Кексики vs Любовь (СИ)
— Угу! — тоном “ну, да, конечно” бурчит Юльчик, отползая от меня в дальний угол машины.
— Очень больно? — обеспокоенно переспрашиваю, пытаясь припомнить, есть ли у меня в аптечке что-то годное, и насколько сильно я забыл азы первой помощи.
— Нет, — все тем же голосом смертельно раненого человека отрезает Кексик. Судя по всему, вздумай я сейчас остановиться и попытаться с ней что-то сделать — эта недоверчивая особа будет отбиваться от меня останком своей туфли.
— Эй, ты так расстроилась из-за Тефтели? — иронично уточняю я. — Сомневаюсь что-то, что он успел так глубоко забраться в твое сердечко, Кексик.
— Откуда тебе знать! — Кексик обнадеживающе возмущенно вскидывается. Что ж, если есть силы бухтеть — значит, до врача её хватит. Своим рукам я не особенно доверяю что-то.
— Брось, — ухмыляюсь я, — ну что ты могла найти в Тевтонцеве? Тебя соблазнила его лысина? Или ты находишь, что лучшая в мире фигура, это шар его пресса, характеризующий его как профессионального пивозавра?
— А ты себя возомнил знатоком женских душ, Тимурчик? — ядовито откликается Кексик. — Представляешь, не все бабы такие дуры, что меряют мужика смазливой рожей. Некоторые взрослеют и начинают ценить чувство юмора. Или, например, способность поддержать беседу.
— Чувство юмора? У Тефтели? — не выдерживаю, выдаю такое громогласное “ха”, что на мою машину пешеход с трех метров оборачивается. — Кексик, ты такая фантазерка. И кстати, девять минут.
— Что девять минут?
— Девять минут мы с тобой едем, и не затыкаемся. Так что можешь ставить себе галочку — я тоже могу поддержать с тобой беседу.
— Р-р-р-р!
— Приехали, моя шоколадная тигрица!
Я не особенно тяну кота за хвост. Даже не выхожу со своей стороны, а выпрыгиваю, не открывая двери. Ну, должны же быть преимущества у кабриолетов, да?
— Может, я все-таки сама? — Максимовская смотрит на меня с опаской. — Вдруг ты меня уронишь?
— Кексик, не обижай мою штангу, мы с ней так долго встречаемся, что подобные мысли для неё худшее оскорбление.
Говорю, а сам наклоняюсь и не теряя зря времени пробираюсь ладонью под аппетитными коленочками. Нетушки. Хренушки ей, сама она пойдет.
А кто меня за шею держать будет? Кто, скажите на милость, будет дышать на меня своей яблочной жвачкой?
— Если уронишь — я Нефедычу твой адрес скажу, — бурчит Юльчик, пока я осторожно её поднимаю, — и скажу, что ты готов всех его котов забрать, с доплатой.
— Боже, какая изощренная у тебя фантазия, Кексик, — поражаюсь в лучших чувствах, — а если нет? Пообедаешь со мной?
Максимовская уставляется на меня таким тяжелым взглядом, что и слов не надо, чтобы понять, насколько короткую жизнь она мне только что пожелала.
— Эй, ну что, я разве не заслужил одно свидание, по-твоему? — задумчиво приподнимаю бровь. — Я ж тебя спас? Спас. Тефтеля бы хренушки смог поднять. Кишка ему тонка.
— Я, может, сама бы допрыгала, — ерепенится Юльчик, — и вообще, если бы не ты…
— Если бы не я, то ты бы сейчас смотрела на дохлых крысок и дохлых бобров, — возражаю, — что, это, по-твоему, достойный досуг?
— Все не просто пожрать! — не унимается Максимовская. — Хоть какая-то фантазия.
— Договорились, — легко соглашаюсь я, — значит, сегодня ты со мной пообедаешь, а потом — проверишь мою фантазию.
— В смысле? — Кексик напрягается и даже ладошкой пытается меня от себя отодвинуть.
— В смысле сходишь со мной на свидание и посмотришь, на какой креатив я способен. Должна же ты с чем-то сравнить Тефтелиных дохлых крыс!
— С чего ты взял, что я на это соглашусь вообще?
— Это ты предложила пари, Кексик, — пытаюсь обезоружить её умиротворяющей улыбкой, — я всего лишь оговорил свои условия. И знаешь что еще?
— Что? — мрачно поджимает губы Кексик.
— Я твое пари уже выиграл, — отвечаю и нажимаю локтем кнопку звонка в травмпункт.
