Зона счастья
Но убийце это было не нужно.
Целью был не я, а он провалил задание. Так что сейчас ему надо было просто убраться отсюда как можно быстрее. Я попробовал ударить его в лицо, но человек-тень ловко увернулся, юркнул между двух тучных туристов, замерших в шоке от увиденного, – и исчез, словно плохой сон, приснившийся в забитом людьми зале ожидания аэропорта.
А я остался стоять, осознавая, что мой удар раненой рукой, поразивший пустоту, все-таки нанес ущерб. Но не убийце, а бежевому плащу девушки, обернувшейся на звон упавшей заточки. Теперь через его подол цвета слоновой кости шла алая полоска моей крови, брызнувшей из раненой кисти. Осенний сюжет в японском стиле: на фоне входа в аэропорт стоит девушка с широко распахнутыми глазами и косым алым росчерком на светлой одежде…
Она перевела взгляд со сломанной заточки на подол своего плаща, и сразу же – на меня, зажимающего рану.
Наши глаза встретились.
Красивая…
И не дура.
Дура обязательно завизжала бы – это естественная реакция недалекого существа женского пола на неожиданный стресс без малейшей попытки проанализировать ситуацию. Кричи, когда страшно, когда не знаешь, что делать, когда мозг, и так не обремененный способностью размышлять, отключается, не в силах переварить нестандартную ситуацию. Увы, я не везучий человек в плане женщин: все дамы, с которыми меня сводила судьба, были непроходимыми дурами…
А эта лишь посмотрела в мои глаза, и тихо спросила:
– Вы мне поможете?
Глава 5. Вика
Это было больно.
Очень.
Словно в свежую, незатянувшуюся ножевую рану воткнули напильник, а потом резко его повернули.
Как он мог?
У нас с ним было всякое – и хорошее, и плохое. Когда он вылез наконец из болота, в которое сам себя загнал, он был благодарен мне.
Искренне благодарен.
Я хорошо это помню – его поцелуи, наши жаркие ночи, теплое дыхание на моей шее, когда он спал, а я боялась пошевелиться, лишь бы не потревожить его сон, – и тихо улыбалась в темноте от счастья…
Правда, потом счастья становилось все меньше и меньше…
Когда что-то исчезает, на его месте воцаряется Ничто.
Пустота.
Которую постепенно заполняет холод, ощутимый не телом.
Душой.
Человек вроде бы рядом с тобой, двигается, говорит что-то – а ты чувствуешь, что его уже нет. Тот, другой, любимый, ушел куда-то далеко, а ты ждешь и надеешься, что он вернется. Заглядываешь в знакомые глаза – и не видишь его. Того, чью жизнь вытащила фактически с того света, чей сон берегла, жертвуя своим во имя любви…
Я умею любить, я это знаю. Но когда твоя любовь не нужна, она съеживается внутри тебя, становится старой, сморщенной, некрасивой.
Неприятной.
Тягостной.
Словно носишь в себе чужое, инородное тело, которое мешает жить, – но нет на свете такого хирурга, который вырезал бы эту опухоль, которая отравляет твои мысли и давит на сердце…
Вот только любой человек, страдающий от тяжкого недуга, надеется на излечение. И я, больная своей изможденной, токсичной любовью, втайне от самой себя верила в чудо. Ведь в те минуты нашего далекого счастья он, как и я, тоже мечтал о ребенке. Гладил меня по животу, говорил, что это священное место, колыбель природы, из которой выйдет настоящий воин, похожий и на него, и на меня. Наше общее произведение искусства, которое мы создадим вместе. Ничего, что не получается, великие шедевры создаются не сразу…
Надо отдать ему должное: он умел красиво и уверенно говорить, когда было нужно. Но тогда я чувствовала: его слова искренни, идут от души, от самого сердца…
И до сегодняшнего дня периодически проверяла себя лакмусовыми бумажками надежды – а вдруг…
Сначала часто, потом все реже и реже.
Когда проверяла последний раз, уже и не помню: два месяца назад? Три? Так, на всякий случай, умом понимая, что нас уже ничто не связывает и уже не свяжет, – и все-таки продолжая надеяться…
Но сегодня я получила от него страшный удар в самое сердце.
