Великая война

«Художник! Вы не художник, — нервно вырвалось из-под серебристых усов, — вы солдат, Уйс!» Маэстро мешало то, что генерал обращался к нему по фамилии, будто следователь, но он не собирался отступать. «Я уже сказал вам, и хочу еще раз повторить, господин генерал: горло больше мне не подчиняется. Когда я пытаюсь петь, из него выходит только свистящий воздух… Когда я смогу петь, вы и моя публика первыми это узнаете».
Был вечер. В чистом зимнем небе над берлинской равниной сияла вечерняя звезда, когда великий довоенный баритон вышел на Фридрихштрассе. Он удивился обстоятельству, которому раньше не придавал значения: вокруг него повсюду были женщины. Женщины работали кондукторами в трамваях, сидели за рулем автомобилей, женщины правили телегами, подметали улицы, женщины улыбались у входа в пивные. Он подумал, что находится в каком-то женском мире — как последний мужчина, который не может воевать, потому что его предало его единственное оружие — собственное горло.
«Великая война, — думал он, — для меня закончена». Он мог уехать в провинцию, на север, в родной город Л. на берегу Северного моря, где он вырос. Там можно было бы начать все сначала, давать уроки пения каким-нибудь молодым людям и приучать их к новому миру, если тот вообще будет существовать.
«С выступлениями на фронте покончено», — сказал он себе, надевая на голову шляпу, но он ошибался…
  
НЕКОТОРЫЕ ВСЕ ДЕЛАЮТ ДВАЖДЫ
 
Его звали Вильгельм Альберт Владимир Аполлинарий Костровицкий. У него были ресницы в форме запятой. Он был enfant terrible парижской художественной сцены. Никто не мог выпить столько, сколько он выпивал у дядюшки Либиона в «Ротонде». Никто не мог влить в себя столько бокалов, сколько удавалось ему у дядюшки Комбеса в «Клозери де Лила». Разве что Амедео Модильяни. Используя этот опыт, он написал сборник «Алкоголи», но… Вильгельм Альберт Владимир Аполлинарий Костровицкий хочет на войну. Будучи польским итальянцем, он собирается вступить в Иностранный легион. Однажды, во вторник, направляется на улицу Сен-Доминик. Шагает тяжелой поступью. Вместе с ним вербовочный пункт Легиона осаждает толпа каких-то помятых иностранцев. Для Гийома Аполлинера Великая война началась, когда ему сказали, что Легион укомплектован. Укомплектован?! Разве войне не нужен каждый «Король Убю», готовый сложить голову за Францию? Нет, Легион принял всех необходимых новобранцев! После этого он направляется в интендантский центр в Тампль. Там сомневающийся Владимир все-таки хочет купить военную форму. И газовую маску. Интенданты продают ему шинель, бриджи, мундир и кепи с козырьком, в котором он позже будет щеголять.
Он сердится, что ему не удалось сразу же стать солдатом. Осуждает Ромена Роллана за то, что тот «стал немцем». Выходит на улицу. Громко кричит: «Боши!» Сообщает, что немцы напечатали его стихи и не заплатили за это ни единой марки. В «Клозери де Лила» он пьет меньше прежнего. Цена за рюмку пастиса повысилась на шесть су. Выходит из кафе и видит молодых людей. Они ругают каждого, кто только и делает, что пьет «во славу войны». Ему хочется крикнуть им, что он тоже хочет на войну. Но он глотает эти слова. Думает, что его не поймут. Во всяком случае не потому, что он плохо говорит по-французски.
Месяц спустя он хочет выяснить некоторые вещи. На этот раз он отправляется в муниципалитет. Утверждает, что он любит Францию. Но у бюрократии на это свой взгляд. Он родился в Риме. А мать у него по происхождению полька. Что означают все его имена? Владимир еще сойдет. Но кого так зовут в Польше? Он не знает. Возможно, он выдумал это имя. С Альбертом, говорят, все в порядке. Ведь так зовут и отважного бельгийского короля. Аполлинарий им кажется более подходящей кличкой для пса. Самое большое подозрение вызывает первое имя — Вильгельм. Не так ли зовут немецкого императора? Обстоятельства заставляют обо всем хорошенько подумать.
Поэтому Аполлинер едет в Ниццу. Там сияет солнце Средиземноморья, не ведающее о войне на севере. Предательское солнце будет согревать предателя, избегающего войны. В эти дни поэт старается забыть о своей предвоенной музе Мари Лорансен. Она уехала в Испанию. Без единого слова. Даже кольцо не вернула. Предательница! Убежала с Отто фон Веткеном, художником. Шесть недель спустя вышла замуж за этого самого Отто. По сути, ее второй муж никакой не художник, он скорее гравер. Так говорит их общий друг Андре Сальмон. Такого она и заслужила. Поэтому сейчас поэт ищет новую возлюбленную. Отчаянно! Едет в поезде из Марселя и видит красавицу с длинными ресницами. Они бросают тень на ее глаза цвета радуги. Он сразу же начинает за ней ухаживать. Видимо, неудачно. На вокзале их пути расходятся. Она садится в одно, он — в другое такси. Они расстаются. Похоже, навсегда.
 
