Ключик (СИ)

За забором взгляду открывалась пустынная каменистая равнина с редкими огромными кактусами, возраст каждого из которых, наверное, перевалил за пару сотен лет. Небо было чистым, но звезды казались блеклыми, потому что удивительно яркая сегодня Луна буквально подавляла их своим свечением. В этом призрачном голубоватом свете жаркая и пыльная днем пустошь казалась ледяной пустыней, а кактусы — причудливыми великанами, охраняющими ее покой. Почему-то Эмме подумалось, что эти самые великаны стояли тут, когда не было на свете ни ее, ни этой базы, а может и даже соседнего города. И будут стоять, даже если завтра все исчезнет, все так же безразлично величавые, равнодушные к той суете, что вечно устраивают люди, деля то землю, то власть и привилегии, то никчемное богатство.
Прошагав еще какое-то время, она вдруг снова ощутила боль и ломоту во всем теле и, найдя какой-то особо крупный камень, села и прислонилась к нему спиной. Плечи Эммы вздрогнули, и вся злость, еще недавно бушевавшая внутри, подступила к глазам, проливаясь непрошенными слезами и оставляя внутри только необъятную грусть и пустоту. Стало вдруг бесконечно, почти по-детски, обидно на такую судьбу. Ну почему так? Почему она должна была это все узнать? Разве ей проще от всей этой правды, которую сама и потребовала? Полегчало разве? Почему нельзя все отмотать назад и запретить себе задавать все вопросы? Просто опять жить, нести службу изо дня в день и верить, что отец взял ее из приюта, потому что с первого взгляда полюбил маленькую девочку Эмму и захотел подарить ей дом и заботу, а не потому что она была частью задания. Что Пич и остальные — настоящие друзья, те, за кого не жаль даже жизнь отдать, прикрывая в бою. Что Сеймасу она на самом деле дорога так же сильно, как стал бесценен для нее, глупой, он.
Ведь если подумать, то они нужны ей в тысячу раз сильнее, чем, наверное, она им. Потому что жили они раньше без нее и дальше проживут, а вот она теперь просто не знает, как и дышать-то. Зачем насмешливая судьба вдруг подкинула ей так много всего и сразу, а вот теперь отняла в один момент?
Как ей быть дальше? Как завтра утром прийти и посмотреть на всех и пережить насмешки и презрительный блеск в глазах людей, к которым потянулась всей душой, как глупый, доверчивый бродячий щенок?
Неожиданно перед Эммой встала та самая фотография в телефоне, где Сейм обнимал прекрасную блондинку. Снова стало так больно, что пришлось подтянуть колени и сжаться в комок, тихонько поскуливая. И при этом пришло неожиданное понимание. Конечно, понятно, почему Сейм выбрал не ее, мелкую, ничем особо не примечательную, не умеющую даже целоваться, а ту роскошную женщину, от которой даже на фото невозможно отвести взгляд. Наверняка эта дама может дать лейтенанту все, что только может хотеть мужчина от женщины, и сделать это незабываемо. А вот она, Эмма, даже не имеет четкого представления о том, что же включает в себя это самое все. Ага, схемы видела в книгах по биологии и анатомии, да любовные романы читала и краснела после фраз, типа: «они упали на постель и сплелись в страстных объятьях». Ну да, а потом в самых откровенных из тех, что ей попадались, было что-то вроде: «она проснулась от запаха кофе на смятых простынях, и все ее тело было наполнено необычайной негой». А что было между «упали и сплелись» и «проснулась и кофе», чтобы появилась та самая нега, как-то забывали описать. Вот поэтому Сеймас сейчас наверняка и занимается этим «между» с красивой блондинкой, а не тратит время на такую неопытную бестолочь, как она, к которой прилагается еще и отец, готовый угрожать всем вокруг.
Но зачем тогда Сейм звал на свидание? Зачем говорил все эти проникновенные слова. Зачем давал понять каждым движение и взглядом, что не отступится, что будет рядом, несмотря ни на что?
А вдруг это фото просто какая-то ошибка? Ну, такая досадная случайность, как часто и писали в тех самых романах?
— Ну да, на самом деле она окажется его давно потерянной сестрой, — сама себе вслух сказала девушка и рассмеялась сухим хриплым смехом. — Ну и дура же ты, Эмма! Если бы это было так, то почему тогда и Пич, и близнецы смотрели на тебя, как на жалкую доверчивую неудачницу?
