Следователь по особо секретным делам

Но, если бы Ганну стал бы открыто посещать Артемий Соловцов, это могло бы вызвать у Войцеха Гарчинского вовсе не намерение изгнать чужака и соперника со своей территории. Да и не был Артемий ему соперником. Связь Ганны и пана Гарчинского закончилась еще за полгода до рождения Мариуса. Да, помещику льстила влюбленность юной и прелестной дочки управляющего. И он воспользовался этой влюбленностью в полной мере. Однако её любовь чрезвычайно быстро наскучила ему. А когда стало ясно, что их связь возымела естественные последствия, он дал Болеславу Василевскому, её отцу, пять тысяч серебром – огромную сумму для скромного управляющего! И велел не выпускать дочь из дому, пока она не разрешится от бремени. Отец Ганны попробовал было возмущаться и стал грозить, что дойдет с жалобой до самого губернатора, но Войцех рассмеялся ему в лицо. «Ваша дочь сама меня соблазнила! – заявил он. – Так что берите деньги и благодарите меня за доброту».
И теперь появление Артемия наверняка заставило бы Войцеха Гарчинского исполнить то, что он давно уже задумал: избавиться от Ганны навсегда. Он выдал бы её за Артемия Соловцова замуж в два счета – даже устроил бы для этого её переход в греческую ортодоксию. И после этого она к имению пана Гарчинского не приблизилась бы и на пушечный выстрел. Её ожидал бы переезд в крестьянскую избу Артемия и вступление в его семью в качестве невестки – самого угнетаемого создания, – а потом…
Но что будет потом, Ганна представлять не желала. Если она и выйдет за Артемия, то выйдет на своих собственных условиях. И после этого он не станет больше возить почту на тракте «Санкт-Петербург – Варшава». Они вместе уедут отсюда – хоть в Варшаву, хоть в Санкт-Петербург. Уедут вместе с Мариусом – Артемий всё поймет, когда Ганна расскажет ему о сыне. Надо было только выждать немного и правильно разыграть того козырного туза, который имелся у неё, Ганны Василевской, в рукаве.
2
Стефания, младшая дочь Болеслава Василевского, не испытывала по отношению к своей старшей сестре зависти. Еще чего, было бы, чему завидовать! Да, Ганну все называли красавицей, а вот о самой Стефании – хоть ей в прошлом месяце уже исполнилось пятнадцать лет – никто таких слов никогда не говорил. Правда, о том, что она дурна лицом, тоже никто не упоминал, да и не была она дурна, отнюдь нет! Если бы ни сравнение с Ганной – явно не в пользу Стефании – её вполне могли бы считать хорошенькой. Да и потом, их отец любил Стефанию сильнее, чем её сестру, и этого не скрывал. Она и внешне походила на него куда больше, чем Ганна, которая вся пошла в мать.
Однако Стефания всегда почитала несправедливостью по отношению к себе, что именно Ганна считается в их доме хозяйкой. После того, как шесть лет назад умерла их мать, старшая из двух сестер приняла на себя бразды правления домом. И – да: в тот момент вряд ли могло быть по-другому. Но сейчас-то Стефании стало уже больше лет, чем было Ганне на момент смерти их матушки! Однако отец и сестра продолжали обращаться с нею так, будто она – дитя. Хотя дитя-то в этом имении было одно: незаконный ребенок её сестры! Два года назад, когда её племянник родился – в господском доме, куда к Ганне привозили акушера из самого Минска, – и отец, и старшая сестра Стефании даже и не подумали ничего ей объяснить. Вели себя так, словно бы ничего и не случилось.
Но Стефания-то знала: её сестра совсем не собиралась оставлять всё, как есть. Это их отец смирился с позором, сдался, но только – не Ганна. Старшая из двух сестер Василевских чуть ли не каждую неделю писала и отправляла по письму – каким-то неизвестным Стефании людям. И на конвертах, которые Стефания держала в руках, но долго не решалась вскрыть, значились адреса в Варшаве, Вене и Санкт-Петербурге. Недешево выходило такие эпистолы отсылать! Но деньгами-то в их доме сама Ганна и распоряжалась. Так что – отец ни о чем и не подозревал.
