Сладостное забвение

Не выпуская телефона, он провел большим пальцем по челюсти. Я представила, что он так делает именно в тот момент, когда решает, как лучше убить человека.
Он шагнул вперед.
Я снова попятилась, как будто мы были одинаковыми магнитными полюсами.
Николас опустил руку, в его глазах заплескалось изумление. Может, я сделала что-то забавное? Я внезапно четко осознала, что не хочу быть его забавой. И еще четче, что уже ею стала.
– А я думал, Милашка Абелли должна быть милой.
Откуда ему известно мое прозвище?
Не возьму в толк, что в меня вселилось, но неожиданно я почувствовала себя свободной от ласкательного имечка, возможно, как раз потому, что Николас никогда не встречал ту девочку. Я хотела быть кем-то другим. Особенно для него по какой-то необъяснимой причине.
– Что ж, вероятно, мы оба ошибались. Я думала, что джентльмены обычно извиняются, когда врезаются в дам.
– А кто-то опять предполагает и болтает, – протянул он.
В моей груди нарастал странный гул. Я покачала головой.
– Это не было предположением или болтовней.
Он вновь сделал шаг вперед, а я – шаг назад.
Спрятав руки в карманы, он пробежался глазами по моему телу. Взгляд был не столько пошлым, сколько изучающим. Словно я и правда относилась к иному биологическому виду, и он пытался понять, можно ли меня сожрать.
Николас прищурился, глядя на мои розовые каблуки.
– Значит, у тебя есть какие-то доказательства?
Я кивнула. Он продолжал пристально смотреть на меня, из-за чего было тяжело дышать.
– Мама сказала, ты вел себя как идеальный джентльмен сегодня в церкви.
– Я действительно вел себя как идеальный джентльмен.
– Поэтому разница в том, в настроении ли ты быть джентльменом, Николас…
Он ничего не ответил, поднимая взгляд от моих каблуков, но спокойное выражение его лица подтвердило мою догадку.
– И, вероятно, сейчас ты им быть не хочешь? – выпалила я и осознала, что стоило промолчать.
Его взгляд столкнулся с моим и обжег меня.
Николас медленно покачал головой.
«Ну ладно».
Я достаточно долго упрямилась, гораздо дольше, чем Милашка Абелли, кстати говоря. И я решила, что пора убираться.
– Ясно, ну… еще увидимся. – Более идиотской фразы я и выдумать не смогла, после чего попыталась обойти Николаса, однако ничего не успела: он схватил меня за руку.
Он вцепился в мою руку. Хватка уподобилась огненному кольцу, и огонь этот был грубым и мозолистым. Ледяной страх смешался в моих венах с чем-то другим, невыносимо горячим.
Николас стоял рядом со мной, и его рука на моей была нашей единственной связью.
– Составь список хобби твоей сестры. Что она любит, а что не любит, размер обуви, платьев… то, что посчитаешь нужным. Ага?
– Ага, – выдохнула я. Скольких людей он убил вот этой рукой, державшей меня за запястье? Кстати, хватка оказалась не столько сильной, сколько крепкой, из нее было невозможно вырваться. Она напомнила мне, насколько я меньше, насколько я нервничала и ощущала себя не в своей тарелке. Напомнила, что я не могу уйти, пока он не решит меня отпустить.
Теперь он наблюдал за мной с интересом. Сердце грозило остановиться, кожа горела. Николасу не следовало меня трогать, будущий ли муж он сестры или нет. Папа́ мог выйти из кабинета в любую секунду, но Руссо это совершенно не волновало. А вот меня еще как волновало, особенно после разговора ранее.
– Я отдам тебе список в пятницу на вечеринке в честь помолвки, – выдавила я и попыталась вырваться.
Он меня не отпустил. Большой палец пробежал по моим костяшкам, сбивая пульс.
– Я полагал, семья Абелли может позволить себе кольца дороже пятидесяти центов.
Я бросила взгляд на кольцо на своем среднем пальце. Оно выпало из торгового автомата и было украшено круглым фиолетовым камешком. Мысль о безделушке меня отрезвила.
– Иногда самые дешевые вещи оказываются самыми ценными.
Взгляд Николаса вернулся к моему лицу, и еще секунду мы молча смотрели друг на друга. Его рука скользнула к моей ладони. Мозолистые кончики пальцев коснулись моих, более мягких, и сердце пропустило удар.
 
