Скрипка для дьявола (СИ)

Терпение, Андре. Только терпение.
Спустя пять часов нашего путешествия, я захотел спать. Парис и Эйдн уже сто двадцать минут как забылись, а я крепился, стараясь не поддаваться на провокации усыпляющего стука копыт по мостовой и скрипу колёсных спиц. Держался я по весьма глупой причине: у меня внезапно возникло щемящее чувство, что Лоран хочет сбежать, вернуться обратно, и эта паранойя не отпускала меня всё то время, пока я ещё был в состоянии видеть хотя бы его смутный силуэт с кудрявой копной волос.
Когда же сил уже не осталось, и мозг едва соображал, я поманил его пальцем и, дождавшись, пока он приблизится, тихо сказал:
- Не уходи, пожалуйста...
 Всё вокруг погасло, и я уснул.
После изнурительной поездки в экипаже мы пересели на корабль до Венеции в одном из портов. Во Флоренции протекает лишь одна река – Арно, и часто с судоходством возникают проблемы, потому Эйдн, решив не рисковать, выбрал этот путь – не самый длинный, но и не самый короткий.
После моего последнего с Лораном короткого разговора в одну фразу, мы больше не беседовали с глазу на глаз, но с тех пор я нередко замечал, что он как-то странно поглядывает на меня. В сапфировых глазах было что-то похожее на... изумление. И вопрос. Постоянно читающийся вопрос. При мысли о том, что я оказался прав, на одно священное мгновение кровь в моих жилах леденела: неужели он и впрямь собирался сбежать? Выскочить из повозки и скрыться?!
Но он не ушёл, даже если хотел. Почему? Из-за того, что я его попросил? Из-за меня?..
Но ответа на свой вопрос я не узнаю, потому что правда ведома только Лорану, а он – могила.
Вновь высадка. Вновь до боли знакомая, возлюбленная Венеция. Погрузка в гондолу до ближайшего сухопутного города и ещё несколько часов до одури утомительного дорожного пути. Наконец, Флоренция. Не назвал бы её родной и любимой, но долгожданной – это точно. Полмира бы отдал за полноценный отдых и сон на нормальной кровати без тряски и качки. Парис и Эйдн тоже выглядели хмурыми и уставшими. А Лоран во все глаза смотрел на окружающие его вокруг вещи: для него – француза, всё было здесь ново и удивительно. Парис, глядя на его впервые проявившуюся детскость и простоту в эмоциях, понимающе улыбался – сам когда-то, выбравшись из Лондона, также изучал открывшийся глазам новый мир.
Увидев приближающееся палаццо и школу по совместительству, я облегчённо вздохнул: уже успел соскучиться по этому двухэтажному, состоящему из галерей и коридоров, соединяющих два больших крыла, дому. Уютная квартирка на Иль-де-ля-Сите – это конечно хорошо и мило, но круглосуточное присутствие чемоданного духа непостоянства здорово надоедает. Хотелось жить на месте, которое можно было назвать домом.
Высадившись, Парис подошел ко мне и Лорану:
- Ну вот – мы на месте. Андре, расскажи Лорану обо всём и покажи дом. Чуть позже решим, где будет твоя комната, – он кивнул юноше и ушёл улаживать дела с накопившейся почтой, которую принёс на подносе дворецкий Пьетро. Дегри же шёл за кучером, который плёлся с чемоданами к палаццо.
- Пойдём, – я, поманив за собой Мореля, зашагал мимо деревьев и аккуратно подстриженных кустарников по выложенной светлым камнем дорожке в ту же сторону. – Здесь мы живем. Это одновременно балетная школа и жилой дом. Жилое крыло – правое... – я указал на нужную часть дома. С моим ужасным французским (хотя я его усердно учил и добивался определенных успехов) без жестов было не обойтись, но Лоран, похоже, всё понял. – В левом – более маленьком, располагаются балетные классы. Желаешь сейчас посмотреть, или устал?
- Сейчас, – ответил он. Какой активный. Хотя его нетерпение понятно – потребность как можно скорее освоиться в незнакомом месте естественна.
- Как скажешь... – пожал плечами я, делая рукой приглашающий жест.
