29

Я знала, что он не спит, когда позвонила ему вчера вечером. Я знала, что в его голосе, когда он снимет трубку, услышу грусть. Даже телефонные гудки приближают меня к нему – второй, третий…
– Да?
Голос у него был слабый. Но я-то понимала, что сна у него ни в одном глазу.
Я замешкалась. Нет, я не собиралась бросать трубку. Просто мне нравилось слышать, как звучит его голос.
– Алло? – повторил он.
– Захария? – сказала я и прокашлялась.
– Да? – отозвался он уже обычным своим голосом.
– Это миссис Джером. Бабушка Элли.
– О, здравствуйте.
В его голосе слышится вопросительная интонация. Но разве можно винить бедного мальчика?
– Как поживаете, миссис Джером? – меланхолично спрашивает он.
– В последние дни неважно, но и вы тоже, судя по тому, что говорила Люси.
Он переводит дыхание и отчетливо вздыхает:
– Миссис Джером, я просто не могу понять, а Люси ничего не может мне объяснить. Я прошу прощения, что вам пришлось звонить мне в такое время. Не знаю, что именно рассказала вам Люси. Я просто хочу понять, что же случилось с другой вашей внучкой.
Я слышу боль в его голосе. Она совсем как моя – в этом Люси не ошиблась. Однако в отличие от меня у него есть кое-кто, кто поможет ему это преодолеть. Как раз бабушкиного совета ему и не хватает.
– Захария, если вы не заняты, может, встретимся утром, например за завтраком?
Он опять молчит, потом отвечает:
– Да, конечно, давайте.
– Отлично. Тут есть одно небольшое кафе на площади Риттенхаус, на противоположной стороне от моего дома. Знаете его?
– Конечно, я часто там бываю.
– Вот и хорошо. Завтра в восемь. Идет?
– Да, в восемь нормально. Спасибо, что согласились со мной встретиться.
– Это меньшее, что я могу сделать. Мне жаль, если все это только усугубляет ваши страдания.
– Спасибо, миссис Джером. Я вам очень признателен.
– Зовите меня Элли.
Так что с шести утра я на ногах. Я, в общем-то, и не спала практически; все время смотрела на часы. Но по правде, я считаю, что бессонницей обязана скорее тому, что всю неделю только и делала, что спала, а вовсе не волнению перед встречей с Захарией.
Проснувшись поутру, я взяла одежду Захарии: и штаны, и рубашку, и кроссовки, которые запихнула вглубь шкафа, – и все постирала (кроме кроссовок). Потом я все это аккуратно сложила и засунула в пакет, чтобы взять с собой. Я не хотела отдавать одежду, предпочла бы оставить ее у себя, сохранить. Но в итоге подумала, что лучше будет отдать Заку его вещи.
Этим утром я решаю надеть широкие бежевые брюки и сиреневую шелковую блузку. Надеваю свои любимые серьги – гвоздики с бриллиантами, когда-то подаренные Говардом. Перед уходом кидаю взгляд на себя в парижское зеркало и делаю вывод, что в целом выгляжу неплохо. Без пяти минут восемь я покидаю дом.
Захария уже в кафе, пьет кофе. Выглядит ужасно, как я и предполагала. Бог знает когда бедный мальчик в последний раз брился. Или принимал душ.
Он встает, едва завидев меня. Джентльмен всегда остается джентльменом, что бы ни творилось у него на душе. На нем футболка и тренировочные штаны, весьма похожие на те, что я принесла с собой в пакете.
– Доброе утро, миссис Джером, рад вас видеть. Спасибо, что пришли.
Я смотрю в его голубые глаза и не нахожу ни следа тех чувств, что он выказывал, когда мы виделись в последний раз. Теперь я могу лишь украдкой смотреть в эти голубые глаза. Эй, Голубоглазка, хочется мне его позвать. Но я никогда больше не смогу это сделать.
– Захария, я рада, что вы согласились встретиться со мной, – говорю я, усаживаясь напротив. – Во-первых, хочу отдать вещи, которые взяла моя внучка. Она попросила меня передать их вам.
– А, ну да, спасибо, – отзывается он с несчастным видом, принимая у меня из рук пакет.
– Вам сейчас все это дико, наверное, но, может быть, однажды вы поймете. Моя внучка, Элли, – я знаю, что она чудесно провела с вами время. Она сама мне так сказала.
