Избранные письма. Том 2

Вообще же Бакшеев имеет много приятных качеств: русское каше, не лишенное обаяния, большую любовь к своим ролям, прекрасный нрав. Голос, отсутствие гибкости в пластике отнимут у него в большом, серьезном театре все молодые роли, но бытовиков, стариков полурезонерского склада он будет играть прекрасно. Баева играл прекрасно[324].
И вдруг — Вальсингам!..[325]
Но не в том дело. Я не соглашался с Вами, но никогда не только не мешал, но даже и не возражал.
Главное, бакшеевский организм отравлен Коршем. «Органон, отравленный алкоголем»[326]. И Васька Пепел, конечно, не {168} на помощь ему, а во вред. Но прежде всего потому, что все такие роли ему во вред. Даже роль в «Каликах» ему во вред! Если бы он проходил Ваську в Студии, шесть месяцев, вред был бы, конечно, меньше, но все равно был бы, потому что ничто так не культивирует нажитых штампов, как драматические — все эти удальцы, витязи и т. п. — образы, когда нет настоящего дара для них. В «Каликах» у него было столько же штампов, сколько и в Ваське, но там они были прикрыты Вашей режиссерской фантазией, разными удачными приспособлениями. Они были только прикрыты. Да еще тем, что была новая пьеса.
Массалитинов тоже был весь в штампах. Однако он и без студийной работы отделывается от них. Потому что у него есть настоящий драматизм — и металл темперамента, и голос, и хорошая фантазия. И если бы Массалитинову давали те роли, которые он теперь играет, три года назад, было бы ему во вред. И если ему дать сейчас Макбета, тоже будет во вред. А Бакшеев или уже может без вреда для себя играть Ваську, как Массалитинов мог расти на Лопахине[327], или ему совсем не надо играть этих ролей. И я думаю, что когда Вы, Москвин, Вишневский, думаете, что Бакшеев вообще [способен] на роли такие, то Ваша мысль заражается как раз его штампами, а не сущностью его артистической личности. И в Студии он играл бы Ваську на штампах, только нашлось бы время прикрыть их новыми приспособлениями. Вот и все. Улучшить обман, и только.
Заметьте, что я не соглашался с Советом, что Бакшеев подходит к Ваське. Впрочем, и Леонидов играл на штампах. Для таких ролей надо быть самому особенным. В трафаретном исполнении Бакшеев не хуже многих, но если заботиться о нем как актере, то есть только два пути: или совсем не давать ему таких ролей и долго, лет пять, даже вообще держать на маленьких ролях, не давать даже в Студии. Или же помогать ему отделываться от штампов именно в театре, где штампы виднее и легче властвуют.
Таково мое мнение, которое я вовсе не собираюсь узаконять, а только высказываю. Я не верю в то, что на спектаклях Студии легче отделываться от штампов, чем на спектаклях {169} театра. Не верю, потому что вижу своими глазами, как на спектаклях Студии преблагополучно наживают штампы и как на спектаклях театра могут бороться с ними. Это все зависит от других причин. Их сотни тысяч…
Я считаю, что студийная работа и спектакли Студии имеют громадное значение для театра — громадное! Эта работа и эти спектакли еще не наладились по-настоящему, там очень много несовершенств, и необходимо приложить все усилия, чтобы организация совершенствовала условия, при которых польза Студии для театра была бы наивозможно широкой.
Но для того, чтобы организация совершенствовалась, надо иметь твердое представление, в чем именно польза Студии и ее значение для театра. Вот тут-то мы с Вами как будто и сильно расходимся. Есть явления, где Вы преувеличиваете значение студийности, а есть такие, где приносятся в жертву наиболее важные ее стороны. Помня прекрасно все, что было говорено на этот счет, я сильно опасаюсь, что преувеличенное значение, какое Вы придаете студийности, повлечет к умалению ее существенной пользы театру и даже к некоторым роковым заблуждениям.
Четыре года Студии дали большой опыт. У Вас в «системе» есть выражение, которое мне нравится, — «оценка фактов». Когда роль неверно играется, значит, произведена неверная оценка фактов — все равно, интуитивно или сознательно.
 
Я боюсь, что факты, данные опытом четырехлетнего существования Студии, оцениваются неверно, с преувеличением в сторону одних, с преуменьшением в сторону других. Многое случайное принимается за идейное. Из сотни тысяч причин внимание останавливается на единичных. А усовершенствование организации пойдет не по пути руководящей идеи, а по пути случайностей, из которых делаются ложные общие выводы.
