Волгины

Они лежали на дне глубокого оврага, густо поросшего осинником. Под плотным шатром листвы уже пробуждалась лесная жизнь: беспечно звенела иволга, свистел дрозд. Микола сразу преобразился, повеселел, на бледных щеках его выступили красные пятна.
— Иване, Иване… — бормотал он, как пьяный. — Я чую, как пахнет Днипро.
Рассвет пламенел все ярче. Лес курился розовым туманом. Тяжелые капли росы висели на дрожащих листьях осинника, как рубиновые сережки, и, отрываясь, скатывались по влажным ветвям, падали на землю нечастым дождем.
Орудия на востоке гремели не переставая. Успокоившись, Иван и Микола пожевали ржаных корок, вытряхнули из карманов последние пылинки махорки, закурили.
— Слышишь — бьют? — все время возбужденно спрашивал Дудников.
— Чую, — кивал Микола. — Вот, вот разорвалась… Наша, як ты думаешь?
— Наша, матушка. Издалека кидает.
Обжигая губы, Дудников докурил цыгарку — она трещала сгорающими хлебными крошками под его отросшими за время скитаний сивыми усами.
— Ну, Микола, пошли! — сказал он, выплюнув иссосанный почти без остатка окурок.
Крадучись и прислушиваясь, они поднялись вверх по оврагу, залегли в кустах у самой опушки. Их глазам открылась глубокая лощина, в ней блестел извилистый ручей, правее простиралось гречишное поле, за ним пергаментной желтизной разливалась зрелая рожь, а левее, по затянутому дымкой полю, вилась змейка пыли, — там была дорога, по ней катили грузовики, танки, обозы.
Солнце уже поднялось, румяные лучи разгоняли туман, и мутные до этого краски земли заиграли всеми цветами, точно омытые.
За ржаным полем, сливаясь с синью далекого леса, пестро маячил город. Белели на солнце домики с красными, зелеными и черепичными желтыми крышами; из густых садов торчали две колокольни и заводская труба. И над всем этим в нескольких местах вставали и расплывались грязноватые клубы дыма. Темные вихри вспыхивали там и сям на холмах вокруг города, и низкое, глухое буханье разрывов катилось над землей.
— Вот, Микола, мабуть, этот самый Жлобин и есть, — сказал Дудников. — А за ним — Днепр.
— Где Днипро? — спросил Микола, и глаза его расширились, стали жадно что-то искать вдали.
— Вон… Левее колокольни смотри… Видишь — голубеет?.. — пояснил Дудников.
— Бачу, — прошептал Микола.
— Вот там, наверное, и наши… Теперь надо торопиться…
Они долго всматривались в маячивший вдали город, в серебряный осколок Днепра.
После долгого молчания Микола спросил:
— Як же мы доберемся до своих, Иван?
— Вот и я соображаю, по какой стежке пойти, чтобы попасть как раз в точку.
Щурясь, Дудников внимательно разглядывал местность.
— Я так думаю, — заговорил он немного погодя, — бой кипит под самым Жлобином. И наши на этом берегу. Слышишь, как пулеметы да автоматы заливаются?
Микола настороженно слушал. Слабый ветерок доносил на опушку перекипающий, как морской прибой, захлебывающийся клекот пулеметов и автоматов.
С надеждой поглядывал Микола на товарища, точно ожидая от него решения непосильной задачи. Дудников был спокоен, лишь широкий выпуклый лоб его напряженно морщился. Микола не мог отвести глаз от того места, где блестела река. Если бы у него были крылья, он полетел бы туда; ведь там, на той стороне, за белорусскими полями, лежала его родная Черниговщина!
Внезапно справа послышался треск ломающихся сучьев, всхрапывание мотора и отдаленный лязг гусениц. Иван и Микола спрятали головы под непроницаемый навес листвы, теснее прижались к земле. Невидимые машины, скрежеща стальными частями, шли по лесной дороге. Были ли это танки или бронетранспортеры — ни Дудников, ни Микола не могли сообразить сразу. В две-три секунды они скатились в неглубокую промоину, прижались друг к другу, затаили дыхание. Густой куст можжевельника прикрыл их.
Иван и Микола пришли в себя только, когда рев мотора переместился в поле и стал затихать в направлении города. И опять стало тихо, только свиристели в кустах малиновки да орудийный рокот все еще наплывал откуда-то издалека.
