Тот, кто утопил мир
— Значит, теперь Чжу Юаньчжан и генерал Оюан выступят против Чжанов. — В окно сквозь бумагу полился утренний свет, изгоняя призраков. Вид у Сейхана был озабоченный. — Наверное, генералу Чжану под силу устоять против обоих.
Баосян поднялся и отряхнул форму от стружек. Он не сразу распознал, что за ватный звук давит ему на уши. Тишина. Дождь наконец-то перестал.
— Верно. И поэтому ты, дорогой мой секретарь, напечатаешь столько портретов, чтобы хватило завесить ими весь Пинцзян. Прикажи нашим людям расклеить их на каждом углу. Я хочу, чтобы Рисовый Мешок Чжан повсюду видел свою физиономию.
Огромные просторы Юаньской Империи, усеянные армиями и претендентами на трон, были для Баосяна как открытая книга. Словно он смотрел на них с Небес, подобно Нефритовому Императору. Любой из игроков видел только ближайшую к нему часть доски. Лишь Баосян, раскинувший свои сети задолго до того, как стал Принцем Хэнани, мог охватить всю расстановку сил на доске — взглядом острым, как свеженаточенный клинок. Он хищно заметил:
— Сейчас начнется самое веселье.
* * *После дождя на немощеных улицах его родного квартала хлюпала резко пахнущая желтая грязь, налипая на колеса и подковы. Перспектива расплывалась в голубоватом, пасмурном утреннем тумане, сквозь который то здесь, то там проступали очертания тополей. По дороге в Министерство забрызганные грязью слуги и обычные прохожие, не поднимая глаз, расступались перед лошадью Баосяна.
Он свернул с главных улиц и поехал вдоль частного водохранилища Имперского Города. Вода протекала по мраморному каналу, откуда уходила в общественные арыки и протоки. На подступах к Императорскому Городу дорожка вдоль канала сузилась, и ее обступили с обеих сторон лиственницы с опущенными к воде ветвями. В воздухе пахло дождем. Над вершинами деревьев, которыми были обсажены стены Императорского Города, темные тучи накатывались нa сужающуюся полоску чистой лазури.
На дорожку впереди выскочила какая-то девушка, и он вздрогнул. Оглянувшись через плечо, она увидела, что ее нагоняет лошадь Баосяна, завизжала и уронила корзинку. Наружу высыпались гранаты и раскатились по дорожке.
Баосяну, который спокойно проехал бы прямо по фруктам, пришлось натянуть поводья — эта дуреха с испуганным возгласом кинулась чуть ли не под копыта и принялась подбирать гранаты.
— Разреши-ка, — ядовито сказал он. Девушка подняла глаза и улыбнулась головокружительной улыбкой, как доброму знакомому. Тут Баосян с изумлением понял, что они в самом деле знакомы. Это же та служанка из Министерства.
— О! Приветствую Принца Хэнани, у которого вошло в привычку пугать свою недостойную служанку. Умоляю принца подождать. Фруктов так много, а рук у меня всего две. — На ее щеках возникли веселые ямочки. — Разве что Принц сподобится помочь…
Мысль, что он, принц крови, мог бы спешиться и замарать руки ради служанки, неожиданно показалась ему очень забавной.
Девушка рассмеялась, заметив выражение лица Баосяна. Ее теплый взгляд пробежал по нему с головы до ног, ямочки на щеках обозначились резче.
— Но жалко будет, если Принц запачкает одежду.
Баосян не успел придумать, как ее отбрить. Налетел ливень. Девушка подхватила корзинку и метнулась под дерево. Позвала сквозь полог ветвей:
— Здесь хватит места обоим.
Баосян заколебался — может, удастся успеть в Министерство, пока не хлынет по-настоящему? Но стремительно промокающая шляпа приняла решение за него. Ветви дерева опускались так низко, что пришлось спешиться, чтобы нырнуть под крону.
Дождь, набирая силу, очертил их светлым кругом, наметил темную линию на ковре опавших иголок. Густо запахло смолой, как от недавно сделанного лука.
— Ноги у вас не промокли, — со смехом заметила девушка, — но я боюсь, что форма отсыреет потом, от седла. Как неудачно — вы же на службе почти все время сидите. Это моя вина, что Принц застигнут ливнем. Так, может, мне предложить ему свой плащ для сиденья?