– Правда? – Зак слегка оживляется.
– Правда. Ей очень нелегко было это сделать – вот так уйти от вас посреди ночи.
 
– У меня просто в голове не укладывается.
Он тяжело оседает на стуле.
– Я знаю, все случилось так внезапно. Наверное, вы удивляетесь, как это два человека, знакомые всего день, прониклись друг к другу такими сильными чувствами. – Он замолкает. – Но со мной именно так и было.
– Вам не нужно объяснять, – перебиваю я его. – Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Вы оба почувствовали глубокую связь. Это никак не связано с продолжительностью знакомства.
– Я боялся, вы решите, что как-то по-детски – так чувствовать…
– Одно дело простодушие. Но совсем другое – уверенность, что так и должно быть, – говорю я ему.
– Тогда что же произошло? – Он цепляется за слова. – Почему она вот так ушла?
Всю ночь я искала ответ на этот вопрос и меняла его миллион раз. Но в конце концов ответ прост:
– Захария, в случае Элли… у Элли есть свои обязательства. Она думала, что сможет убежать от них. Все мы так думаем. Но в конце концов не смогла. Она поняла, что ей придется научиться принимать их.
– Я не понимаю. У нее есть семья?
– Да, – выдыхаю я. – У нее есть семья.
– И Говард?
– Она очень любит Говарда. Признает она это или нет, но она любит Говарда и всегда будет его любить. Однако ей действительно нужна была передышка, надо было убежать на один день от своей жизни, чтобы обо всем подумать. И она приехала сюда, в Филадельфию, взяла Люси себе в сообщники и вознамерилась прожить один день безо всяких обязательств. Она рассчитывала, что это будет день веселья, что она просто сделает все то, чего уже очень давно не делала. И все это не должно было иметь никакой связи с реальной жизнью. Однако кое-что пошло не так. Она встретила вас.
– Это она вам рассказала?
– Ей вовсе не нужно было мне рассказывать.
– Но почему она сбежала? – допытывается Зак.
– Она не собиралась. Она уже решилась поступить как раз наоборот, изменить свою жизнь и начать все сначала. Сложность в том, что – и, к счастью, вам пока рано это знать – просто… есть вещи, которые нельзя изменить. Хоть у нее и были сомнения, но правда в том, что в ее жизни есть только один мужчина – Говард. Ее семья для нее превыше всего, и построила она ее именно с Говардом. И именно эта передышка, этот день, который она разрешила себе провести по-своему, помог ей понять это. Вам следует знать, однако, что, хотя она не могла не уйти, ей очень хотелось остаться. Иногда выбор невозможен; надо просто быть собой и жить с этим.
– Знаете, у меня сложилось ощущение, что она все еще с Говардом, – кивает он.
– Да, так и есть, – заявляю я. – В горе, в радости ли, она всегда будет с Говардом.
И тут я говорю такое, от чего сама замолкаю на секунду:
– Они с Говардом – родственные души.
И едва прозвучали эти слова, я понимаю, что так и есть.
Вот и ответ на мой вопрос. Кто же моя родственная душа? В горе ли, в радости, но ею всегда останется Говард Джером.
– В общем, я так и знал, потому что она кое-что сказала.
– Что же?
Интересно, что же такого я могла ему сказать?
– Она сказала, что жалеет кое о чем в своей жизни.
У меня руки начинают дрожать, я прячу их под стол в надежде, что он не заметит.
– И я ответил ей, что она еще молода, что у нее впереди еще куча лет, чтобы исправить все то, о чем она жалеет.
Уже третий раз за неделю я слышу эту фразу. Но сейчас впервые действительно понимаю ее. И в первый раз за всю неделю я улыбаюсь.
– Спасибо, что подарили Элли такой подарок, – говорю я.
– О чем вы? – На его лице проступает недоумение.
– Захария, послушайте внимательно, что я вам сейчас скажу, и запомните навсегда.
– Хорошо.
Я делаю глубокий вдох:
– Ночь, которую она провела с вами, она не забудет никогда. Вы дали ей шанс начать жизнь заново. Я знаю, это останется с ней на всю жизнь, – говорю я, и к глазам подступают слезы. – Ну да, она сейчас с Говардом, но вы навсегда останетесь в ее сердце.