Ровно год

Ист выходит вместе с ней, через плечо перекинута сумка с камерой. Лицо у него высохло — проводив Лео к бортику, он украдкой вытерся рукавом. Мэдисон смотрела на них вытаращив глаза, но, когда Ист поблагодарил ее за то, что приглядела за камерой, лишь молча кивнула. Едва он укатился обратно, Мэдисон сгребла Лео за руку и прошипела:
— Это что вообще было?
— Это… между нами. — Лео постаралась произнести это как можно небрежнее, однако сердце продолжало ухать в груди, а пальцы до сих пор ощущали прикосновение теплой крепкой ладони.
Мэдисон больше ничего не сказала, но Лео почти что слышала ее мысли.
Подруга остается на катке помогать родителям с уборкой — во всяком случае, так она объясняет, — и на прощание обнимает Лео.
— Я так рада, что ты пришла, — говорит Мэдисон.
— Я тоже, — отвечает Лео и не лукавит.
Она повеселилась, это правда, и впервые за много месяцев провела больше тридцати минут, не думая о Нине и о том, как ее безжизненная рука свисала с носилок. Лео крутит кольцо на пальце, судорожно сглатывает и пытается выдавить из себя улыбку.
На выходе Ист придерживает перед ней дверь, друзья именинника со смехом и шутками прощаются, и Лео представляет, как их возгласы окутывают ее и Иста небольшим облачком. Толпа рассеивается, в сонном пригороде постепенно воцаряется прежний покой, Лео и Ист стоят на тротуаре.
— Ты как, нормально? — спрашивает он, и внутри у Лео вспыхивает крохотная искорка радости: Ист заговорил первым.
— Да, — говорит она. — Просто на минутку что-то нашло.
Ист смотрит на нее как на лесного зверя. С чего бы? Не то чтобы она никогда раньше перед ним не плакала.
— А… еще что-нибудь помнишь? — осторожно интересуется он.
— Нет, только песню, — отвечает Лео и прибавляет: — Отец скоро подъедет.
— И мой тоже, — кивает Ист. — Я на всякий случай сказал приезжать к одиннадцати.
Лео бросает взгляд на телефон. Без трех минут одиннадцать.
— Ты без машины?
— Наказание пока никто не отменял. — Ист пожимает плечами. — Еще неделя осталась. Отец отпустил меня сюда только потому, что это оплачиваемая работа.
— А, здорово. В смысле, здорово, что тебе заплатили. Удалось сделать хорошие кадры?
Ист усмехается, опустив голову, трет шею.
— Лео, что мы будем…
— Прости, — выпаливает она. Будь мягче, звучит в голове голос Нины, удивленный и раздраженный одновременно. — Серьезно, Ист. Мне ужасно жаль. Я просто сорвалась на тебя, и та наша ссора… Я ничего не соображала. На самом деле меня не касается, чем ты занимаешься. Если это приносит тебе счастье.
В свете фонарей на парковке глаза Иста блестят.
— Счастье, — повторяет он. — А ты счастлива, Лео?
— Я не… — Она умолкает, размышляя, как ответить на такой вроде бы простой вопрос. — Кажется, я перестала понимать, как это — быть счастливым, поэтому — не знаю.
Ист внимательно смотрит на нее, уголки его губ расслабляются.
— Ты права, — кивает он. — Такое чувство, будто счастья больше не существует. Не так, как раньше.
— Теперь все не так, как раньше. — Лео думает об округлившемся животе Стефани, мокрых волосах Нины. — Но ведь если бы все было как раньше, она не была бы такой особенной. Мы должны меняться, верно? Если ты остаешься таким же, как прежде, тогда какой был смысл влюбляться?
Ист долго молчит, сверлит взглядом асфальт, потом трет глаза большим и указательным пальцами.
— Да, — наконец выдыхает он, сгребает Лео в охапку и прижимает к груди. — И ты меня прости, — говорит он.
Лео и не подозревала, как сильно ей не хватало Иста, пока вновь не прикоснулась к нему, не ощутила его торопливый пульс и запах пота, впитавшегося в рубашку, пока не почувствовала, насколько он живой. Она так скучала по всему общему, что их связывало: теперь лишь они двое во всем мире знают, о чем была та песня, потому что только они слышали ее под звездным небом в сияющем идеальном мире. У Лео мелькает смутная мысль: неужели горе сильнее любви? Неужели любовь сильна именно потому, что утрата ее так горька?
 