Неверно произведенная «оценка фактов» грозит серьезными заблуждениями.
Бессонная ночь — и 3 1/2 часа за этим посланием! Можете ли Вы сказать, что я не считаюсь с Вашими мнениями.
Я еще многого-многого не сказал. Устал.
Попробую делать выводы, мои заключения.
{170} «Студийная» работа для всех. Для всех! Она несовершенна, многое в ней весьма оспариваемо, многое неприменимо одинаково для всех, а ставится всем в обязательство, есть в ней важные приемы, не только не развивающиеся, но задерживающие развитие дарований, — но пока она дает наилучшие пути сценические. Эти пути пока не охватили больших кругов, не имеют они и многочисленных руководителей, но будет расти число руководителей и будут руководители талантливее, шире, с педагогическими приемами, более чутко приспособляющимися к дарованиям артистов. Пока можно указать в этих педагогических путях и приемах три разряда: 1) Несомненные, не только пригодные, но и необходимые для всех и, стало быть, имеющие право на создание школы. Только эти несомненные и могут быть введены в основу школы. 2) Такие, которые можно назвать по меньшей мере спорными. Они эластичны, как эластично само понимание искусства. Применяемые к одним индивидуальностям, они могут быть благотворны, применяемые к другим — гибельны для этих дарований. Педагог (режиссер), чуткий и даровитый, может блестяще пользоваться эластичностью этих приемов, в руках педанта они преступны. Эти приемы не имеют права на школьное обязательство. Опыт и широта понимания искусства будут разрабатывать именно эластичность этих приемов. 3) Такие, которые еще ожидают применения. Нужда в них назревает, но они еще не разработаны, не введены в студийное дело.
  322. Л. Н. Андрееву[328]  
 12 июня 1916 г. Ялта 
9 [12] июня
Дорогой Леонид Николаевич!
9 июня!
Немного оправдать мое молчание.
Не так давно произошел небывалый случай в истории Художественного театра: я не был с ним ровно месяц! Со второго дня пасхи захворал бронхитищем; чтобы избавиться, уехал в Крым на 8 дней и вернулся в театр только 12 мая. Можете представить, сколько накопилось дел и делишек! А тут еще {171} ворвались кое-какие личные дела, и вот я за полтора с лишним месяца был в котле деловых разрешений.
Теперь несколько дней в Крыму. 14 уеду в Кисловодск (до востребования), а с 12 июля в деревню (Екатеринославская губ., почт. ст. Больше-Янисоль, усадьба Нескучное). И в Москву — 12 августа.
Что же Вы делаете? Думаете ли Вы о Художественном театре? Думаете ли вообще о театре?
Я Вас люблю, Леонид Николаевич.
Не странно Вам такое признание?
Я вас люблю больше всех се-часовых писателей. Но и ненавижу больше их всех. Впрочем, я, кажется, не умею ненавидеть. Злюсь. Мучаюсь Вами.
Вас я тоже, кажется, немало мучил. Нам потому нельзя сердиться друг на друга. Мы квиты.
Может быть, все дело в том, что и меня и Вас за Вас мучают другие люди? Но я с ними неразрывен! И иногда они бывают правы.
Ах, как я злюсь на Вас, когда чувствую, что они правы. Женщина, та сердится на любимого, когда он не в авантаже, и ее подруги тайно радуются, что он не в авантаже. «Ну что тебе стоило не надевать этот галстук и не говорить так грубо?»…
(А когда он наденет галстук, который нравится вам, и будет сдержан в выражениях, он будет в полном авантаже, станет ординарным…)
Итак, военный сезон прошел. Второй военный сезон. По нашему плану предстоит еще третий такой же. Во всяком случае, первая его половина.
«Линию», которую я Вам рисовал, продолжаю вести. Готовиться для искусства, но быть в нем в старых знакомых проявлениях. Художественный театр был эту зиму очень нужен публике. Но тот Художественный театр Чехова, и «Царя Федора», и «На дне»! Даже Достоевский не был нужен. Новое никому не было нужно. Кроме десятка-другого театралов, таких театралов, которые останутся ими даже в случае всемирного землетрясения. Как только отдышатся, так сейчас же скажут: а в Художественном театре скоро премьера?