Неблагая

— И что же ты имел в виду?
— Что никогда не встречал таких красивых подменышей, — говорит он, и я бы отмахнулась от этих слов, как от пустой лести, но выражение его лица кажется таким искренним.
— Рейз!
Оклик на мгновение перекрывает праздничный гомон, парень резко оборачивается на голос, и я не успеваю найтись с ответом.
К нам направляется девушка, ростом выше него и в такой же плохо сидящей форме служанки. Отблески костра пляшут на ее смуглой коже, отчего кажется, что она светится изнутри, а простая кожаная маска не дает спутанным кудрям падать на лицо.
— Рейз! — повторяет она, полностью завладев его вниманием. — Ты что тут делаешь? Тебе некогда флиртовать! Нам надо быть… — Тут она бросает взгляд на меня и умолкает. — В общем, идем. Быстро.
Он глубоко вздыхает и сует мне в руки поднос, не давая опомниться. Потом придвигается вплотную.
— Боюсь, мы продолжим в другой раз, подменыш, — мурлычет он с ухмылкой, которую после некоторых колебаний я все же определяю как раздражающую, а не очаровательную.
— Не надейся, — слышу я свой собственный голос; глаз не поднимаю.
— Рейз! — снова одергивает его высокая девушка.
И они исчезают. Растворяются в толпе, словно их и не было, а я остаюсь на месте — с полуразлитыми напитками на подносе и с открытым ртом.
  
Глава 3
 
Я еще несколько секунд стою в оцепенении, пока мир вращается вокруг меня, а потом вспоминаю, что мне надо к служебному выходу. Поднос с каждой секундой становится тяжелее. Мимо проносятся люди, кружась в танце, разбрасывая цветы, хватая стаканы. Под ногами хрустит стекло вперемешку с лепестками — не все удосужились вернуть стаканы туда, где взяли.
Вдруг я слышу тревожный крик. На мгновение сердце подскакивает к самому горлу: я уверена, что Исольду поймали.
Я уже планирую наш с ней побег из тюрьмы, как вдруг понимаю, что это крик другого толка. Он перекатывается по толпе волнами благоговения и испуга. Музыка резко стихает, пальцы музыкантов замирают на инструментах, и самая бурная вечеринка года погружается в тишину.
Вместе с остальными я устремляюсь к источнику беспокойства. Я толкаюсь, пихаюсь, потом натыкаюсь на недоумевающего слугу и сую ему в руки поднос с пустыми стаканами.
Я в этой толпе ниже всех, и потому вижу только переливчатые шелковые туники, пепельно-лиловые рукава, темно-малиновые плащи и убранные цветами затылки. Люди теснятся, напирают, я едва могу дышать.
А потом я вдруг оказываюсь впереди — и наконец все вижу.
По центру улицы идет волк.
Ростом мне по плечо, сплошь мышцы под густым золотистым мехом, он спокойно движется вперед. Толпа почтительно расступается перед ним. На секунду пристальный взгляд волка встречается с моим, и в его желтых глазах я вижу недюжинный ум. У меня перехватывает дыхание.
Волк поворачивает голову. Ее контуры размываются, превращаясь в золотистое марево, а когда цвета вновь обретают плоть, я вижу рыжую кобылу.
Толпа аплодирует и захлебывается в восторге. Я спотыкаюсь, отступаю.
Перевертыш.
Лейра Уайлдфол.
Никогда не думала, что увижу ее. Однако это точно она — ну, разве что у нее есть тайная наследница, которую она прячет от посторонних глаз. Кобыла встряхивает гривой и переходит на бодрый галоп. Толпа расступается, и вот она уже скачет вокруг ошарашенных смертных и скучающих фейри.
Она еще раз вспыхивает, мерцает и на этот раз превращается в сияющего белого лебедя.
Все одновременно что-то говорят, дым костра рассеивается, оставляя слабый, непередаваемый аромат магии. Я заставляю себя развернуться и направиться к поместью, но поток людей движется вперед: перевертыш тянет всех за собой, как магнит. Лебедя уже обступили кольцом, только отставшие зеваки продолжают переговариваться и искать слуг, чтобы выпить еще.
Пробиваясь с помощью локтей против течения, я улавливаю какое-то мелькание между изысканными платьями и плащами. Лебедь распахивает пепельно-белые крылья и резко вскидывает голову перед последним своим превращением. Теперь перед нами человек. Я вроде как представляла себе внешность людей из рода Уайлд — они виделись мне задумчивыми и загадочными, с темными глазами и волосами цвета воронова крыла, остроносыми, подобно птицам с длинными клювами.
 
