Скрипка для дьявола (СИ)

- Кто он такой? – в глазах Линтона читался вопрос, из чего Эйдн заключил, что тот не знает.
- Он колдун, – ответил итальянец.
- Кол...что за чушь...
- Это не чушь! – отрезал Дегри, – Уолтер обладает сверхъестесственными силами, вот только какими конкретно – не знаю. Он может двигать мысленно предметы – это я видел, и он прекрасно разбирается в травах и владеет знаниями знахаря. Он – потомственный ведьмак, а в их природе получать свое любыми способами...- он повернулся и пошел обратно в квартиру. Англичанин направился следом, – Поэтому я не удивляюсь, что он смог повторно склонить тебя к близости.
- Ничего не было, – сказал Парис. Эйдн остановился и повернулся.
- То есть?
- Почти ничего, – поправился Линтон и итальянец вопросительно вздернул вверх черную атласную бровь. – Он всего лишь целовал меня. Я не позволил большего.
- Да ну? А как же животное влечение?
Эта ирония внезапно так больно полоснула Париса, что он разозлился:
- Если не веришь мне и я тебе противен, я могу уйти! – он резко развернулся и направился быстрым шагом к двери, – Я виноват и прекрасно осознаю это, потому не вижу повода дальше утруждать тебя своим присутствием...
- Черт возьми, Парис, как дитя малое! – раздраженно прорычал Эйдн, хватая его за плечо и дергая назад, – Я напишу куда следует, чтобы совершеннолетие передвинули на десять лет вперед! Ты всегда в омут с головой бросаешься, идиот!..
- Замолчи сейчас же!!! – резко вырываясь и зажмурившись, оглушительно закричал Парис.
Дегри осекся. Это был один из тех редкостных случаев, когда Парис был на пределе и кроме как криком, больше не мог ничего сделать. Либо закричать, либо умереть на месте. Выпустить эмоции, которые разрушают глубокочувствующих людей, подобных этому мужчине-мальчику.
Сейчас же он – смертное совершенство во плоти, полуприкрыв глаза и устремив помутневший взгляд куда-то в пустоту, сжимая руки в кулаки пытался отдышаться. В один миг с его лица схлынула краска и он стал словно греческая точеная статуя. Эйдн понял, что ему плохо уже физически.
- Извини, я погорячился, – он взял его за плечи, на случай, если светловолосый вдруг вздумает падать. Несмотря на свой холодный и сдержанный английский темперамент, Линтон, когда его по-настоящему выводили из себя, так распалялся, что это невероятно губительным образом сказывалось на его самочувствии. Пропускание через себя полутонов в искусстве – это прекрасно, но в обыкновенной жизни могло закончиться фатально.
- Прости меня, Эйдн...- коснувшись щекой его плеча, едва слышно промолвил Парис, – Я на самом деле, по-настоящему люблю тебя...- и замолчал.
- Что ты...- начал Эйдн, но тут понял, что тот медленно сползает вниз. – Эй!..
Когда Парис пришел в себя, то понял, что сидит в кресле, а в нос ему ударяет резкий запах нашатыря.
- Очнулся? Вот, выпей, – Эйдн отставил пузырек в сторону и поднес к его рту бокал с коньяком. Красноватая жидкость обожгла горло, – Ты хоть что-нибудь ел сегодня, кроме чая?
- Нет, – тихо ответил Линтон, чувствуя, как по его ослабевшему телу разливается живительное тепло. Действительно, ввиду сегодняшних событий он совершенно забыл о трапезах.
Эйдн заказал в номер ужин, и, к удивлению Париса, лекаря.
Тот, осмотрев англичанина, констатировал легкий упадок сил и посоветовал горячую пищу и полноценный сон.
- Ты все еще злишься на меня? – спросил светловолосый, уже лежа под одеялом.
- Спи, анемичный принц. Тебе нужно набраться сил, – сказал Эйдн, одним пальцем убрав волосы со лба британца.
- Ты не ответил, – схватив его за руку, настойчиво промолвил Парис.
Эйдн взглянул на него: облеченный в кровь, плоть и шелк рубашки Эрот со взглядом христианского ангела, в котором сквозила такая мука, что Дегри на мгновение показалось, будто вокруг раскололись все зеркала. Но это было лишь наваждение, сформированные в мирской звук его собственные внутренние ощущения. Он чувствовал всю силу его любви, как боится Парис его потерять, и понял, что может простить его.