Потому что она такая и есть! Даже если не считать, что дальнейшая жизнь подвешена в невесомости и зависит от решений совершенно незнакомых людей, которые могут обречь девушку на что угодно, как, скажите на милость, ее угораздило влюбиться именно в Сеймаса? Почему бестолковое сердце не выбрало кого-то попроще? Тогда, если бы этот мужчина предал, у Эммы был шанс разлюбить, разочароваться, встретить кого-то лучше. Но разлюбить Сейма? Встретить лучше? Можно только горестно посмеяться над попытками. Ведь даже сейчас она, думая о нем, злясь и пытаясь ненавидеть, только и может вспоминать тепло его рук и чувство надежности и безопасности, когда его большое тело прижималось к ней, вкус его поцелуя — такой пьянящий и освобождающий ее настоящую. А еще очень пугало неистовое желание найти и задушить своими руками ту самую блондинку. Отобрать Сейма и у нее, и у всех, кто мог бы посягнуть, потому что каждая клетка в теле выла, что он принадлежит Эмме. Только ей одной и больше никому.
Девушка крепко зажмурила глаза и затрясла головой, будто это могло помочь выбросить все воспоминания и мысли. А когда открыла их, испуганно ахнула и вскочила, принимая боевую стойку. Прямо перед ней возвышалась огромная мужская фигура. Яркий лунный свет падал этому человеку со спины, погружая черты в густую тень, но Эмме и не нужно было освещение, чтобы узнать своего командира.
— Ты? — прерывисто выдохнула она.
— Я. А ты ждала кого-то другого? Может, я помешал? — голос Сеймаса звучал спокойно, резко контрастирую с ее смятением.
До Эммы только через секунду дошло, что мужчина намекает на то, что она может быть тут не одна, моментально вышла из себя. И это после того, что она видела на том проклятом фото! Да как он вообще смеет? Ее острый подбородок заносчиво вздернулся.
— Помешал, — дерзко ответила она, стараясь не шмыгать носом и не меняя воинственной позы.
А это было ой как нелегко, потому что глупое сердце с момента появления мужчины стало набирать скорость, как потерявший тормоза локомотив, несущийся с горы.
— Ну и прекрасно, что помешал, — угрожающе прищурился мужчина. — Собираюсь делать это и впредь. А ты, кстати, в курсе, какое наказание полагается за самоволку, Джимми?
Сеймас нахмурился и ощупал Эмму обеспокоенным взглядом, словно желая убедиться, все ли части тела на месте. Вот зачем он так делает? Разве мало того, что ее кожа болит, желая, чтобы он коснулся хотя бы кончиком пальца, а злость, бушевавшая еще совсем недавно, будто просачивается наружу, уходя в землю, покидая и лишая решимости противостоять тому, что с ней творится рядом с Сеймом. Боже, она чертова безвольная слабачка!
— Знаю. Ничего, потерплю. Все же терпят, — чуть дрогнувшим голосом ответила Эмма, отчаянно сопротивляясь своим чувствам.
— Ты — не все, глупая девчонка! И если тебе так уж наплевать на себя, то вспомни, что я, как твой командир, должен буду разделить его с тобой, — СС, явно поддавшись раздражению, сделал небольшой шаг к ней.
— Так ты поэтому сорвался со своего свидания? Боишься, что шкурку попортят? — вскинулась Эмма, отступая.
— Не знаю, о чем ты говоришь, Джимми, — даже не моргнув, твердо ответил лейтенант. — На настоящее свидание я ходил только раз в жизни со своей любимой девушкой, и, насколько мне помнится, оно закончилось, едва начавшись.
Воспоминание о том, как он приглашал ее, и что было после, сжало грудную клетку Эммы, как тисками — так сильно, что едва опять чуть не выдавило предательские слезы. И это помогло вспомнить о злости.
— Вот, значит, как? — Эмма заводилась все больше. — А как же, в таком случае, называются твои романтические встречи с женщинами?
О Господи, она ведь не могла спросить такое? Вот так вот просто взять и ляпнуть подобное. И кому?
— Джимми, таким маленьким наивным девочкам не положено знать, как называется подобное непотребство, — невозмутимо ответил Сеймас, и, вопреки ожиданию, при этом он не выглядел взбешенным.