Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить (СИ)

— Одно время мы с ней чуть не дрались, ей всегда надо было готовиться к уроку в то время, когда я садился за инструмент. Хорошо, папа купил мне электронное пианино, я потом два года играл в школьном ансамбле под названием «Кипяток».
— Я поражена, мне кажется это так сложно, у тебя, наверное, талант.
— Да нет никакого таланта. Мне просто все легко дается. Я и читать научился сам, еще до школы, сидел рядом с сестрой, когда она уроки делала. И считал и писал до школы. А когда Аня занималась современными танцами, то дома всегда репетировала со мной. Мы с ней танцевали и фокстрот, и брейк, и рок-н-ролл — что хочешь.
— Разве фокстрот современный танец?
— У них был такой курс, сначала учили фокстрот, твист, и так далее, включая брейк. Она даже сердилась на меня, что у меня все получается с первого раза, а ей нужно было повторять много раз каждое движение.
— А спортом занимался?
— Биатлоном, ездил на соревнования, а потом тоже бросил. Я скажу тебе по секрету, только обещай, что никому не расскажешь?
— Хорошо.
Он тихо, проникновенным шепотом сказал:
— Я и вязать умею, меня бабушка научила.
— Да ты прямо, как кот Матроскин. И вышивать, и на машинке. А грабить и убивать тоже от скуки начал?
— Хотелось проверить, на что способен.
— «Тварь ли я дрожащая, или право имею».
— Нет, без всякой достоевщины, я же примитивен.
— И злопамятен.
— Ага. Но, что мы все обо мне, да обо мне. Ты посиди пока здесь, телевизор посмотри, или почитай что-нибудь, а я скоро приду.
Он включил телевизор и вышел из комнаты. Таня подошла к книжному шкафу. Когда минут через десять Максим вернулся в гостиную, она стояла с книгой в руках. Он подошел сзади и поцеловал ее в шею, приподняв волосы, стянутые черной бархатной лентой.
— Чем ты там заинтересовалась? — заглянул он через плечо.
Таня захлопнула толстую книгу и показала ему корочку.
— УК РСФСР, — прочитал он. — Да ты сядь, что стоишь.
Она вместе сели на диван. Таня снова открыла книгу и стала листать. Максим с минуту смотрел в телевизор, а потом спросил:
— Что ты там ищешь?
— Сколько тебе дадут лет.
— За что? — сделал он испуганное лицо.
— За принуждение к сожительству.
— Да брось ты, — он взял у нее из рук книгу и положил на журнальный столик. — Даже если такая статья есть, меня оправдает любой суд. У меня есть сильный аргумент в свое оправдание, вернее два аргумента.
И Максим расстегнул пуговицы на платье, погладил ее плечи, и, опустив бретельки бюстгальтера, вынул груди из чашечек. Подержал их в ладонях.
— Разве можно устоять, когда у женщины такая грудь, это выше человеческих сил.
Максим просунул руки ей подмышки, осторожно положил ее на спину и прижался щекой к груди.
Она испугалась при мысли о том, что это произойдет здесь, в чужом красивом доме. Она смирилась с тем, что он с ней делает в ее постели, но здесь она чувствовала себя добычей, принесенной в берлогу хищным зверем. Он, словно страшное чудовище, разбрызгивает свою ядовитую слюну повсюду, даже в своем жилище.
— Максим, ты что, прямо здесь? Не надо, прошу тебя.
— Не бойся, они вернутся еще не скоро, все нормально.
Жаркое дыхание обожгло грудь. Он обхватил губами сосок, а рукой пытался поднять подол платья.
— Только не здесь, прошу, только не здесь.
— Хорошо, — он поднял голову. — Пойдем в мою комнату.
Он водворил на место бюстгальтер.
— Туда никто не зайдет, а если хочешь, можно запереть дверь.
С этими словами он поднял ее на руки и отнес в свою, только что убранную комнату. По крайней мере, постель была заправлена, а шифоньер закрыт.
Они уже снова сидели на кухне и пили чай, когда вернулись родители. Они слышали, как те сразу же прошли в спальню. До кухни донеслись приглушенные закрытыми дверями голоса — они ссорились. Таня смутилась. Максим, естественно, злится на нее за то, что она стала свидетелем семейной сцены. Но когда она осмелилась взглянуть на него, он совершенно спокойно встретил ее взгляд.
— Вот, ты и узнала, где живет предисполкома, и даже как.
