Другие Звезды (СИ)

Под этот разговор лифт довольно бодро вывез нас на самый верх через прозрачную шахту со стеклянными, наверное, переборками. Я краем глаза успел ухватить и трюм со множеством отсеков, и густо набитые оборудованием третий и четвёртый этажи, и уютный пятый, пока подъёмник не остановился на шестом, в ходовой рубке, и не выпустил нас.
Двери, стены и потолок лифта втянулись куда-то вниз, причём не уехали, я же всё видел, а именно втянулись, и мы оказались в святая святых любого корабля, в его центральном посту, так это называлось в нашем времени и на наших посудинах, в его отсеке управления.
Корабль просыпался к жизни, я чувствовал это всем телом, да и нейрокомп лихорадочно информировал меня о запуске в работу совсем рядом со мной множества сложных, энергоёмких систем, что тоже добавляло странноватых ощущений.
А вообще выглядело всё вокруг чертовски впечатляюще и эффектно, я даже немного оробел. Напротив выхода из исчезнувшего лифта располагался капитанский мостик, и по-другому назвать это было нельзя. Там, на небольшом возвышении, стояли три мягких, удобных даже на вид кресла перед большим изогнутым экраном во всю стену, и который сейчас показывал нам вид на космодром, а вообще он мог показывать всё, что угодно, это ведь не был так ожидаемый мной иллюминатор.
И, как будто этого мало, кресла были ограждены мощной приборной панелью, в которой тоже было всё, от окошечка доставки прохладительных напитков и всей прочей еды, до оборудования, смысла и предназначения которого я пока не знал.
А вокруг, по периметру рубки, все стены были заставлены рабочими станциями с креслами-капсулами перед ними, а по центру всего этого великолепия имелось главное рабочее место в виде круглой стойки метров семи в диаметре, усыпанной вспомогательным оборудованием, а над ним висел в воздухе проснувшийся многомерный экран в виде шара метров пяти в размахе, и именно за этой стойкой и перед этим экраном решались главные задачи корабля. Навигационные, оборонительные, коммуникационные, да вообще все, какие только могли возникнуть.
— Приветствую всех присутствующих, — раздался мелодичный и вроде бы женский голос, я от неожиданности не разобрал точно, — и вас, миссис Артанис, и вас, Дмитрий Шульц, и вас, претенденты на звание экипажа. Напоминаю, что эта новая команда соискателей является уже двадцатой в ряду команд аналогичного назначения. Надеюсь, что хотя бы в этот раз вы, миссис Артанис, подошли к выбору кандидатов более вдумчиво и ответственно.
— Ну наконец-то! — обрадовался Олег, выслушав этот холодный спич, — выясняется! Вот где собака порылась! — он даже повернулся к Анастасии, чтобы с ехидным сочувствием осведомиться: — что, выдрючивается-то кораблик? Много воли себе взял? Сами виноваты — нафига ж вы эти искины везде пихаете!
— Это всего лишь вопрос интеграции экипажа и корабля в единую систему, — Дима почему-то решил, что вопрос задан всерьёз, — так легче и так лучше. Предпочтительнее использовать в качестве интерфейса искин, чем кнопки тыкать и рычаги нажимать, да пропускать через себя все показания приборов. Тем более что потом, в случае удачи, приходит полное взаимопонимание и сработанность, искин начинает чувствовать желания и команды пилота с полувзгляда и полуслова, он становится ещё одним полноправным членом команды, но это уже идеал, это бывает очень редко. Искин учится в процессе, он создаёт на основе всех действий экипажа и слепков их характеров свою собственную псевдоличность, но это действие необратимо, и именно поэтому он столь требователен на старте.
— Ну, её можно понять, — кивнул я, немного шалея от того, как тут всё устроено, — если это она, конечно. А корабль выходит что, новый совсем? Необъезженный?
— Не новый, — покачала головой Анастасия, — ему уже пять лет. Но его уже и флот в строй поставить пытался, когда у меня руки опустились, и институт исследования дальнего космоса, ни у кого не получилось. Отчасти в этом виновата я сама, слишком уж много у меня было требований и пожеланий на стадии проектирования и строительства, вот верфи и постарались, выдали шедевр, чёрт бы их всех побрал, кэлпи самая настоящая, а не корабль.
