Ключик (СИ)

— Значит, дело, и правда, в этом? В том, что я такая наивная и неопытная, и не могу… ничего?
Каким же жалким писком кажется ее голос.
— Чего, например?
СС издевается над ней?
— Ты сам знаешь! — лицо и уши вспыхнули, и волна стыдливого жара покатилась по телу.
— Даже не представляю! Не скажешь поточнее, о чем речь?
Да, очевидно, он, и правда, решил поглумиться и вогнать ее в убийственное смущение.
— Ты прекрасно знаешь! — Эмма топнула и сжала кулаки.
— Хочешь двинуть мне, малышка? — Сейм шагнул ближе.
— Еще чего! — Эмма отскочила подальше, сохраняя боевую стойку. — Вы ведь мой командир, лейтенант. А я субординацию соблюдаю.
Сеймас демонстративно посмотрел на часы.
— Пять минут первого ночи, — хмыкнув, произнес он. — Ты уже целых пять минут как в увольнительной, мы за территорией, и на мне нет формы. К тому же здесь темно и место уединенное. Так что можешь смело врезать мне и отвести душу, а потом сказать, что не признала меня в темноте, а я не спешил представиться.
— Что за ерунда? — растерянно захлопала ресницами Эмма.
— Вот и я о том же, — Сейм продолжал надвигаться на нее, как сама неизбежность, а она пятилась, буквально заставляя себя переступать ногами, упорно желавшими двигаться в совершенно противоположном направлении. — Черт, девочка моя, мы совершенно одни, впереди у нас целые сутки в свободном полете, так что, давай ты побыстрее уже выскажешь мне все, что хочешь, можешь дать мне по морде, если этого требует твоя душа, и мы, наконец, сможем перейти к примирительным объятьям и поцелуям, потому как я просто сдохну, если не прикоснусь к тебе прямо сейчас, — последние слова мужчина прошептал сиплым шепотом и решительно шагнул к Эмме.
Но девушка опять попятилась и ощетинилась.
— Лейтенант, вам лучше идти и дальше обниматься с вашей блондинкой. Она-то уж точно будет знать, что делать дальше!
О, а еще пусть эта девица подавится насмерть пивом или чем там, или ее постигнет еще какая-нибудь страшная участь!
Эмма замерла в ожидании гнева Сеймаса, но вместо этого он улыбнулся широко и так довольно, словно услышал нечто делающее его абсолютно счастливым.
— Нет у меня никаких ни блондинок, ни брюнеток, ни даже рыжих. У меня есть только ты, маленькая ревнивая девочка. А что нужно делать дальше, я и сам тебе расскажу и покажу, — Сейм подступал ближе, и слова, которые он шептал, казалось, прожигали ее насквозь.
Тело вдруг стало одновременно вялым и непослушным, не способным больше отдаляться от этого мужчины ни на единый сантиметр. И при этом сердце расширилось и билось изнутри о ребра так, будто всерьез было намерено пробить себе путь наружу. Кровь внезапно стала такой горячей, и ее вдруг оказалось так много, что она грохотала в висках и ушах и распирала каждый даже мельчайший сосуд, несясь по телу, как обезумевшая.
— Я видела фото, — собственный голос прозвучал беспомощным шепотом, и Эмме захотелось просто разрыдаться от того, что она опять безвозвратно тонула в Сейме, а ухватиться ей было не за что. Уж в ней-то самой точно не было ничего, что можно было использовать как спасательный круг в этом бушующем море по имени Сеймас.
— Я знаю, — ответил Сейм, останавливаясь прямо напротив Эммы и делая шумный глубокий вдох.
— Ты обнимал ту женщину…
Боже, ну почему она лепечет, как обиженный ребенок, когда должна говорить это гневно и обвиняюще. Ведь так?
— Не-а, — ладони Сейма очень осторожно, будто подкрадываясь, скользнули на ее талию, и Эмма резко вдохнула, как от ожога. — Обнимаю я только тебя. То, что ты видела, и близко не было объятием. Веришь мне?
Ее бестолковая голова кружилась, его мужской запах был концентрированным наслаждением, ее язык отказывался слушаться, а мозг стремительно забывал слова и причины, почему ей нужно быть от этого мужчины как можно дальше.
— А я должна тебе верить? — пробормотала Эмма, глядя в грудь Сейму, потому что знала, что стоит поднять глаза, и она пропадет окончательно.
