Шантажистка

Изо всех сил пытаюсь включиться в дебаты, но тема настолько нудная, что я периодически отключаюсь. Когда же один из депутатов заводит пространную диатрибу о вреде шумового загрязнения, все малочисленное собрание исторгает единодушный стон. Едва не заснув, решаю воздержаться от голосования, поскольку не имею ни малейшего понятия, есть ли в этом законе хоть какой-то смысл.
Наконец освободившись, я спешу к себе, поскольку до запланированного выступления остается меньше часа.
Меня поджидает очередной список.
— Я постаралась обзвонить как можно больше народу, но эти настаивают на личном разговоре, — извиняющимся тоном поясняет Роза.
— Придется им подождать до завтра. Я уже опаздываю.
Распечатываю текст речи и убираю листки в карман. Затем смотрюсь в небольшое зеркало на двери. Человек я отнюдь не самолюбивый, однако выступать со сбившимся галстуком или взлохмаченными волосами мне все же претит.
— Что в моем ежедневнике на завтрашнее утро? — осведомляюсь я у секретарши, поправляя галстук.
— Вам повезло. Совещание в десять часов перенесли, так что первую половину дня вы свободны.
— Уже легче.
— И вы прекрасно выглядите, — добавляет она.
От комплимента я заливаюсь краской. Если, конечно же, это действительно комплимент. Как-никак, люди употребляют это «прекрасно» к месту и не к месту, и слово давно уже утратило свой истинный смысл. «Как вы? — Прекрасно. — Как была еда? — Прекрасно». Все, что ни хорошо ни плохо, теперь «прекрасно». Наверное, лучшего слова для описания моей внешности и не подобрать. Или же я просто перемудриваю с брошенным невзначай замечанием.
— Спасибо, — отзываюсь я, не отрываясь от зеркала, чтобы Роза не заметила моих порозовевших щек.
Затем желаю ей приятного вечера и в спешном порядке покидаю офис, надеясь, что времени на дорогу у меня достаточно и что речь моя прозвучит все же получше, чем «прекрасно».
  
5
 
В подземке не протолкнуться, но, к счастью, от «Вестминстера» до «Темпла» ехать всего несколько минут. Выбравшись из давки, устремляюсь в направлении Стрэнда, одной из самых знаменитых лондонских улиц, где некогда проживали Чарльз Диккенс, Вирджиния Вулф и прочие знаменитости. Пункт моего назначения — «Монтгомери», гостиница в импозантном здании в стиле ар-деко. Ровно в шесть вечера мою речь там ожидают около двух сотен гостей.
Мне ежегодно приходится появляться на различных мероприятиях, подпадающих под одну из трех категорий: дела избирательного округа, касающиеся местного населения и бизнеса, благотворительность — это всегда полезно для престижа партии, и ответные услуги спонсорам или лоббистам партии.
В данном случае устроителем выступает ассоциация независимых розничных торговцев, озабоченная плачевным состоянием центральных районов городов, что касается некоторых ключевых избирательных округов. Конечно, они предпочли бы пригласить министра экономического развития, но тот, разумеется, занят. Как и второй, третий и четвертый варианты по списку. В итоге им достался я — поскольку заседал одно время в каком-то комитете по экономике. В общем, вместо популярного актера приехал статист.
За пятнадцать минут до назначенного времени я вхожу в роскошно отделанное фойе, откуда направляюсь в конференц-зал в задней части здания. Я уже не раз посещал подобные мероприятия в этой гостинице и отлично знаю, чего ожидать: сборища бизнесменов, которым совершенно плевать на приглашенного политика; на протяжении всей моей речи они будут пожирать взглядами бесплатный бар. Моя роль — закуска перед дармовой попойкой.
У входа в зал замечаю импровизированную стойку регистрации, за которой стоят двое мужчин среднего возраста в серых костюмах. Они записывают прибывающих участников и вешают им на шею бейджи на ярко-красных шнурках. Обращаюсь к ближайшему:
— Я — Уильям Хаксли, у меня вступительная речь.
— Ах да, мистер Хаксли, мы ожидали вас к пяти тридцати.
— Прошу прощения, — хмурюсь я, — но меня об этом не предупредили.
— Уверен, что мы проинформировали ваш офис о времени.
 