Лучше б просто убил.
Пусть даже больно и неумело.
Я бы не сопротивлялась.
Сама бы горло под нож подставила, улыбнулась и сказала напоследок спасибо. И правда: зачем жить, если тот, кого любила, ушел навсегда, а тот, кто остался – уже совершенно другой человек, ненавидящий тебя так же искренне и неистово, как раньше любил?
Но вот так, напильником в рану – зачем? Что я сделала, чтобы нашу общую мечту, наше пусть ушедшее, но такое теплое прошлое выжгли дотла страшные слова, которых я точно не заслужила?
«Между нами все кончено. Не звони мне больше. Документы на развод пришлю. Убирайся к черту из моей жизни. Со своим выродком разбирайся сама».
Эти слова написали те самые пальцы, что ласкали меня, гладили мое лицо и живот – колыбель нашей общей мечты, которую он теперь ненавидит так же незаслуженно, как ненавидит меня…
Я поняла, что еще немного – и я сделаю что-то страшное.
С собой или с ним – не знаю.
Скорее с собой.
Мстить себе всегда проще, чем тому, кого когда-то любила…
И тогда я вдруг осознала, что стою перед зеркалом одетая и копаюсь в сумочке, проверяя, все ли я взяла: оба паспорта, банковские карты, косметичка, второй телефон взамен разбитого…
Да, это я.
Это – мое.
Пока одна половинка меня сжигает себя в приступе безысходности, вторая уже приняла решение бежать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого дома, насквозь пропахшего нашим прошлым, воняющим, точно гниющая тина в заброшенном пруду.
И я ушла.
Бросила все, что было мне больше не дорого.
Дом, когда-то бывший общим гнездышком и вдруг ставший чужим и жутким, как развалины склепа.
Воспоминания о любви, которые безумно хотелось стереть из памяти, – ах, если б их можно было просто удалить одним движением пальца, словно файл из компьютера!
Осколки розовых очков, которые давили мне на голову последние месяцы, – но я все не решалась сбросить с глаз эту обузу, пока их не разбили прямо на моем лице…
С собой я взяла лишь самое необходимое: деньги, документы и свои слезы. Казалось, невозможно такое, нет в человеке столько соленой воды, чтоб она лилась по щекам не останавливаясь. Подумалось, когда я выбегала за ворота нашего дома, что иногда, в минуты самого страшного горя, наша кровь превращается в прозрачные горячие капли, вытекающие из глаз, оставляя внутри нас густой алый осадок. И он высыхает, сжимая сердце и душу, превращая жизнь в средневековую пытку и быстро становясь твердой коркой, непробиваемой для чувств, которые делают нас такими слабыми…
Я не хотела, чтобы Макс мог узнать, куда я поехала, потому не стала вызывать машину. Впрочем, такси остановилось, едва я подняла руку, – хоть в этом повезло.
И с водителем – тоже.
– В аэропорт, – тихо попросила я, а шофер лишь бросил внимательный взгляд в зеркало заднего вида и весь путь не проронил ни слова. Иногда так немного нужно от людей, чтобы другие люди были им искренне благодарны.
Просто помолчать.
И получить за это молчание чаевые, превышающие стоимость поездки.
В здание аэропорта я почти бежала, мечтая о том, что мой самолет уже ждет меня и мне удастся купить билет в самый последний момент. Куда? Все равно, лишь бы подальше от этого города, превратившегося в могилу для всего, что было мне дорого.
Вот они, стеклянные двери, желанные ворота в другую жизнь, о которой я пока не имею ни малейшего представления, в которых отражаюсь я – бежевый лепесток, оторвавшийся от прекрасного цветка с безжалостным приговором «не любит…».
И тут за своим отражением я увидела тень.
Слишком быструю, чтобы быть случайной.
Тень явно двигалась за мной, стремительно сокращая расстояние… и я обернулась, вдруг разом поняв, что мой самолет уже меня не дождется. Неужели Макс наконец решился и купил мою жизнь, хоть я и была полностью уверена, что у него не хватит на это духу?
