29

Она замолчала.
– Ладно, забудь об этом. Во всяком случае, на ближайшее время. Сейчас нужно выбрать платья и отнести их в «Барнис».
– Вот это голубое нужно взять совершенно точно, – сказала я, указывая на коктейльное платье цвета лазури.
– Ты не думаешь, что оно немного чересчур?..
– Вовсе нет.
– Ладно, примерь его, я посмотрю. Может, надо с ним еще поработать. Должно быть тебе впору.
Я стыдливо сняла платье.
– А после «Барнис» все-таки отправимся за нижним бельем, – прибавила Люси. – Хотя, вот…
Она запустила руку себе под платье и, извернувшись, выудила через рукав свой лифчик:
– Вот, надень. Мы примерно одного размера.
Я взяла в руки бюстгальтер Люси и отвернулась, чтобы надеть его.
– Похоже на фильтры для кофе, – хихикнула я.
– Ты удивишься, но держит очень хорошо.
Я скользнула в голубое платье и встала перед зеркалом на Люсину коробку с принадлежностями для шитья. Сколько бы я ни смотрелась в зеркало в тот день, каждый раз был как первый.
– Я его возьму, – улыбнулась Люси, отходя. – А ты будешь моей моделью.
– Я?
– Ты выглядишь в нем потрясающе. Ты во всем выглядишь потрясающе. Тем более что прическу и макияж тебе уже сделали.
Она отступила на шаг и окинула меня взглядом художника, изучающего холст.
– Надо только немного ушить вот здесь.
Люси думала вслух; она захватила излишек ткани на моей талии и принялась закалывать платье булавками:
– Сейчас пришью, это пара секунд, а потом отберем остальные наряды. Странно, почему я раньше об этом не подумала. Ба, оно на тебе идеально сидит!
У меня опять слезы навернулись на глаза.
– Если ты не прекратишь плакать по каждому пустяку, так сегодня и не повеселишься, – пошутила Люси.
– Кажется, я хочу, чтобы сегодня длилось вечно, – проговорила я с улыбкой.
– Я тоже, – улыбнулась в ответ внучка.
От места встречи с представителем «Барнис» студию Люси отделяла всего пара кварталов, так что мы решили, что проще будет повезти платья прямо на колесной вешалке. Я шла впереди и тянула вешалку за собой, а Люси толкала сзади. Мы ужасно намаялись с этой конструкцией, а когда переходили улицу, она становилась просто неуправляемой. Помню, в передовице «Филадельфия инквайер» я прочитала, что съезды с тротуаров для инвалидов у нас обветшали и развалились. Теперь же я убедилась, что с этими съездами дело обстоит еще хуже, чем написали в статье. А еще миссис Голдфарб как-то при мне жаловалась, до чего тяжело преодолевать тротуары, толкая инвалидную коляску мужа. Из-за того что пару дней назад прошел дождь, в дорожных выбоинах скопилась вода, и мне приходилось приподнимать платья, чтобы их не забрызгать.
Когда мы приблизились к магазину, Люси остановилась:
– Так, ба, разговор буду вести я, и только я.
– А если я захочу что-нибудь добавить?
– Ба, не надо ничего добавлять, – настаивала Люси.
Я умолкла и жестом показала, будто закрываю рот на замок. Меньше всего мне хотелось испортить Люси такой важный день.
Когда мы закатили нашу вешалку в лифт, Люси достала телефон.
– Может, все-таки стоит сказать маме, что с тобой все в порядке? Она уже пять раз звонила.
– Люси, и слышать об этом не желаю. Пусть меня хотя бы на один день оставят в покое.
– Просто я представляю, как она себя чувствует. Ты же знаешь маму.
– Вот что я тебе скажу про твою маму, – заявила я. – Твоя мама порой ведет себя как самая настоящая скандалистка.
– Нет, мама просто волнуется. И волнуется так сильно, что начинает скандалить. Почти как тетя Фрида, только та уходит в себя. Забавно, что они обе такие паникерши, но проявляют это совершенно по-разному.
– Иногда мне хочется, чтобы у Барбары была хоть пара друзей.
– У нее никогда не будет друзей, – вздохнула Люси. – Она для этого слишком вздорная.
– Знаешь, я всегда боялась, что однажды ты крепко невзлюбишь свою мать за то, как она себя держит.