Они так и стоят, обнявшись, и не размыкают объятий, даже когда подъезжает отец Иста. Он выходит из машины, и его лоб прорезает хмурая складка — то же выражение лица было у него на похоронах Нины, припоминает Лео.
— Истон? — неуверенно окликает он сына.
Ист всхлипывает, выпускает Лео и бросается на грудь к отцу.
— Ну-ну, тише, — успокаивает его тот, обнимая и гладя. — Тише, приятель.
Лео узнает огни фар: вот и ее отец. На парковке осталось буквально несколько человек, запоздалых посетителей роллердрома. Все они увлечены собственными разговорами и нисколько не обращают внимания на двух мужчин, постарше и помоложе, которые покачиваются из стороны в сторону. Ист плачет — громко, навзрыд, и, робко помахав ему, Лео идет к машине отца, чтобы тот не подъезжал слишком близко.
— У Иста все хорошо? — спрашивает отец, как только Лео садится в салон.
На нем старомодные джинсы в духе восьмидесятых и футболка с эмблемой Калифорнийского университета, его альма-матер. И то, и другое донельзя ветхое и заношенное (в придачу спереди на футболке темнеет жирное пятно), так что в другие дни эти лохмотья приводят Лео в бешенство, но сегодня знакомая одежда греет ей душу.
— Да, — отвечает Лео и поворачивает ламели автомобильного обогревателя к себе. — Просто иногда все наваливается сразу, понимаешь?
Отец смотрит на нее с грустной улыбкой — улыбаются губы, но не глаза.
— Понимаю, — шепотом говорит он, и Лео собирается рассказать ему о том, как вспомнила прекрасное мгновение, как ее сердце наполнилось одновременно и счастьем, и болью, но в этот момент отец произносит: — Картошки-фри хочешь? Стефани просила купить. — И момент упущен.
— Не откажусь, — говорит она. — Я буду с солью.
— Хорошо провела время?
— Ага. — Лео насмешливо косится на отца: — Кучка старперов каталась на роликах под старперскую музыку, а в остальном все было супер.
— Эй, полегче! — Он притворяется обиженным и ерошит ей волосы, а она смеется. — Все по классике! А Бон Джови крутили? В старшей школе я слушал его без перерыва.
— Ну да, тридцать лет назад! Говорю же, старперы.
— Зато вы, молодежь, с этими вашими клипами в тиктаке или как там его…
— Боже, пап.
Лео смотрит в зеркало заднего вида: Ист с отцом выезжают с парковки, их автомобиль становится все меньше и меньше и наконец растворяется в темноте. Лео отрывает взгляд от зеркала, тянется к руке отца и накрывает ее своей.
— Ты чего? — озадаченно спрашивает он.
— Так… ничего, — отвечает Лео и, когда отец выразительно изгибает бровь, отворачивается.
— Ладно, — говорит он, его рука под ее пальцами напрягается, и они уезжают.
  
30 января. 166 дней после аварии
 
— Ты просто обязана прийти на юбилей моего отца, — сообщает Мэдисон, энергично жуя сэндвич с индейкой.
Лео сидит напротив нее на кирпичном парапете и ковыряет свой хумус с морковью, который с утра почему-то всегда выглядит гораздо аппетитнее, чем во время школьного ланча.
— Я серьезно. — Мэдисон проглатывает кусок сэндвича. — Если не придешь, тогда там будем только мы с сестрой, наши родители и толпа стариканов на роликах. — Она театрально ежится.
— Ну, если ты так ставишь вопрос, — поддразнивает Лео и смеется, когда Мэдисон кидается в нее обрывком салатного листика. — Эй, осторожно, волосы! Сто лет не каталась на роликах.
— Я тоже, — говорит Мэдисон. — Зато там будет снек-бар.
— Годные вкусняшки? — выгибает бровь Лео.
— Может даже автомат с пончиками.
— Ни слова больше. Встречаемся у входа, — заявляет Лео и улыбается в ответ на довольный смех Мэдисон. У нее так давно не было подруг, и это здорово — обедать не в одиночку.
— Класс! — радуется Мэдисон. — Сброшу тогда тебе всю инфу.
— Круто, что твой папа хочет закатить деньрожденную вечеринку, — замечает Лео. На последний отцовский день рождения они с Ниной и Стефани преподнесли ему торт-мороженое, а потом все вместе посмотрели фильм.