Другие Звезды (СИ)

— Это чего, нас там наградили, что ли? — удивился я, уловив главное для себя.
— По боевику дали, по Красному Знамени, — посмотрел на меня Олег, — а ты и не знал, да? Ну ты даёшь, Саня, Плотников постарался, послал на посмертное представление. Всё же полосу ту ты разнёс, вот нам и дали.
— Буду носить! — загорелся я, ведь получить орден Боевого Красного Знамени было моей самой заветной мечтой, на Героя я не замахивался даже и в мыслях, — сделаю и буду!
— А люди начнут спрашивать, что ответишь? — охладил мой пыл Олег, — за клоуна примут, Саня, так что не стоит. По кораблю гулять если только.
— Да хоть бы и так! — срезал его я, — это же орден, ты понимаешь, орден! Да я погиб за него! И мне его дали честно, я его кровью своей заслужил! А спрашивать будут — удостоверение покажу!
— Ну, что же, — объёмный шарообразный экран над главной рабочей станцией в центре ходовой рубки ожил, и в воздухе появилась красивая рыжеволосая девушка в зелёном платье, и да, это платье у неё было одето наизнанку, шиворот-навыворот, — установочные данные новых претендентов обнадёживают. Рекомендации искинов приняты во внимание. Предлагаю незамедлительно приступить к испытаниям.
— Слава богу, — выдохнула Анастасия, — ну и хоть с внешним видом ты, Кэлпи, наконец-то определилась!
— Могу ещё так, — и перед нами вместо девушки возник огромный чёрный конь, вроде бы сотканный из переливающихся струй воды, глаза его горели красным и злым, а грива волновалась множеством маленьких огненных змей, — а вот в прекрасного принца…
— Не надо! — быстро и весело перебил её Олег, — забудь про него отныне и навсегда! Ясно?
— Посмотрим, — Кэлпи вновь явилась нам в человеческом облике, — по результатам испытаний посмотрим.
— Так, — перевёл взгляд с неё на Диму и Анастасию Олег, — что за испытания? Почему не предупредили, к чему нам готовиться? На профпригодность же так не испытывают!
— Это не на профпригодность, — ответила за двоих Анастасия, — это на целостность характера, или, скорее всего, на личные качества, на принятые решения, на потенциал, да там целая совокупность значений, а точных критериев отбора не знает никто, это секрет планетарного и системного искинов. Я, честно говоря, и сама этого алгоритма не знаю.
— Так даже и лучше, — непонятно чему обрадовался я, — сделаем, что сможем, Олег, а там будь, что будет!
— Прошу занять экзаменационные станции, — два кресла-капсулы, справа и слева от капитанского мостика, одновременно подняли вверх свои крышки, — испытания начнутся сразу же по готовности кандидатов.
Я резко выдохнул и, коротко кивнув Анастасии и Диме на прощание, перебросился взглядом с Олегом, а после развернулся и решительно зашагал к правому креслу. Остановился у поднятой крышки и, немного подумав, разулся, аккуратно поставив ботинки на пол. Увязавшаяся за мной Анастасия лишь улыбнулась, но ничего не сказала. Дима же сопровождал Олега, там обошлось без этого.
— Сейчас я вас, Саша, — сказала мне начальница, — подключу к этому аппарату. Точнее, ваш нейрокомп. Ну и останусь на контроле, буду следить за испытанием с полным погружением, вы уж меня извините, но интересно до жути.
— Может, не стоит? — поморщился я, — не люблю, когда под руку смотрят, мешать начнёте, оглядываться на вас буду, нервничать лишнего. Плохая это идея, если честно.
— Не будете, Саша, — успокоила меня она в ответ, — точно не будете, уверяю вас. Вы там не только про меня забудете, но и про всё остальное, так что помешать вам я ну никак не смогу, при всём моём желании не получится.
— Ладно, — смирился я, потому что давно уже всё понял про деятельное любопытство Анастасии, которое ничем не унять, и которое было, наверное, её единственным недостатком, — вам виднее. Не жалуйтесь только потом.
— Не буду! — улыбнулась она мне и принялась закрывать крышку, — ну, ни пуха вам, ни пера!