 
- Да, – сказал он и увидев мгновенное отчаяние на лице Париса, продолжил, – Но я прощаю тебя, негодник, проклятый вероломный ангел, опутавший меня терном. Наверное, я не столь далеко ушел от Марчелло, раз позволяю красоте играть с собой, как с мышью.
- Прости меня...- подавшись вперед и крепко обняв его за шею, еще раз прошептал Парис, – ...Мой учитель, друг и возлюбленный. Я поступил плохо.
- Ты вновь уподобляешься семнадцатилетнему недорослю, – усмехнулся Эйдн, – Но этим и подкупаешь, – он отстранился и погладил своего воспитанника по шелковистой щеке, лицо которого даже в двадцать пять не утратило своего какого-то юношеского очарования. – Ты заставляешь меня вспомнить тебя таким, каким ты представал передо мной в начале нашей встречи.
- И каким же я был тогда? – осведомился тот.
- О, ты был великолепен...- улыбнулся Эйдн, – Юный феа́к [1], в котором соединилась вся прелесть красот античности. Не обижайся, но на англичанина ты похож меньше, чем на любую из статуй в Афинах...- Парис засмеялся и Эйдн продолжил: – Всегда по-английски холодный и возмутительно дерзкий, но стоило тебе улыбнуться, как ты тут же превращался в ангелоподобного божка. До сих пор помню одну из них – первую, увиденную мной: твои губы раскрылись и ты улыбнулся доверчивой, говорящей, пленительной улыбкой. Откровеннее ее я ранее не видал. Это была улыбка Нарцисса, склоненного над прозрачной гладью воды. Зачарованная, трепетная улыбка, с какой он протягивает руки к отражению собственной красоты. На тот момент ты, наверное, не осознавал, как соблазнительна была твоя мальчишеская натура. Однако, таким ты был в свои семнадцать лет.
- А сейчас? – тихо сказал Парис.
- А что сейчас? – поднял вверх брови Эйдн, – Сейчас все по-прежнему. Характером ты все такой же, да и телом не менее красив, чем тогда, разве что заметно повзрослел. Как я и говорил: из ангела превратился в утонченно-прекрасного бога. Изящен, как юноша, но с лицом молодого человека, в котором сочетаются серьезность взрослого и нежная отроческая красота. Таким ты мне нравишься не меньше, чем тогда, будучи подростком.
Парис усмехнулся и негромко проронил, вновь опускаясь на подушки и чувствуя близкое присутствие сна:
- Совратил ребенка, ханжа.
- Скорее, ты соблазнил меня, взяв в плен своего существа мой взгляд и мои мысли...- Эйдн поцеловал его в губы, и, увидев, как медленно, словно голубиные крылья, опускаются обрамленные пушистым эбеном ресниц веки Париса, сказал: – А теперь, отдохни как следует.
- Андре, ты снова уходишь? – застегнув последнюю, верхнюю пуговицу на черном сюртуке из плотной шерсти, я замер и обернулся на кровать. Лоран, который, оказывается, проснулся, смотрел на меня сонным взглядом, убирая тонкими пальцами со лба каштановые пряди волос. В пасмурном полумраке зимнего утра они казались почти черными с некой примесью бордового.
- Да...- я подошел к нему, и юный француз, взяв за руку, поднял на меня взгляд бездонно-темных глаз. – Ты против?
- Нет, – он спрятал глаза, словно смутившись в последний момент, и я – поняв, что на самом деле ответ строго противоположный, наклонился и поцеловал его в губы. Глубоко и страстно, нежно очерчивая контуры лица пальцами, словно бы сегодня ночью и не ласкал его цветущее мальчишеское тело, утоляя его и свою жажду близости, размывая резкие границы участившихся в последнюю неделю разлук.
- Сейчас появились неотложные дела, – тихо промолвил я, чуть отстранившись и погладив своего Амати по щеке, – Но вскоре я тебе все расскажу, обещаю. Пока еще ничего неизвестно, но откладывать все равно нельзя, так что в ближайшем будущем я снова буду уделять тебе больше времени, хорошо, Лоран?
- Да, – он едва заметно улыбнулся, придав лицу несколько таинственный вид.
Совершенно не ко времени, но меня возбудил его голос, этот мелодично-звонкий, и одновременно начавший понижаться на концах фраз, что придавало необыкновенную, пьянящую глубину его звучанию.