— Сомневаюсь. У меня весьма расторопный личный секретарь.
— Тем не менее боюсь, мы уже перенесли ваше выступление.
— И куда же вы его перенесли?
— На третье с конца.
— Так сколько мне еще ждать?
— О, не очень долго, — небрежно бросает мужчина. — Час или около того.
Едва лишь я раскрываю рот для решительного протеста, как по громкой связи раздается предупреждение о начале первого выступления и закрытии бесплатного бара.
— Прошу прощения, мистер Хаксли, меня вызывают, — блеет мой собеседник. — Вами займется Джереми, — добавляет он, кивая на своего сконфуженного помощника.
Джереми сообщает, что возле закрывшегося бара можно бесплатно взять воду, а в последнем ряду мне зарезервировано место.
— Вас предупредят за пять минут.
Затем вручает мне бейдж и ретируется, прежде чем я успеваю выразить недовольство.
Час от часу не легче.
Разворачиваюсь и обозреваю море обращенных к сцене лиц. Сиденья в зале расположены двумя секциями десять на десять, с проходом посередине. Поднимаюсь к своему месту и срываю с него приклеенный скотчем листок с выведенным маркером моим именем.
Женщина в соседнем кресле оборачивается ко мне и улыбается, чем немедленно приводит меня в замешательство. Навскидку ей лет тридцать, у нее темные волосы до плеч, а деловой костюм явно сшит у дорогого портного.
Моего раздражения как не бывало, я смущенно улыбаюсь в ответ и сажусь.
Стараюсь не отрывать глаз от сцены и игнорировать волнение чувств, вызванное близостью привлекательной женщины. Меня обдает ароматом духов соседки — цветочным, со значительной примесью пачули. Опускаю взгляд и разглядываю ее туфли на высоких каблуках, наверняка дизайнерские. Обнаженные лодыжки тоже не ускользают от моего внимания. Конечно же, это опять мое богатое воображение, но мне кажется, будто я даже ощущаю исходящее от тела женщины тепло.
Пожалуй, сосредоточение на предстоящей речи поможет мне избавиться от неловкого чувства. Я уже собираюсь достать из кармана листки, как вдруг ощущаю легкое прикосновение к плечу. Поворачиваюсь и вижу, что соседка снова мне улыбается.
— Простите, могу я попросить вас об одолжении? — говорит она.
— Э-э… Да, конечно!
— Хочу воды взять, пока они не начали. Не присмотрите за моим местом?
Я киваю, и женщина снова прикасается к моему плечу.
— Спасибо.
Она встает и плавно двигается к столику возле бара, заставленному бутылками с водой и стаканчиками.
Глядя ей вслед, пытаюсь взять себя в руки. Просто нелепица какая-то. Вот уже десять лет я участвую в дебатах в Палате общин — самом крикливом и устрашающем собрании во всей Великобритании, а стоит мне повстречаться с красивой женщиной, и разом превращаюсь в мямлю.
Ну что со мной не так?
Вопрос исключительно риторический, поскольку мне абсолютно точно известно, что со мной не так. Я проучился в школе для мальчиков четырнадцать лет, пришедшихся, естественно, как раз на период формирования личности, и, за отсутствием сестер, возможностей общения с женщинами у меня практически не было, если не считать мать. А по поступлении в университет проблема уже укоренилась настолько глубоко, что я начал избегать девушек, предпочитая закапываться в учебе, вместо того чтобы бороться со стеснительностью. До сих пор и расплачиваюсь за эту ошибку молодости.
Соседка возвращается на свое место.
— Спасибо.
Я снова смущенно улыбаюсь, от души желая, чтобы на этом наше общение и завершилось.
Однако женщина опять поворачивается ко мне и протягивает руку:
— Кстати, меня зовут Габби.
«Пожалуйста, оставьте меня в покое».
Осторожно отвечаю на рукопожатие.
— Уильям.
Обычно я всячески избегаю продолжительного зрительного контакта с привлекательными женщинами, но лучистые зеленые глаза Габби почему-то кажутся мне знакомыми. И я продолжаю глядеть в них, ожидая какой-нибудь подсказки из памяти. Увы, безрезультатно. В итоге продолжительность моего взгляда выходит за рамки приличий, и женщина отворачивается к сцене. Мгновение спустя ее рука выскальзывает из моей.