Сочинения в ХД, 1816

Разлучаяся надолго, 
Пояс я на память взял». – 
«А! – на память – ну! – так помни ж 
И возьми её к себе, – 
Уж Вулкан ревнив не будет, 
Ведь она нехороша».
Тут Вулкан, хромой ногою
Шаркнув, Зевсу отдал честь:
«Правда, Бог-отец, нимало 
Не противлюсь я тому,
И от всех претензий правных 
Откажуся навсегда!»
Вдруг Минерва светлым оком 
Обозрела всех богов: – 
«Все ль согласны?» – «Все согласны!» – 
«Я покров ей отдаю». – 
«Как? – Что? – Где? – Кому? – Откуда?
Пояс вечной красоты?» – 
«Да! – Минерва отвечала, –
Я для ней другой соткала, 
Чтобы первый заменить».
(ХД № 4).
  
Разговор приезжего с жителем
 
Приезжий. – Здесь мрут десятками – что это за причина? 
Житель. – Не знаешь ты причины сей? 
Какой ты простачина! – 
Ведь с войском прибыло немало лекарей.
(ХД № 4).
  
Нельзя без предисловия
 
Что пасквили писать и подло и бесчестно,
То всякому известно.
Когда закон гласит,
Что личность неприкосновенна, 
Чия рука толь дерзновенна, 
Чтобы закон сей преступить? –
Напротив, искони позволено в сатире, 
Смеша честных людей, осмеивать порок 
И всё, что глупого ни есть в подлунном мире, 
В забаву для одних, а для других в урок. 
В ней личность каждого и имя безопасны: 
Гордец, скупой, подлец и плут 
Сердиться могут ли, когда точь-в-точь найдут,
Что все поступки их с сатирою согласны? 
Да если бы никто из авторов не смел 
Описывать того, что делается в свете, 
То должно б на ковре (как в сказках) самолете
Отыскивать предмет за тридевять земель. 
Не с притязания, чтоб быть в числе поэтов,
Я взялся за перо – ох! нет – избави Бог! –
Тогда бы худшего из всех земных предметов
Я выбрать для себя не мог. 
Благодаря судьбу, кусок имею хлеба, 
Начто же мне тащить насильно музу с неба?
Писателей плохих и так довольно есть, 
Умножить их число велѝка ль будет честь? 
Но только и себе, и вам, друзья, в утеху 
Сатиру напишу я на себя для смеху:
(ХД № 5).
  
Лекарь сам к себе
 
Итак – вот с лишком тридцать лет, 
Как злая мачеха – природа
Меня, несчастного урода 
Пустила в белый свет. 
Зачем? – того не понимаю – 
Но только твёрдо знаю, 
Что Сидор, Карп, Илья, 
И грешный Савва, сиречь я, 
Все вышли из живой утробы, 
А после, рад или не рад, 
Нас всех положат в гро̀бы, 
И кончится тем маскарад.
Но в этом маскараде,
Бог знает почему,
К несчастью моему,
Я, кажется, всегда в дурацком был наряде. 
Как так? 
Вот как: 
Покойной мой отец, для вечной нам обиды, 
Один из всей родни взялся̀ петь панихиды,
И сам раскаялся, хоть поздно, наконец. 
Но удивляйтеся судьбы моей капризам: 
Быв от рождения врагом священным ризам,
Я твёрдо положил пуститься братьям вслед,
Которые давно на поле чести смело
Взялись за рыцарское дело 
(Чем занималися и прадед мой, и дед). 
Но замыслам моим и рыцарству в награду, 
Не сам ли чёрт отдал меня à la Санградо.* – 
И, вместо шпаги дав ланцет, 
Велел опустошать весь свет. 
Ах, лучше б я служил обедни, 
Страдали б меньше люди бедны!
Бесспорно – славен Гиипократ, 
И медицина также в моде, 
Когда излишество в народе; 
Но ах! – я чувствую, что лекарь смерти брат: 
И тот, и та, как будто спором, 
Чтобы друг другу угодить, 
Спешат свет белый пустошить 
Лекарствами и мором. 
Что против них война? – Пустой ученичѝшка:
Я смело ставлю сто противу одного, 
Что сотня гренадер не сделает того, 
Что сделает один цирюльник исподтѝшка. 
Что ж я? Когда герой убийством только славен,
То я Наполеону равен. 
Я лекарь – вправе я себя и побранить; 
Вишь, можно про себя что хочешь говорить!
Любезные мои товарищи, простите, 
Что правду говорю – иначе научите, 
Как лгать: к моей беде, 
Я правду говорить привык всем и везде. 
(ХД № 5),
 
  
Пролаз
 
Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?
Я, кажется, живу, как все честны̀е люди, 
А жалуют меня насильно в лизоблюды. 
Да пусть они себе хоть треснут, говорят, 
А я на весь их вздор скажу в ответ формально,
Что исполнять хочу всегда и пунктуально 
Долг подчинённого. В передней постоять,