Потом его выбор падает на Луизу де Колиньи-Шатийон. Она требует, чтобы он называл ее Лу. Хочет называть его Ги. Лу говорит, что она медсестра. Он выдает себя за добровольца Великой войны. На самом деле она обычная вертихвостка. В каждом ее взгляде сквозит похоть, как на каждой винтовке блестит штык. Но он уже ее «пожизненный слуга». Вскоре они начинают вместе выходить в свет. Он хочет полноты отношений. Ему нужна дикая девятидневная оргия. Она предпочитает большую дистанцию. Скорее платоническую любовь. Они вместе девять дней посещают опиумные курильни. Их содержат какие-то китайцы. На самом деле они не китайцы. Просто китайские курильни пользуются популярностью. Поэтому некоторые эмигранты выдают себя за китайцев. Кожа у многих явно белая. Просто они подтягивают глаза к вискам, чтобы стать похожими на китайцев. Однако курильщикам это безразлично. Им разжигают трубку с опиумом. Укладывают на лежанки. Они выпускают дым. Искусственный рай, как кладбище разбитых надежд, поселяется прежде всего в глазах. Потом в конечностях. Проникает повсюду до костей.
Лу и Ги курят опиум. Занимаются любовью. Дико. Девять дней. Девять ночей.
Через пару недель в Иностранном легионе вспоминают о Вильгельме Альберте Владимире Аполлинарии Костровицком. Его вызывают в вербовочную контору. С наркотиками покончено. Поэт уходит на войну. Его посылают в учебный центр в город Ним. Выходит, происхождение его имен прояснилось? Нет! 1914 год обглодал целое поколение. В 1915-м Иностранному легиону нужны и те, кого зовут Вильгельмами. Аполлинер об этом не знает. Он думает, будто все произошло потому, что им не хватало именно его. Он откликается на вызов. Говорит себе: «Некоторым приходится отправляться на войну дважды». Снова едет на поезде. Быстро привыкает к казарменной жизни. Учится ездить верхом. От седла у него болит задница. У него понос. Нет денег — это действует ему на нервы. Но на положение курсанта школы подготовки унтер-офицеров он не жалуется. Ему не хватает, и с каждым днем все больше, только минувших девяти дней. И девяти ночей. Он хочет Лу. Пишет ей. Без всякого стыда. Напоминает ей, как они занимались любовью в позе 69 из книги Камасутра. Требует, чтобы и она была более непристойной в своих письмах. Требует, чтобы она вырвала несколько стыдных прядок и послала ему. Вначале она отказывается. Он снова настаивает. Когда наконец приходит письмо с прядками, Ги останавливается. Прядки завернуты в бумагу. Они должны были собраться в кучку на сгибе листа. Вместо этого они прилипли на середине к кляксе синих чернил. Как раз возле слов «я хочу только тебя» они образовали крест. Это, без сомнения, были стыдные прядки. Они принадлежали Лу. Золотистые. Без сомнения, ее. У них даже был аромат тех девяти дней. И девяти ночей. Но они прилипли к бумаге в форме креста. Поэтому поэт порывает с Лу. Не хочет, чтобы она стала его могильщиком. Гийом Аполлинер ищет новую возлюбленную.
По другую сторону фронта немецкие солдаты тоже мечтали о своих возлюбленных. Подразделение Штефана Хольма было переброшено в вагонах для скота на Восточный фронт на пополнение поредевшей Десятой германской армии. На позициях в Восточной Пруссии их встретила северноевропейская зима. Ртуть опускалась ниже тридцати с лишним градусов, и многие солдаты спасались от вшей и клопов, по два часа лязгая зубами на морозе, а потом, смеясь, вычесывали перхоть и вытряхивали из брюк замерзших насекомых. В городе Браунсберге, где подразделение Штефана расположилось на отдых в здании местной гимназии, он нашел в кармане пуговицу Станислава Виткевича, несчастного поляка, которого он должен был привязать впереди себя и подставить под «дружественный» огонь французов во время одной из неудачных атак 1914 года. Увидев пуговицу, он заплакал. Он вспомнил, когда она оторвалась. Вспомнил и то, что обещал поляку пришить ее, как только найдет иголку и нитку. Но найти ни той ни другой ему не удалось. Приказ пришел. Свисток просвистел. Любое неподчинение каралось расстрелом.