Благодаря этим-то письмам Ганна и свела знакомство с тем русским мужланом – Артемием Соловцовым. Он как-то раз приехал к ним в имение за корреспонденцией, подменив заболевшего товарища, да так и повадился после этого забирать у них почту чуть ли не каждый день! Порой, правда, он привозил для Ганны ответные письма. И отдавал их ей прямо в руки, так что Стефания просто места себе не находила от любопытства, гадая: кто и о чем пишет её старшей сестре? Но куда чаще Артемий наведывался к ним просто так, проездом – и оставался на час, а то и больше. Стефания как-то раз не утерпела, спросила, а не прогонят ли его со службы за то, что он манкирует своими обязанностями: гоняет здесь чаи, вместо того чтобы скакать на станцию во весь опор? Но Артемий только усмехнулся, сказал: он всегда сперва доставляет пакеты, а уже обратным путем заезжает сюда.
 
Что Ганна в нем нашла – этого Стефания понять не могла. Пан Войцех – да, тот поступил с Ганной неблагородно. Хотя, быть может, её сестра сама это заслужила? Зачем она позволила ему так много, не заставив его сперва обвенчаться с нею? Но пан Войцех был, по крайней мере, богат, родовит, и манеры имел безупречные. Ну, и ничего, что он уже в летах – ему почти сорок. Стефания думала: уж она бы такого мужчину не упустила, если бы ей выпал шанс. И становиться его наложницей, как Ганна, она бы точно не стала! Глуповата была её старшая сестра – вот что думала о ней Стефания в течение двух последних лет. Думала – покуда не увидела то письмо.
Только невероятным стечением обстоятельств можно было объяснить, что Стефания о нем узнала и прочла его. А потом – так и вовсе его подменила, подложив в сестрин секретер, в конверт из-под этого письма, сложенные вчетверо листы чистой бумаги. Конечно, если бы Ганне вздумалось то письмо перечесть – всё бы открылось. Сестра уж наверняка догадалась бы, кто рылся в её бумагах – ну, не горничную же ей было заподозрить в подобной краже? Горничной у них служила девка из крепостных пана Гарчинского, и грамоты она не знала. Но – Ганна так и не собралась еще разок заглянуть в заветный конверт. Надо думать, и так уже выучила то письмо почти наизусть – перечитывала его многажды после того, как его доставил Артемий.
В тот раз – когда Стефания нежданно-негаданно получила доступ к конверту с заветным письмом, – к их флигелю, как это уже вошло в обычай, прискакал ближе к вечеру влюбленный почтальон Артемий Соловцов. Случилось это в середине осени прошлого года. Погода стояла всё ещё теплая, и Стефания прогуливалась по господскому парку – пан Гарчинский ей это позволял.
Артемий достал тогда из почтовой сумки довольно пухлое письмо и с ним в руках вошел в двери их флигеля. В то время Болеслав Василевский еще не отказал ему от дому – это было до того, как Артемий сделал свое дикое, нелепое и унизительное предложение: попросил руки Ганны. И в тот осенний день Стефания при виде сестриного ухажера сразу же заспешила обратно к дому. Рассчитывала, что, ежели ей повезет, она сможет пробраться к двери Ганниной комнаты – куда, попирая правила приличия, всегда заходил Артемий. И послушать, о чем эти двое станут шушукаться. А уж потом она изыщет возможность рассказать отцу – будто невзначай – о том, как проводит время его старшая дочь.
И – да: Стефании взаправду повезло. Причем куда больше, чем она могла бы живописать себе воображением.
Поначалу, правда, её ждало разочарование. Влюбленная парочка за дверью почти не разговаривала: самое начало их беседы Стефания пропустила. А сейчас в Ганиной комнате только смутно шелестела бумага, да пару раз её сестра издавала короткие возгласы удивления. Но под конец она воскликнула в полный голос:
– Так вот почему он помалкивал о том, где находился во время кампании 1831 года!
И Стефания сразу же насторожилась. Отец много рассказывал им с сестрой об истории Польши, и они хорошо знали, что в 1831 году поляки вступили в безнадежную войну против русского императора Николая Павловича.
А потом Стефания услышала, как её сестра за дверью отпирает и откидывает крышку своего секретера – собираясь что-то туда положить. Но тут в коридоре послышались мужские шаги (Стефания едва успела заскочить в небольшую кладовку, укрыться в ней). После чего раздался громкий и недовольный голос Болеслава Василевского, выкликавшего имя своей старшей дочери.