— Я пойду домой, — сказала она и встала.
— Я провожу тебя.
Вдруг голоса, вернее один голос — женский, стал громче, это открылась дверь в гостиной:
— Нет, я старалась держаться, но это выше моих сил. Видит бог, как я старалась, но меня довели.
Таня встретилась с женщиной, выходя из кухни.
— До свидания, — сказала Таня, но женщина ее как будто не заметила.
Таня почти побежала в прихожую. Максим прошел за ней.
— Максим, ты ничего здесь не брал? — раздался крик из кухни.
— Нет, мама, — откликнулся сын.
На кухне загремела посуда, что-то упало и разбилось. В прихожей все было отлично слышно. Таня сунула ноги в сапоги.
— Я сейчас, — бросил ей Максим, возвращаясь на кухню.
— Я точно помню, что ставила ее сюда, — недоуменно произнесла женщина. — Максим, это ведь ты спрятал.
— Мама, прекрати. Я ничего не трогал.
Таня, как назло, не могла найти на вешалке пальто. А из кухни до нее доносились голоса.
— Симочка, дай мне ее. Ты видишь, как твой отец обращается со мной, я же этого не вынесу, — в голосе женщины послышались слезы.
Господи, да что это с ней, теперь она не может попасть в рукав.
— Мама, я не один. Мне надо проводить девушку.
— Отдай мне ее, и иди куда хочешь.
Как же открывается этот замок, ну вот, вроде все. Таня дернула дверь. Черт возьми, тут еще один замок.
— Можешь не искать, я ее выпил.
— Ты? Когда?
— Вчера, с Шуриком.
— Нет, я тебе не верю.
Ух! Таня наконец-то выскочила из квартиры. Она почти бежала до остановки. Таня взглянула на часы — пол-одиннадцатого, трамваи еще ходят. Впереди засветились два крупных огня, неужели повезло? К остановке подходил трамвай.
— Как тебе идут эти тени! — похвалила Света.
Девушки хлопотали у Светы на кухне. Таня крошила салат. Светлана чистила картошку.
— Новые? Где купила?
— Не знаю. Это Максим купил, — Таня не смогла произнести слово «подарил».
Он принес вчера набор теней и тушь для ресниц «Луи Филипп», при этом Таня заподозрила подвох:
— Вроде бы в последнее время ты меня нигде не забывал. Судя по всему, задумал какую-то подлость. Опять нужно куда-то поехать? — отказываться от подарка она уже не пыталась.
— Ты считаешь, что я уже не могу ничего подарить своей девушке просто так? Мне хочется, чтобы ты была красивой.
Таня так и не поняла, что задумал Максим.
А Света сказала:
— Макс у тебя золотой.
— Нет, бриллиантовый, — возразила Таня.
Света засмеялась:
— Извини, как я могла его недооценить.
Таня с досадой подумала: «Неужели она еще не поняла: не он — у меня, а я у него — подстилка». В последнее время Таня с каким-то мучительным удовольствием занималась самоуничижением. Она упивалась своим несчастьем, находя поистине извращенное наслаждение в своем унижении. «Чистый Достоевский, „Униженные и оскорбленные“» — отряхнулась Таня от жалости к себе.
Света спросила:
— А вы где с Максимом познакомились?
— В ресторане. А вы?
Света начала рассказывать.
— Мы знакомы еще со школы. У нас была очень дружная компания — человек пятнадцать. Сейчас некоторые парни в армии — Женька мой, Сергей. Оля и Генка в Томске, кто-то поступил в Новосибирск, Надежда вышла замуж. Аврора в девятом классе перешла в другую школу, потому что они переехали, но все равно почти каждый вечер приезжала. А Юля из ее нового класса, Аврора нас познакомила уже после окончания школы. Она так и осталась не нашей, — Света неожиданно замолчала, испуганно взглянув на Татьяну — не восприняла ли та ее слова на свой счет, а потом скороговоркой продолжала:
— Она учится в Новосибирске, и мы видимся только летом. Раньше веселее, конечно, было. Мы каждый день проводили вместе. Собирались в нашем дворе, ребята на гитаре играли. Одно время мальчишки дурили, до утра бродили по городу — искали приключений. И драки частенько были, разборки с другими компаниями, даже один раз в вытрезвитель попали. Это сейчас как-то успокоились, притихли, собираемся в основном на квартирах. И на гитаре давно не играли.