Вместо этого в центре толпы стоит женщина лет тридцати пяти, весьма ординарная, веснушчатая и с напряженным лицом, на котором написано, что она привыкла отдавать приказы. Светлые, чуть розоватые волосы собраны в замысловатую высокую прическу; на ней белоснежное, цвета лебединых перьев платье, расшитое от горла до края подола морозным узором серебряных нитей.
И самое примечательное: она без маски.
— Добрый вечер, — говорит она; видимо, голос усиливается с помощью магии, потому что я слышу ее с другого конца улицы, хотя говорит она довольно тихо.
Собравшиеся бурно аплодируют, по крайней мере смертные. Теперь фейри видны как на ладони. Они складывают на груди руки и закатывают глаза. Фейри, конечно, любят зрелища, но спектакль Лейры для них — это как если бы ребенок сделал кривенькую стойку на руках и орал: «Смотрите, как я могу!»
Лейра просит тишины, толпа успокаивается.
— Спасибо, что составили мне компанию этим вечером. Надеюсь, мое гостеприимство порадует вас.
Снова аплодисменты, и Лейра любезно принимает их с улыбкой.
После этого я забываю о ней. Она удерживает внимание толпы, жестикулирует, на кончиках ее пальцев изредка вспыхивают искорки, и люди ловят каждое ее слово.
Я подхожу к широко распахнутой боковой двери, через которую туда-обратно снуют слуги с подносами. Из дома льется золотистый свет, слышатся грохот кастрюль и крики людей. Я небрежно прислоняюсь к увитой плющом стене; никто не обращает на меня внимания — из-за той самой простой одежды, которая так выделяла меня среди прохожих.
Снаружи дома бродит служанка: она старательно делает вид, что работает, но на самом деле изо всех сил вытягивает шею, чтобы разглядеть происходящее в толпе. Когда она останавливается, я успеваю схватить с подноса несколько миниатюрных миндальных пирожных и сунуть их в карман фартука. Пока она не видит, я сгребаю еще горсть, а одно пирожное сую в рот.
Оно такое вкусное, нежное, сладкое, и, когда я откусываю, с него облачком взлетает сахарная пудра. Сахар в кармане — это, конечно, безобразие, но выстирать фартук я еще успею. Каждый кусочек тает во рту, оставляя на языке ореховое послевкусие. Я перебираю в уме ингредиенты, удивляясь, как удалось приготовить такое воздушное тесто без яиц. Я проводила много времени в кухне вместе с отцом — с тех пор как научилась держать ложку. Я точно умею на вкус отличать хорошую выпечку, и эта определенно…
— Быстро, — шипит мне в ухо Исольда. — Идем!
Я вздрагиваю, стукаясь локтями о каменную стену за спиной. Моя сестра возникла внезапно, из ниоткуда. Мы должны были встретиться примерно через полчаса. Но едва я успеваю придумать вопрос или как-то отреагировать на ее резкое указание, Исольда уже тащит меня прочь.
— Сол… — начинаю я, и мое горло в панике сжимается. Ее поймали? Что-то случилось? И тут я понимаю, что она тащит меня в дом, а не ведет к мосту. — А мы куда?
Она оглядывается через плечо и усмехается:
— Я кое-что нашла.
Вроде бы так и планировалось, думаю я, но позволяю тащить себя дальше, пригибаясь, чтобы не затеряться в хаосе оживленной кухни. Ароматы и звуки сталкиваются в воздухе, ничего невозможно разобрать, кроме того, что тут вкусно и громко. По крайней мере, все слуги так сосредоточены на своей работе, что даже не замечают двух прошмыгнувших внутрь девушек без униформы.
Исольда идет быстро и уверенно, будто сто раз здесь бывала. К кухне примыкают другие служебные помещения, а те соединяются извилистыми коридорами, которые ведут в дом. Мы замедляем шаг, я спотыкаюсь, падаю, Исольда поднимает меня. Я не виновата, просто мне не хватает воображения. Я никак не могу представить, что нахожусь в жилом доме. Он непрактичен: потолки втрое выше моего роста, каждый сантиметр стен украшен какой-то золотой завитушкой либо закрыт гобеленом или портретом кого-то из златовласых предков рода Уайлд. Коридор, кажется, тянется на несколько миль, искусно уложенный деревянный пол покрыт плюшевым ковром с вытканными на нем розами, а освещает его желтый сияющий световой шар, как на улице. Совершенно захватывающе.