Следователь по особо секретным делам

– Михаил Андреевич? – осторожно спросила Лара.
– Он самый. – Человек со скуластым лицом коротко кивнул. – Как это вы догадались, что я нахожусь здесь? Ведь умер-то я не в Москве. Да и потом, таких, как я – убиенных – обычно всё-таки впускают в рай. Избавляют от воздушных мытарств.
«Да я и не искала вас! – подумала Лара. – Просто – вспомнила про вашего сына, с которым, кажется, вы и не очень-то ладили. Странно, что он…».
Однако закончить свою мысль девушка не успела: услышала оглушительный лай Дика. И, вздрогнув, повернула голову в ту сторону, где пес надрывал свою призрачную глотку.
Вся масса народу, что находилась на коммунистическом углу пентаграммы, стронулась теперь с места. И двигалась туда, где Лара стояла рядом с призраком отставного лекаря Мариинской больницы для бедных – Михаила Достоевского.
Михаил Андреевич сквозь зубы процедил какое-то ругательство, явно – непечатное, и попытался схватить Лару за руку. Но теперь уж совсем неуспешно: его пальцы словно бы и не коснулись её запястья, прошли через него.
– Уходим, барышня! – крикнул он раздраженно.
Однако с уходом они явно опоздали. Призраки, покинувшие площадь, уже взяли их двоих в клещи. И стали их затирать – подгоняя к спуску с невысокого холма.
– Да что же им от меня надо? – пришла в ужас Лара.
– Кому – что. – Михаил Достоевский сумел пожать плечами с философическим видом. – Изгнать вас, убить вас, расспросить вас – у каждого наверняка своя потребность.
А к Ларе уже тянулись десятки рук – мужских, женских и даже почти детских. Детей совсем уж маленьких она здесь не видела, а вот подростки – лет тринадцати-четырнадцати – попадались ей на глаза. Пальцы, касавшиеся её, не причиняли Ларе вреда, хотя и доставляли неприятные ощущения – как если бы по её коже проводили мокрыми лягушачьими лапами. Она по-прежнему слышала лай – который стал еще более громким. И подумала: Дик и его настоящий хозяин тоже пробираются к ней.
А затем шею её вдруг захлестнуло что-то – то ли веревка, то ли жесткая лента. И Лара ощутила такое явственное и страшное удушье, что не могла сделать вдоха еще секунд пять или шесть после того, как удавка прошла сквозь её шею – на первый взгляд, не причинив ей вреда.
– Дышите, дышите же! – проорал ей в самое ухо бывший лекарь Достоевский, и девушка с присвистом втянула в себя воздух.
И почти тут же петлю – а это явно была петля висельника – набросили на неё повторно. Она инстинктивно выставила перед собой руку, и веревка захлестнула её пальцы. Скользящая петля тут же стянулась, причиняя почти нестерпимую боль и вроде бы обдирая Ларину ладонь веревочными волокнами. Но – потом тоже прошла насквозь. А в следующий миг девушка услышала резкий и яростный мужской голос, отдавший команду:
– Дик, горло!
3
Николай Скрябин заключил сделку – хотя всё его существо и восставало против этого.
Когда он позвал Газиэля, тот и вправду сразу же явился на его зов – но не как Мефистофель к Фаусту, а, скорее, как статуя Командора к самонадеянному Дону Гуану. Во всяком случае, цель у демона в обличье обезьяны уж точно была такой же, как у Командора: заставить своего оппонента пасть в бездну. Однако достичь своей цели немедленно он никак не мог, поскольку Николай Скрябин взял в заложники его названного братца-кролика, Фесора. Так что, услышав, чего именно Николай хочет, Газиэль вроде как принял выдвинутые условия. И вот теперь Скрябин – вместе со своим длинноухим пленником – находился уже не где-то в недрах сведенборгийского пространства, а на его поверхности.
Сперва он даже не понял, где именно очутился. И хотел уже потребовать ответа у демона-обезьяны, куда именно тот его перенес? Ведь он, Николай Скрябин, требовал, чтобы его доставили прямиком к девице Рязанцевой! Но когда он бросил взгляд через левое плечо, за которым у него только что стоял демон, там уже никого не было. Во всяком случае, никого, различимого человеческим глазом. Вряд ли Газиэль покинул бы театр военных действий, не вернув предварительно своего так называемого брата. А тот сидел на корточках у ног Скрябина, который продолжал стискивать его уши в кулаке.
