Ненасыть

У Серого темнеет в глазах. Он отлично знает, что это за фетиш, – садизм.
– Он что? – от волнения голос садится до хрипа. – Он… Верочку?..
Тимур не дает разыграться воображению:
– С ума не сходи. Он ее любит и не трогает, – и неохотно добавляет: – Он – меня.
Серый падает с пуфика.
– Режет он меня, дебил! – оскорбляется Тимур, увидев его лицо, и добавляет: – Он опытный и себя контролирует. Ну, большей частью. Прапор знает, кстати, ты не думай. Он, собственно, про Михася рассказал. Иногда даже подсказывает, когда надо… Ну, подтолкнуть. Есть… признаки. Чего, ты думаешь, Михася так приперло меня виноватить? У него просто уже свербело, а тут не универмаг, нельзя просто отлучиться за припасами. Я его увел, дал выпустить пар. Ему еще просто так резать не прикольно, настроиться надо. Так что это у нас уже ролевуха: я хамлю, он ставит меня на место, я от первой царапины блею – и мания ликует. Он теперь месяц будет ходить и мурлыкать.
– А ты? Как же ты? – лепечет Серый.
– А что я? – Тимур опускает голову, хмурится и разглаживает складки на брюках. – Я не сахарный. Терпел, как видишь. На него редко находит, все заживает, даже шрамов не остается. Да и лучше уж я, чем Олеся или Верочка. Плюс выгод больше.
Серый категорически не понимает, какая выгода от такого человека. Зачем вообще держать подобную личность в группе? Да и сам Тимур в его видении вовсе не выглядел довольным, а очень даже наоборот.
– Серый, ну башкой-то думай! Прапор и Михась то ли давние друзья, то ли вообще дальние родственники. Они с самого начала вместе ходят. Да и когда все началось, Михась был реально полезный. Он при виде крови капитально дуреет и дерется, словно отбитый наглухо. Если бы не он, тот универмаг мы бы не заняли. Я же был громоотводом, когда ему приспичивало, а подраться было не с кем. Мне полагались привилегии. Просто ты – дундук ненаблюдательный, не замечал, что мне всегда доставалась лишняя гематогенка, – выдает Тимур и хохочет.
Смех у него слегка истерический. В глазах блестят слезы. Серый молчит, не зная, что говорить на такие откровения.
– Погоди, – спохватывается он. – Ты говоришь «был»?
Тимур торжествующе улыбается, сияет. Слезы в его глазах скапливаются и текут по щекам блестящими ручейками.
– Был! Я же рассказал, что у хозяев можно попросить все, что угодно. И мы с Михасем попросили!
Серому становится дурно. В животе вновь сворачивается ледяной комок ужасного предчувствия.
– Что ты попросил? – хрипло шепчет он.
Тимур в ответ радостно хохочет. Серый хватает его за плечи и трясет. Его почти колотит от страха. Ведь Тимур, сам того не зная, шагнул прямиком сети близнецов!
– Что ты попросил, Тимка?!
Тимур икает, кое-как загоняет смех вглубь и бормочет почти неразборчиво:
– Прапор сказал, до всей этой байды с хмарью у Михася был друг. Понимаешь, да? Сладкая парочка: садист и мазохист, тыры-пыры, все такое… Ну, не до такой степени, – добавляет Тимур, увидев перекошенное в отвращении лицо Серого. – Михась просто себя ограничивает – женщины для него табу, им нельзя делать больно, даже если очень хочется. Если он Верочку порежет, то не сможет остановиться. А парни крепче, их можно спокойно бить и не бояться, что от первого удара что-нибудь сломается. Вот он и нашел себе друга по интересам… Только этот дружок перед хмарью уехал в командировку в какую-то дыру. Ну и пропал.
До Серого доходит.
– И ты… Ты попросил…
– Ага! – Тимур снова срывается на радостный хохот. – Я попросил близнецов вернуть этого чувака! Они сказали ждать завтра к ужину! И стерли Михасю память, типа сюрприз будет. А он попросил автомат с ящиком патронов. Ну, как попросил? Поспорил. Если они в ближайшие сутки притаранят оружие, то он у них месяц будет рабом батрачить, если не сумеют, то в рабы пойдут они. И они согласились! Прикинь?
– Тимур… Они же… – бормочет Серый беспомощно. Рука сама тянется погладить по плечу, как-то остановить и утешить.