Они пролежали в промоине до темноты. В сумерках бородатое лицо Дудникова показалось Миколе необычно суровым.
 
— Ну як? Надумал чего? — шепотом спросил Микола.
— Надумал. Вставай, будем двигать.
Кряхтя от боли в занемевших, тяжелых, как колоды, ногах, Микола встал.
— Я уже все расплановал, — зашептал Дудников. — Назад нам возврату нету: там наша гибель. Впереди — Красная Армия. Нехай перед нами сам сатана со своим пеклом, зато за этим пеклом — наши… — Пробьемся — наше счастье, не пробьемся — одна смерть. Ну, хлопче, шагом марш…
Дудников решительно полез из промоины. Микола покорно последовал за ним.
10
Земля и небо были объяты пламенем. Огонь, надолго, казалось, спрятанный в земные недра, вдруг вырвался наружу и затопил все вокруг, принимая самую причудливую расцветку. Тяжелым, цвета красной меди занавесом колыхался он над дальним краем земли. В другом месте лиловые лучи устремлялись к небу, беспокойно перекидываясь из конца в; конец, словно огромные огненные метлы пытались смести на землю неяркую россыпь тусклых от дыма звезд, — это были прожекторы, световые щупальцы войны. Рои огненных пчел, желтых, розовых и алых, летели ввысь в ответ на глухое сердитое ворчание невидимого самолета. Осветительные бомбы, как огненные груши, иногда повисали над Днепром, разливая немигающий лимонно-желтый свет.
Огонь зловеще резвился всюду. Он то трепетал вспышками минных разрывов, то мгновенно взблескивал, вылетая из орудийных жерл, то взвивался к небу фонтанами искр.
Весь этот неудержимый разгул огня казался среди ночи величественным и угнетающим.
Микола и Иван впервые наблюдали огни войны ночью. Прижимаясь к земле и поминутно замирая от изумления перед грозным зрелищем, они поняли, что самой настоящей войны они еще не видели, что бой на пограничной заставе был сущим пустяком.
Они ползли по заранее высмотренной Дудниковым лощине, вдоль высокого, обрывистого яра. Дно лощины все время озарялось неровными багряными вспышками. Днем Иван не учел этого, и если бы не тень обрыва, могло случиться, что их давно бы обнаружили.
Микола упрямо передвигал затекшие ноги. Легкая котомка давила на его плечи, как многопудовый груз. Голубая полоска Днепра все время стояла перед его глазами. Иногда Дудников переставал двигаться, в тот же миг останавливался и Микола; тело его точно прирастало к земле… Но стоило Дудникову пошевелить ногой или рукой, как жизнь вновь вливалась в мускулы Миколы, руки его сами начинали упираться в землю и двигать туловище вперед.
Так продолжалось час, полтора, может быть, и больше. Пугающие звуки все чаще долетали до их слуха. Слышались то далекий лязг гусениц и сдержанное рычание мотора, то скрип орудийных колес, то автоматная очередь.
Судя по всему, это были последние, самые близкие тылы переднего края немцев; Лощина, как она представлялась еще днем Дудникову, должна была обогнуть город с севера и привести прямо к Днепру.
По расчетам Дудникова, до Днепра оставалось километров шесть, не больше, но лощина все еще петляла то вправо, то влево, и Дудникову казалось, что он ошибся и вот-вот их застанет рассвет, и тогда уже не сможет скрыть их никакой яр.
Необычное безмолвие заставило Дудникова прекратить движение, насторожить слух. Рядом устало дышал Микола.
— Тише, — коснулся губами его уха Дудников. — Теперь уже — пан, а либо пропал…
Вдруг человеческий голос раздался справа, поразив их, как неожиданный удар грома.
Сверху на спину Миколы с легким шорохом посыпались комья земли. Миколе показалось — сейчас будет конец всему, и он закрыл глаза.
Бросая на дно лощины подрагивающие тени, совсем близко колыхнулись кусты орешника. Кто-то продирался через: них, гремя чем-то железным.
— Sie still, Alfred, lärme nicht mit den Spulen. Du vergisst, die Russen haben Ohren. Sie können uns beschissen, — послышался тихий голос.
— Sie werden nichts hören. Fünd Kilometer weit kann man nicht hören, — ответил другой.