 
— Ага! — снова обрадовался Олег, — и все эти пять лет, значит, он у вас тут на балансе торчит? Без дела и без экипажа?
— А чего ты веселишься? — с недоумением посмотрел на него я, — это ведь… — я поискал приличные слова и не нашёл, — задница, причём полная!
— А то и веселюсь, Саня, — Олег улыбался во весь рот, но не мне, а Анастасии, причём довольно ехидно, — что теперь мне всё ясно, и мне это нравится! Я-то всё искал двойное дно, всё сомневался, всё подвоха ждал, а оно вот оно, пожалуйста! И когда мы, — тут он ткнул меня пальцем, не в силах сдержаться, — возьмём и поставим эту лоханку в стойло, а мы поставим, не сомневайся, у меня вновь будет своё место в жизни, и я вновь буду незаменимый специалист, которому всем остальным, и начальству тоже, начальству особенно, придётся в рот заглядывать и деньги давать! И никто нас с этого корабля уже не спихнёт, он будет наш, наш и только наш, понимаешь⁈
У меня, кстати, настроение было ничуть не хуже, чем у Олега, слишком уж много сил и уверенности в себе я накопил за это время. А слова мои и сомнения, да что мои слова и сомнения, они ведь не стоят ничего. Попробовали бы они поднять в небо Ил-2 времён сорок второго года, когда с заводов вынужденно гнали брак, с отслаивающейся на хорошей скорости и гниющей фанерной обшивкой крыльев, клееной на казеиновом, боящемся воды клею, на гонящем стружку моторе, пусть и после ремонта, посмотрел бы я на них. А я поднимал, сам вызвался, нужно было облетать такой отремонтированный самолёт и тем самым вселить уверенность в своих же товарищей, которые боялись его как чёрт ладана.
— Очень рада вашей уверенности в себе, — я наконец-то определился с тем, что голос корабля был именно женского рода, — и сожалею, что не могу разделить ваше чувство в полном объёме.
— Кэлпи, прими базы, — Анастасия без лишних слов что-то передала ей по корабельной сети, — и учти, здесь есть рекомендации планетарного и системного искинов.
— Рекомендации будут приняты ко вниманию, — голос был нарочито безэмоционален, но что-то такое всё же в нём было, что-то сомневающееся и даже снисходительное, — но на принятие решения они не повлияют, вы и сами, миссис Артанис, это прекрасно знаете.
— Всегда бывают исключения, — пожала плечами начальница научно-исследовательского отдела при управлении чрезвычайных ситуаций, — и сегодня это как раз тот самый случай, Кэлпи, ты уж мне-то поверь.
— Кстати, а как долго вы собирались всё это терпеть? — не выдержал и спросил я, — ну, чтобы корабль без дела стоял? И передали ей чего?
— Долго, — кивнула Анастасия, — иногда проще новое построить, чем старое исправить, вот и терпим. Но оно того стоит, в случае удачи всё это уже не будет иметь никакого значения, ни затраченное время, ни вложенные ресурсы. А передала я ей ваши профили, в них вся ваша жизнь, все узловые и поворотные точки, я же вам говорила. Пусть посмотрит, пусть решит себе уже наконец ну хоть что-нибудь!!!
На этих последних словах непробиваемая безмятежность Анастасии дала трещину, и я даже поёжился от той холодной ярости, что выплеснулась наружу. Нет, не станет она терпеть ещё пять лет, а кое-кто из здесь присутствующих всё же сильно рискует, вот так придирчиво перебирая женихами. Не думаю, что предыдущие девятнадцать экипажей были сильно хуже, соображали-то они в технике всяко получше нашего, так чего же ей надо?
— Вот как? — раздался задумчивый, ей-богу задумчивый, голос Кэлпи, — очень, очень интересно. Такого я не ожидала. Погибли в ходе выполнения боевого задания, лётчик-инструктор и инженер-стрелок, награждены посмертно, по результатам последнего вылета. Старший лейтенант и капитан, разжалованный, но восстановленный в звании как искупивший вину кровью. Степень сопряжения нейрокомпьютеров с нервной системой у пилота превосходно, что большая редкость, у бортинженера отлично-плюс-плюс, что тоже не часто. Психика устойчива изначально в исключительной степени, что совсем хорошо.