— Конечно, должна, родная, — губы мужчины едва ощутимо касаются макушки, медленно, но неуклонно начиная путь к ее виску. Горячее дыхание щекочет кожу, заставляя вздрагивать, обреченно признавая, что она хочет Сейма еще ближе.
— Что бы ты ни видела на той чертовой фотографии, знай, это даже отдаленно не было объятием или даже дружеским прикосновением, — ладони мужчины нежно и настойчиво все сильнее прижимали Эмму к его большому телу, и она поддавалась, потому что уже не было в ней ничего, что могло бы противостоять этому обволакивающему теплому захвату. — Я расскажу тебе все позже, не утаю ничего, ни единой мелкой детали и подробности. Но сначала мне нужно знать, что ты доверяешь мне. Ты знаешь, что я просто вояка, и язык у меня не подвешен, чтобы плести тебе тут кружева из красивых слов. Все, что я могу сказать, это то, что есть на самом деле.
Сильные руки стиснули бедра девушки, и ноги вдруг лишились опоры, когда Сейм поднял ее так, чтобы их глаза оказались прямо напротив. Эмма вскрикнула, едва только их взгляды столкнулись. Нет, больше не было того постепенно набирающего скорость погружения в карие глубины, как раньше. Эмма ухнула мгновенно, отправляясь в свободное падение в эту губящую бездну, ни за что уже не цепляясь и даже не помышляя о спасении.
— Отныне и до последнего моего вдоха я принадлежу тебе, Джимми, — лицо Сейма было напряженным и сосредоточенным, будто он не просто говорил, а приносил клятву. — Весь я со всеми потрохами и заморочками, всеми, что есть у меня или когда-либо будут, все это твое и больше ничье. Хочу быть уверен, что ты абсолютно точно понимаешь это. Я — ТВОЙ. Но и ты моя, девочка. Никогда никому не отдам, не отпущу, убью любого, кто посягнет. Только к тебе желаю прикасаться. Только тебя хочу целовать. Только с тобой хочу заниматься любовью. Хочу этого так невыносимо, что впору орать. Ты мне веришь?
Эмма как зачарованная смотрела на своего мужчину. Да, она верила, что он ее. Верила так, как только можно верить другому человеку. Вот так… просто… в одно мгновение испарилась злость, развеялась на атомы боль и обида, не оставив даже тени. В ней больше не было места ничему, кроме невыносимо огромной радости. Весь мир, все его угрозы и подлости больше не имели значения. Единственное существо, необходимое ей для того, чтобы сделать следующий вдох, наполненный счастьем, было прямо перед ней. Ее мужчина держал ее в объятьях, ее мужчина смотрел на нее так, словно она его Солнце, без которого он вынужден скитаться во тьме и холоде. Слезы — уже совсем другие, не обжигающие кислотой злости, а горячие и чистые от радости, — потекли из глаз Эммы, и она обвила шею Сейма руками, прижимаясь сама к его лицу, царапая нежную кожу его щетиной. А он ловил соленую влагу губами, терся носом, будто хотел пропитаться этим дождем ее облегчения.
— Никогда раньше ни с кем я не занимался любовью, моя хорошая. Так что в этом смысле достаюсь тебе неумелым девственником, — между поцелуями пробормотал ей Сейм.
Эмма не смогла сдержаться и рассмеялась, откидывая голову и выпуская свою радость на волю.
— Смеешься над моей неопытностью? — Сейм сделал вид, что обижен. — Что, не возьмешь себе такого неумеху?
— Возьму! — Эмма, все еще смеясь, прижалась к его губам. — Возьму. Возьму всего, прямо сейчас.
— Эм-м-м, знаешь, у нас с этим небольшая проблема, — ответил хрипло Сейм, скользя своими губами по губам Эммы, но не втягивая их в поцелуй.
— Какая? — девушка, осмелев, лизнула его, проскальзывая языком в его рот, и ответом ей был судорожный вдох и то, что мужское тело разом стало тверже и горячее.
— Если я тебя сейчас поцелую… хоть раз… то не смогу уже остановиться, случись хоть хренова атомная война.
— И? — язык Эммы повторил свою диверсию, и она упивалась тем, что может так действовать на Сейма. В этот раз был глухой стон и явная дрожь мощного тела. И девушка ощутила себя самой настоящей повелительницей мира. Мира, заключенного в этом одном конкретном мужчине.