Она коснулась завязок своего плаща, глядя на Баосяна из-под ресниц. Тот отстраненно отметил, что девушка флиртует с ним.
Такая маленькая. Он смерил ее глазами сверху вниз. Улыбка с ямочками на щеках, крутые бедра, на которых едва не лопаются швы форменного платья. Она ждала ответа, приоткрыв губы и затаив дыхание. Но вместо возбуждения его волной окатило ощущение бессмысленности. В другом мире — погибшем мире, куда нет возврата — он бы наклонился и поцеловал девушку. Укрытые от дождя древесной кроной, они со смехом повалились бы на землю и одарили бы друг друга радостью.
Он помнил, какая это радостная и щедрая игра. Но там, где когда-то рождались подобные чувства, осталась одна чернота. Отчетливо вспомнилось, как вздувались жилы на шее отвернувшегося Третьго Принца. Баосян довел его до предела, а сам остался холоден. Горела в нем только жажда разрушения. Баосяну осталась единственная форма взаимности: обмен болью и жестокостью. Этой веселой, живой девушке он нравится, но не принесет ничего, кроме горя.
Он отодвинулся. Притворство — вторая натура. Презрительная усмешка искривила губы:
— Ты возомнила, будто твоя красота может привлечь принца? Хочешь продаваться, выбери кого-нибудь попроще. Даже если бы мне нравились женщины, я бы не стал мараться о дешевую простолюдинку.
Баосян оставил ее под деревом и ушел, не оглядывась. Может быть, когда все закончится, она поймет, что он ее пожалел.
И только в Министерстве до него дошло, как это было странно — встретить девушку в той части города. Служанки живут не в чиновничьем квартале, а ближайший к Министерству рынок совсем в другой стороне.
* * *Стоял тусклый послеполуденный час, но в кабинете Министра было уютно от ламп и жаровен. Ковры на стенах придавали комнате сходство с юртой, полной книг. Баосян смотрел на это с горечью и умилнием: здесь, в тысячах ли от того места, где он со своими увлечениями рос изгоем, монгольская культура сосуществовала с учеными ценностями завоеванной цивилизации. Он даже и не мечтал никогда о подобном. Как мечтать о том, что не можешь вообразить?
Министр листал Баосяновы записи в учетной книге. Когда он потянулся к государственной печати, лежавшей на столе в футляре, Баосян не удержался:
— Может быть, Министру не стоит торопиться, проверяя мою работу. Вдруг в сводный отчет закралась ошибка, а под ней ваша печать…
Министр весело поморщился, обмакнул печать в киноварь и поставил штамп на страницу.
— Нет нужды беспокоиться о сохранности моей головы, Ван Баосян! Мне ни разу до сих пор не попадались ошибки в твоей работе. А если бы и нашлась, я бы скорее решил, что просчет мой, не твой.
Было бы куда проще, окажись Министр менее приятным человеком. Горько-сладкая печаль Баосяна приобрела едкий оттенок, словно горшок с сахаром забыли на огне.
— Если Министру я больше не нужен… — Он встал. — Я займусь отчетами Военного управления.
— Ох, опять эта глупость! Все боятся уйти домой раньше меня. Тебе правда хочется горбатиться над столом, пока не состаришься? Если дневная работа на сегодня закончена, иди. И впредь поступай так же! Я и сам скоро домой.
Учитывая, как Императрица жаждет его крови, Баосян порадовался возможности попасть домой до темноты. Он благодарно поклонился.
— Тогда я ухожу первым.
Он вышел на улицу в самый свой нелюбимый час: когда тени уже длинны и перспектива еще одной бессонной ночи становится неизбежной. Небо над кедрами было цвета отчаяния. Для звезд слишком рано. Без Небесной Реки над головой ему казалось, что взгляд падает вверх, в пустоту, до головокружения. Не за что уцепиться, падение будет вечным.
Добравшись верхом до улицы близ Ворот Пинчжэ, он свернул в родной квартал. Сердце екнуло — из-за ворот его нагонял всадник. Но ведь еще светло, повсюду могут найтись свидетели. Императрица не рискнет устроить покушение, пока не будет уверена, что никто ничего не докажет. Иначе Госпожа Ки с превеликим удовольствием использует убийство Баосяна против нее. Утешительно: как бы Императрица его ни ненавидела, Госпожу Ки она ненавидит больше.