– Я ее понимаю, – возразила Люси. – И я, в общем, чувствую, что должна заботиться о ней. Не так, как она – она постоянно стремится опекать тебя, – но поддерживать ее, когда надо.
 
Второй раз за этот день я осознала, что моя внучка мудра не по годам.
– Что такое? – спросила Люси.
– Да ничего, просто с каждым днем я люблю тебя все больше. В кого ты только такая умница?
– С генами повезло, – улыбнулась Люси.
И в этот момент открылись двери грузового лифта.
– Ладно, – сказала я, когда мы подошли к кабинету клиента. – Давай позвоним твоей матери.
– Она не дома. Позвоню ей на мобильный.
Люси набрала номер и подождала.
– Не отвечает, – сказала она. – Оставлю сообщение. Привет, мам, это я. Я получила твое сообщение… э-э-э… сообщения.
Люси взглянула на меня и пожала плечами: видимо, не знала, что сказать. Надо было нам отрепетировать это заранее.
– Нет, я не видела сегодня бабушку…
– Да нет же, видела! Видела, и со мной все хорошо! – зашептала я.
– Хотя, вообще-то, видела. Я видела бабушку сегодня утром. Она собиралась пойти в парикмахерскую. – Люси поморщилась, сомневаясь, что нашла удачную отговорку. – Ты скажи тете Фриде, пусть не волнуется, с бабушкой все в порядке. Целую.
Люси нажала на кнопку и убрала телефон в сумку.
– Довольна? – спросила я.
– Да, – выдохнула она.
– Великолепная Люси! – громко воскликнул вышедший из кабинета мужчина.
– Родни!
Люси приветствовала его с ответной теплотой; они обменялись поцелуями в щеку.
– Познакомься, моя сестра и модель, Элли Джером.
– Чрезвычайно рад.
Родни поцеловал меня в обе щеки. Как бы мне хотелось иметь друга-гея. В Мейн-Лайн геи не живут. Конечно, время от времени я встречала их то там, то сям. Помню того милого декоратора (хоть я так и не воспользовалась его услугами; я неизменно обращалась к Мирне Померанц. Она делала свою работу изумительно, пока ее, бедняжку, не свела в могилу болезнь Альцгеймера). Меховщик на Монтгомери-авеню тоже был голубой, но он закрылся в начале 90-х, когда мех вышел из моды. Переезжая в центр города, я надеялась, что заведу дружбу с каким-нибудь приятным геем. Пока еще такого не встретила, но теперь начну присматриваться, пожалуй.
– Можете переодеться вот здесь. – Родни взял меня за руку и провел за занавеску. – Какая у нее прелестная фигура, Люси. И осанка восхитительная!
– Я так и знала, что из нее получится превосходная модель, – улыбнулась Люси.
– Моя мама всегда говорила, как важно иметь хорошую осанку, и я своей дочери это внушила, – отозвалась я из-за занавески. – Про мать Люси можно многое сказать, но держится она всегда очень прямо, этого у нее не отнимешь.
– О чем это она? – услышала я Родни. – Вы кем друг другу приходитесь?
– Долго объяснять, – отмахнулась Люси.
В каждом новом наряде я выглядела еще более фантастически, чем в предыдущем, но Родни мои выходы никак не комментировал. Он внимательно рассматривал, как сидит каждое платье, просил меня поворачиваться медленно-медленно. И делал какие-то заметки. Время от времени Люси вставляла что-нибудь вроде: «А здесь я решила выкроить прямой воротничок, потому так лучше лежит» – и Родни кивал. Я же просто делала свою работу, как и велела Люси. Я не говорила ни слова и старалась представить ее платья в лучшем свете, то отставляя руки, то кладя их на бедра. Я перевидала много фотографий нынешних актрис в журналах Люси: когда они позируют на красной ковровой дорожке, некоторые поворачиваются вполоборота и отклоняются назад, положив ладонь на бедро. Кто-то отклоняется назад слишком сильно. Я постоянно напоминала себе не прогибаться, как они.
Продефилировав в последнем наряде, я нырнула за занавеску переодеться обратно в свое платье «Элли Джером».
– Они все потрясающие! – услышала я возглас Родни.
– Уррра! – отозвалась я из-за занавески.
Родни и Люси рассмеялись, и я решила, что это хороший знак. Каждый раз, когда я выходила в новом платье, Люси явно нервничала – совсем как Говард, когда ожидал решения по какому-нибудь своему делу.