— К чёрту! — хотел сказать я, но не смог, потому что свет в глазах внезапно померк, и я оказался в пространстве без времени, расстояний и ориентиров, среди рассеянной серой пустоты. И, что самое странное, я не смог вспомнить кто я, откуда и что здесь делаю. Нет, что-то такое в моей голове было, во мне сидела странная уверенность, что я всё вспомню, когда это будет необходимо, просто сейчас это неважно, сейчас передо мной стоят другие задачи, и мне стоит переживать о том, как я их выполню, а не беспокоиться о такой чуши, как вся моя прошлая жизнь.
 
Удивления или страха не было тоже, была лишь готовность пусть и не к подвигу, но к чему-то подобному точно. Я сам себя загнал в то странное, отстранённо-холодно-злобное состояние, что охватывало меня в момент приближения к цели, и осмотрелся, но пока, кроме собственного тела, ничего в серой полутьме не было видно.
А потом я моргнул глазами и сразу же, без перехода, оказался в кабине собственного Ила и сначала обрадовался до глубины души, своей привычной работе обрадовался, товарищам рядом, Олегу за спиной, но ровно до той поры, пока не бросил взгляд на землю через бронестекло фонаря и не оценил обстановку.
А дела там были откровенно хреновые, и от осознания этого я мгновенно вспотел, а холодная гимнастёрка неприятно прилипла к телу. Прямо передо мной в воздухе еле висел избитый в клочья самолёт Димки Говорова, мотор его работал на пределе, стремясь уволочь машину от кинжального огня с земли, но шансов на спасение у него не было никаких.
Крылья с зияющими в них метровыми прорехами от попадания вражеских двадцатимиллиметровых снарядов ещё держали самолёт в воздухе, ещё ему вроде бы можно было надеяться уйти, но немецкие зенитчики сумели пристреляться, они уже нащупали Димкину машину в воздухе своими разноцветными трассами, вцепились в неё, и жить Говорову оставалось меньше минуты.
Я без раздумий ввалил свою машину через правое крыло в отлогое пике, туда, где вспышками выстрелов обнаружила свою позицию эта зенитная батарея и издалека, не надеясь попасть, дал пулемётную очередь просто в ту сторону, чтобы отвлечь их от Димки и перенацелить на себя.
Зенитчики заметили это и неохотно, не сразу, но бросили бить по измочаленному самолёту Говорова и постепенно переключились на мою машину. Жуткая метель из разноцветных зелёных, синих и красных снежинок окружила мой самолёт, так я видел свои и чужие трассы, но противозенитный манёвр, который я закрутил, уберёг машину от большинства попаданий, лишь только болью в сердце отозвались два звонких удара по правой плоскости.
Я пикировал прямо на эту батарею, в этом было моё и Димкино спасение, нужно было подойти туда на расстояние вытянутой руки и разнести там всё в хлам, потому что уйти не дадут, начни я сейчас отворачивать, юлить, прятаться и прижиматься к земле, расстреляют как в тире. Самолёт нёсся вперёд, я то подныривал под чужие трассы, то пропускал их под собой, но постепенно делать это становилось всё труднее, времени на реакцию становилось всё меньше и меньше, но и там задёргались, принявшись палить уже просто в мою сторону, страх обуял немецкие расчёты, не железные же они, и я добавил им жути, начав в холодном азарте обстреливать их из пушек и пулемётов, и вот даже куда-то попал, и вот они уже начали суматошно разбегаться, как вдруг двадцатимиллиметровый снаряд эрликона ударил в самолёт, пробив бронекапсулу.
Раздался скрежет, давление масла мгновенно упало и, что самое плохое, в кабине резко запахло гарью, а под приборной панелью, в районе ног, появились язычки пламени, и я понял, что передний топливный бак, который и прятался как раз за этой самой приборной панелью, неужели же нельзя было найти для него места получше, чёрт бы вас всех подрал, пробит. Надежда на углекислотные огнетушители возникла и тут же исчезла, мотор без масла заклинит в ближайшие секунды, выпрыгнуть Олег не успеет абсолютно точно, а я без него прыгать не буду, да и зачем мне прыгать, куда, чтобы тут же попасть в плен, что ли, да и то вряд ли, скорее всего расстреляют висящего на стропах, это у них любимое развлечение, поэтому я поддёрнул машину вверх, чтобы на захлёбывающемся моторе успеть забраться повыше, чтобы был запас высоты, чтобы дойти до этой батареи в любом случае.