Кажется, она даже не заметила, как я её заболтал!
Глава 9. В которой происходит короткий ряд взаимных поражений
— Бурцев, ты оборзел?
— А что такое?
Паршивец смотрит на меня бесстыжими своими голубыми глазами, хлопает противными белыми ресницами. И продолжает гладить меня по бедру. Широкой, мать её, горяченной ладонью.
Затащил меня, понимаешь ли, в эту чертову приемную, спросил, когда наша очередь в кабинет дежурного травматолога, и… Вместо того, чтобы честно посадить меня на лавочку и свалить на все четыре стороны — усадил к себе на колени и давай мне пятую точку наглаживать.
А я, блин, даже уползти от него особо не могу — и нога болит, и дурой себя посреди людной приемной выставлять не хочется.
Сейчас-то на меня какая-то уставшая тетка с оттопыренной рукой поглядывает с завистью. А узнай она, что меня ни разу не мой парень сейчас по ляжкам гладит — будет смотреть как на шалавень.
— Убери руки! — шиплю в самое ухо Бурцева, так, чтобы никто кроме него не слышал.
— Что, что? Прости, я не слышу, скажи погромче!
Господи, ну и скотина!
Жду не дождусь, когда я выйду за пределы травмпункта и вцеплюсь уже в его наглую рожу. Скажу: “Спасибо за помощь”, — я же вежливая девочка, и тут же вцеплюсь. Уже за вот это вот все.
Сгорая от беззвучной ярости и стиснув зубы, решаюсь поерзать по коленям Бурцева задницей. Ну, а что, я ж свой размер попы знаю! А у него колени, поди, не железные.
Сейчас я, взад-вперед, раз-два, раз-два, они у него заболят и…
— А!
— Гхм!
Этот многообещающий обмен междометиями имеет только один высокий смысл: мои маневры возымели не тот эффект, на который я рассчитывала. И теперь уже Бурцев смотрит на меня как голодный варвар на горячую блинную стопку. А в бедро мне упирается очень даже возбужденный, готовый к бою агрегат.
— Это что… — спрашиваю ошалело, потому что ну… Ну, я понимаю, страдать дурью ради спора. Но ради всех святых, как мог Бурцев завестись в считанные секунды? У него ведь на коленях я! Я! Не Меган Фокс, а я!
— Тебе рассказать с цензурой? Или все-таки отдать должное существующим приличиям? — Тимурчик вроде бы улыбается, но у меня все равно ощущение, что это оскал нацелившегося на дичь крокодила.
— Но как?…
— Как? — Бурцев многозначительно поигрывает бровями. — Давай, двинь попочкой еще раз, Кексик, может быть, заметишь прямую зависимость?
— Ты врешь! — категорично шиплю, попутно начиная осознавать, что по щекам растекается алый румянец смущения. — Все ты врешь, Бурцев. Ты не можешь…
— Так давай! Дерзай, — он улыбается совсем без зубов, тонкой улыбкой ядовитого змея, — если я вру, чего тебе бояться?
— Ничего я не боюсь, — скалюсь возмущенно, хотя на самом-то деле — внутри поджилки нехило так потряхивает, — тем более тебя!
— Ой ли?
Я почти рычу от бешенства и нарочно вдумчиво еще раз прокатываюсь взад-вперед по коленям, на которых сижу.
— Да блин же!
— О, да!
Его эрекция усиливается настолько, что мне приходится даже слегка выгнуться в сторону, чтобы хотя бы не думать о том, что член подо мной может взять и сломаться. Конечно, я желаю Бурцеву всякого плохого и много, много, много — но, чтоб вот так жестко лишить его мужского достоинства… Это перебор, пожалуй.
Увы мне, но выгибаюсь я в сторону не от Бурцева, а наоборот — поближе к нему, поближе к широченным плечам, и поближе к узким сухим губам, изгибающимся в коварной усмешке.
Очень, очень близко к его губам. Настолько, что я чувствую запах его арбузной жвачки. Настолько, что я вижу свое отражение в его зрачках. И голова почему-то начинает слегка кружиться.
Как будто я лечу в эту распроклятую лазурную пропасть, чтобы где-то на её дне разбиться о ледяные шипы…
Ну же, Бурцев, это же ты! Скажи какую-нибудь гадость, приведи меня в чувство, верни мой мир на место. Чего ты пялишься на меня как завороженный?
Какого черта я смотрю на твои губы и вижу каждую трещинку на них, вижу, как ты нетерпеливо касаешься их кончиком языка, пытаясь победить сухость?