– Увидимся на обеде, Елена.
Он удалился, исчезнув в кабинете моего отца.
Cazzo… [9]
Я облокотилась о стену, чувствуя, как отяжелело кольцо. Я могла бы снять его, положить куда-нибудь, где оно, образно говоря, не будет висеть над душой, но знала, что не стану так поступать. Еще рано.
Хватка Николаса горела на коже, как клеймо, даже когда я зашагала по коридору.
И ведь Николас опять произнес мое имя самым неприличным образом.
 
Глава третья
 
Убивали мы с улыбками, стрелять в людей для нас, славных парней, не было проблемой.
 
– Генри Хилл-младший [10] –
Елена
Из старого радио у бассейна раздавалась негромкая песня Билли Холидей [11]. По хрустальным бокалам стекали капли конденсата, а серебряные столовые приборы сверкали в солнечных лучах. Был жаркий июльский вечер, и легкий ветерок оказался идеальным антрактом.
Огоньки гирлянды соперничали с солнцем и вились по крыше деревянной террасы, розовые кусты, высаженные матерью, цвели буйным цветом, стулья были удобными, а еда вкусной, но обед, на который приглашена толпа незнакомых людей, по определению не мог быть по-настоящему комфортным.
«Реклама семидесятых», сидящая напротив меня, впрочем, это мнение явно не разделяла.
– Тогда коп меня отпустил и даже не конфисковал кокаин…
– Джианна, – прозвучало тихое предупреждение Николаса.
Она закатила глаза и сделала внушительный глоток вина из бокала, но замолчала.
Мне стало интересно, почему Николас ее одернул и в каких они вообще отношениях. Может, Джианна его сестра? Они явно друг друга раздражали, но я почти не сомневалась: я где-то слышала, что Николас был единственным ребенком. Пожилой дедушка, он же муж Джианны, не сказал ни слова, только хмыкал в самые неподходящие моменты. Я начинала подозревать, что у него проблемы со слухом.
Джианна и правда являлась моей полной противоположностью. Я тихая, а она болтала безо всякого стеснения и громко смеялась. Я сдержанная, а она… прилепила жвачку к льняной салфетке, прежде чем принялась за спагетти, которые поедала, не накручивая на вилку. Я даже позавидовала ее беззаботному отношению к жизни.
Тони сидел с другой стороны от Джианны. Он расстегнул пиджак и откинулся на спинку стула, выражая отчаянную скуку, но я знала его слишком хорошо. Я заметила, с каким самодовольным видом брат почесывал щетину на щеке, словно был одновременно взбешен и заинтересован происходящим. А эта смесь никогда не предвещала ничего хорошего. Он красив, но не будь я его сестрой – обходила бы парня за километр. Его безрассудность опасна для окружающих, а особенно – для него самого.
Тони заметил мой пристальный взгляд и подмигнул.
Сад наполнился разговорами и звоном столовых приборов о тарелки, но повисшее в воздухе напряжение не собиралось рассеиваться, оставляя ощущение дискомфорта, которое ветер никак не мог унести с собой. Впрочем, все вели друг с другом непринужденные беседы, поэтому, возможно, дискомфорт чувствовала только я одна. В итоге я постаралась не думать о плохом.
Долго молчание Джианны не продлилось, хотя она и не стала возвращаться к вопросу о запасах белого порошка. На сей раз она начала обсуждать лошадиные скачки: вполне приемлемая тема, к которой многие присоединились. Не то чтобы окружающие были против наркотиков – более того, здесь ежедневно появлялись люди, в чьих карманах они точно имелись, – но при публичном обсуждении этикет Коза ностра призывал делать вид, что мы являемся классическим примером типичной традиционной семьи, живущей в доме за белой дощатой оградой. Даже если в действительности наши особняки окружали железные заборы с охраной.