 
И мысль о театре тут же, как на нитке, потянула за собой следующую: это никакой не театр военных действий! Место, куда Газиэль отправил его, представляло собой будущий Театр Красной Армии в настоящей, не призрачной Москве. Но здесь его правильный пятиугольник выглядел совсем не как здание с наполовину возведенными стенами. Здесь он походил на самую натуральную ярмарку призраков. Именно они, как выяснилось, были главными обитателями этих мест. Площадь в форме пентаграммы притягивала здешних духов, как если бы она была магнитом, а они все – железным опилками. Да и где такому магниту следовало возникнуть, как ни здесь – на Божедомке, в старинном пристанище заложных покойников?
А сейчас эти души-опилки словно бы стекали с поверхности пятиугольного магнита, перемещаясь с одного из лучей гигантской звезды куда-то вбок, на поросший блеклой травой холм. И оттуда, с этого холма, доносился бешеный, исступленный собачий лай.
4
Лара понимала: скомандовать «Горло!» немецкой овчарке в реальном мире – то же самое, что выстрелить во врага из пистолета в упор. Да что там – из пистолета! Такие собаки, если их натренировать, становятся летальным оружием почище огнестрельного. И не исключено, что даже в пространстве неприкаянных душ отданная инженером Хомяковым команда возымела бы действие. Ведь пес, который атаковал человека с веревкой, обладал одинаковой с ним природой: представлял собой изгнанника из мира живых. Дик прыгнул, ударяя передними лапами в грудь веревочника – того, кто раз за разом набрасывал петлю на Лару. И сбил его с ног, а в следующий миг наверняка сомкнул бы челюсти у него на горле. Однако кое-кто в призрачной Москве оказался быстрее и ловчее, чем немецкая овчарка.
Мальчишка лет четырнадцати, по виду – беспризорник революционных времен, стоял от места действия в одном шаге. И сжимал в руках большую пустую корзину, сплетенную из ивовых прутьев. Её-то он в один миг и набросил, держа одной рукой за ручку, на морду псу. Сделал из своей корзинки подобие примитивного намордника.
По инерции пес врезался головой в горло веревочника. Но, разумеется, никакого вреда тому не причинил.
– Дик, назад! – крикнула Лара. – Назад!
Она надеялась, что пес сумеет выпростать голову из корзины, если чуть отступит. Но призрачный беспризорник уже набросил на корзину какой-то сермяжный пояс и стянул его на задней части песьей головы, прочно фиксируя намордник из прутьев. Дик принялся злобно мотать башкой, пытаясь сбросить с себя корзинку. Однако мальчишка держал её крепко – тянул на себя изо всех сил. И призрак с веревочной петлей почти мгновенно вскочил на ноги, опять ринулся к Ларе.
– Ты! – Инженер Хомяков заступил ему дорогу. – Отстань от неё! Что она тебе сделала?
Но веревочник оттолкнул его с такой легкостью, словно тот весил не больше годовалого ребенка.
Лара поняла: сейчас негодяй снова начнет её душить. И заозиралась по сторонам – пытаясь выискать хоть кого-то, кто мог бы прийти к ней на помощь. Но все эти призраки – блеклые, с недовольными, испитыми или искаженными болью лицами – были ей не помощники. И даже дух Михаила Андреевича Достоевского куда-то запропал.
5
Николай не мог разглядеть, что происходит на холме рядом с площадью. Призраков там было видимо-невидимо, и находился Скрябин ниже, чем они. Но уж Ларин-то голос – испуганный и странно приглушенный, – он различил сразу же.
– Дик, назад! – крикнула девушка.
И Николай увидел немецкую овчарку замерзшего инженера. На голову собаки кто-то набросил плетеную кошелку, так что бедолага Дик стал похож фехтовальщика-ученика века из восемнадцатого, которому соорудили такую вот защитную маску. Кошелку кто-то крепко держал за ручку, не позволяя псу двигать мордой. Но Скрябин не видел, кто именно. Как не видел он и саму Лару: её слишком уж плотно обступили обитатели города призраков. Зато он снова уловил её голос, на сей раз – какой-то придушенный вскрик.