– И плевать, что там со мной сделают хозяева! – Тимур отмахивается от протянутой руки и сам обнимает себя за плечи. – Плевать! Ты же ничего не помнишь. Лучше так, чем всю жизнь терпеть… Ведь мы же здесь на всю жизнь…
 
Серого разрывает от противоречивых эмоций. Да, он понимает Тимура. Сам бы сделал все что угодно, лишь бы избавиться от такого, как Михась. Но хозяева гораздо страшнее с их непонятными целями и мистическими, абсолютно непостижимыми силами. Хозяева. Серый и сам не заметил, как они все стали их так воспринимать. Почувствовали? Ведь это действительно невозможная власть, если они могут исполнить даже такую просьбу. Вернуть пропавшего человека… У Серого даже кружится голова. Это не виолончель, не пчелы и не оружие, которые худо-бедно, но укладываются в рамки. Самому Серому просить такое и в голову бы не пришло!
– Слушай, Тим, получается, ты знал, что хозяева выполнят просьбу? – озаряет его.
Тимур уже успокаивается: тяжело дышит, устав от смеха, вытирает слезы. Потом достает фляжку с водой, смачивает тряпку и умывается.
– Ну… предполагал.
У Серого перехватывает дыхание.
– Откуда?
– Оттуда. Я знаю, кто такой Эрисихтон, – сообщает Тимур и, поднимаясь на ноги, буднично добавляет: – Пошли вещи собирать, а то мы тут слишком долго тусуемся. По дороге расскажу.
Они идут по комнатам, заглядывают в шкафы, бросают в рюкзаки самые разные хозяйственные мелочи, список которых дала Верочка. Тимур деловито вычеркивает из листка и спокойно рассказывает, не обращая внимания на то, что Серый чуть не глядит ему в рот:
– Короче, Эрисихтон – это древнегреческий царь из мифа. Однажды ему понадобились очень длинные доски. Он походил, посмотрел и решил, что на доски пойдет дуб из священной рощи богини Деметры. Это богиня плодородия и изобилия, если ты не в курсе. Ему, значит, сказали, что типа нельзя рубить. Это любимый дуб Деметры, она расстроится. Но Эрисихтон заявил, что это может быть хоть она сама, ему по фигу. Короче, срубил он тот дуб и еще поржал над жрецами. Деметра посмотрела на этот беспредел и наслала на него вечный голод. Эрисихтон начал жрать и сожрал вообще все. Осталась только дочь, которая умела превращаться во всякие живые и неживые вещи. Она за папулю переживала и, когда начинался очередной приступ, превращалась. Эрисихтон ее продавал, деньги проедал, она возвращалась, и так далее по кругу. Но голод становился все сильнее, и в один прекрасный день Эрисихтон сожрал сам себя. Конец… О, прикольная чашка!
Серый вздрагивает и растерянно моргает, когда Тимур сует ему под нос чашку с круглым котом. Кот лежит, жмурит глаза, а над ним тянется надпись «Я не ленивый, я – энергосберегающий».
– Я не понимаю, – признается Серый.
– Ты не знаешь, что такое «энергосберегающий»? – удивляется Тимур и кладет чашку в рюкзак.
– Мифа не понимаю.
– Серый, ты что, совсем троечником в школе был? – вздыхает Тимур и объясняет: – Смысл в том, что не надо наглеть и лезть туда, куда запрещают. Тем более обижать хозяев. Иначе можно нарваться. На воротах так и написано «Хозяева примут тебя благосклонно, пока не походишь на Эрисихтона».
– Но как ты догадался, что они даже человека смогут вернуть?! – все еще не понимает Серый.
– Хозяева вернули мне мою виолончель. Это невозможно ну вообще никак, а Эрисихтон поссорился с богиней Деметрой, – снисходительно поясняет Тимур. – Богиней земли, плодородия и изобилия, врубаешься? Зет Геркевич и Юфим Ксеньевич играют ее роль! Они дали нам место для жизни, все необходимое, разрешили просить все, что угодно. Пока мы на них не наедем, будем жить спокойно. Понял?
– Понял… Погоди! Они же запретили просить лишнего! – вдруг понимает Серый и бледнеет. – Тимур, ты знаешь, что́ это – лишнее?
Тимур замирает, хмурится и напряженно думает.
– Наверное, их усадьба… или еще что-то из разряда ненужной роскоши. И разве они говорили «просить»? По-моему, условие звучало, как «не брать лишнего».
Он пожимает плечами и оценивающе вертит подставку для стаканов. Но Серый не верит, что все так просто.