Экскурсия длилась порядка двух часов: я старался не пропустить ни одной мелочи и подробно излагал Морелю имеющуюся в моей памяти информацию. Дом ему понравился, особенно комната на втором этаже, и я даже знал, почему она пришлась ему по душе больше остальных: она была выполнена во французском стиле. Кажется, долго обсуждать, где поселить скрипача, не придётся.
 
Проходящий мимо с дворецким Парис сказал, чтобы мы пришли в гостиную на бокал вина перед ужином. Закончив осмотр, мы спустились на первый этаж. Оба владельца уже были там: Парис перебирал почту и досадливо хмыкал, а Дегри усмехался в ответ, задумчиво глядя в одну точку где-то за плечом британца.
- ...только посмотри – на каждый вечер! С каких пор Италия стала перевоплощаться в Англию?
- Мода – вещь заразная, друг мой, – с едва заметной улыбкой отозвался премьер, осушая бокал. – Сейчас везде люди только и заняты тем, что ходят друг к другу в гости и на приёмы. Только в отличие от англичан, итальянцы ещё заботятся о своей карьере и образовании.
- Я могу считать это оскорблением моей родины, сэр? – вздёрнул вверх тёмную бровь Парис. Черноволосый засмеялся:
- Ни в коем случае, эсквайр Линтон.
Я кашлянул, привлекая внимание. Парочка отвлеклась от взаимного зубоскальства и посмотрела на нас.
- О, Лоран, Андре! Проходите. Мы вас не заметили.
- Да... – пробормотал я, едва удерживаясь от глупой улыбки.
- Вы показали Лорану дом? – спросил у меня Парис.
- Да.
- И как вы его находите? – обратился затем он к французу. Тот слегка улыбнулся:
- Он прекрасен, месье. Очень изысканные и уютные интерьеры.
- Великолепно. Уже знаете, где хотели бы проживать?
- Да, – ответил Лоран, – Светлая комната на втором этаже. Та, что с балконом.
- Ааа... Это должно быть та, что во французском стиле, – пробормотал Эйдн, созерцая скользящий по кромке бокала из венецианского стекла луч света от люстры.
- Да, сир.
- Что ж, почему бы и нет. Она всё равно свободна. Теперь она будет твоей.
- Благодарю.
Послышалось тактичное покашливание – явился Пьетро, чтобы доложить, что ужин готов и господа могут пройти в столовую.
Со следующего дня начались занятия – Эйдн совсем не планировал выбиваться из заданного графика и мне оставалось только удивляться, где он берёт столько энергии, несмотря на то, что старше нас всех как минимум вдвое.
Лорана поручили новому учителю музыки: немцу Штефану Швартцу – мужчине средних лет с нездоровым цветом лица, прилизанными чёрными волосами и тонким, жёстким изломом рта. Ко всеобщему удивлению, синьор Ринальди отказался обучать Мореля, заверив, однако, что дело не в личной неприязни, а в длительной поездке в Россию для подготовки новичков в скрипичную часть одного из крупных оркестров для важного выступления. Контракт уже заключён, время обещано, так что: «на данный момент месье Морелю придётся найти замену, а по моему возвращению во Флоренцию он сможет сменить педагога, если посчитает нужным».
Выразив сожаление по этому поводу, Эйдн закрепил за новым учеником Швартца.
Изредка, проходя мимо класса, ставшего теперь музыкальным, я останавливался и прислушивался к доносящимся оттуда звукам и голосам. И, услышав то отрывистую речь Штефана, то игру Лорана, продолжал свой путь. Однако, в последний месяц мне перестала нравиться игра моего подопечного, вернее, я перестал узнавать её: из нежнейших и плавных, до дрожи в теле чувственных мелодий, она постепенно превратилась в истеричные арии и звуковые пляски на пире во время Чумы. Пару раз я порывался поговорить с ним на эту тему, но почему-то не решался – ко всему, что касалось скрипки, Лоран относился трепетно, пожалуй даже болезненно, и я – не знавший всех тонкостей этой области, не хотел его лишний раз волновать, особенно видя, каким он выходит с уроков: полумёртвый, с потухшими тёмными глазами и сутулыми плечами – почти труп.
Так и продолжалось, пока однажды я, в очередной раз следуя на групповое занятие классического танца в один из залов, не остановился по привычке послушать, как проходит занятие у Мореля.