Скрипка для дьявола (СИ)
- Понятно, – засмеялся он. – Какими судьбами в табор занесло? Ты с виду аристократ английский.
- Французский, – поправил я, – Да, это так, но я не вижу причины, по которой не мог бы уподобиться тебе.
- Редкий экземпляр, – протянул Бьерн, – Обычно аристократы все как один надутые и важные. Кичатся своим состоянием, не подозревая, что в один прекрасный момент все это может исчезнуть, испариться, как дым.
- Да, это действительно ошибка с их стороны...- пробормотал я. Слова Ганна меня едва ощутимо кольнули – ведь я раньше тоже мало думал о том, что когда-нибудь моей вполне безмятежной жизни светского человека и знаменитого виртуоза может наступить конец. И он наступил.
- Я живу здесь уже семь лет. Работаю художником, – сказал он, и указал на рисунки, похожие на работы примитивиста Гогена, с примесью совершенно непонятного стиля. Однако, в них была своя прелесть, – А ты зачем приехал?
- Отдохнуть, – отозвался я, – Нет ничего лучше провинции, когда устал от головокружительной суеты столиц.
- Лжешь, как сивый мерин, чужестранец, ой лжешь...- вдруг раздался хриплый женский голос шагах в пяти от нас. Повернув голову, я понял, что его обладательницей была старуха-цыганка с пурпурной шалью на седых волосах. Огонь отбрасывал блики на темное, морщинистое лицо с горящими на нем черными и живыми глазами.
- Вы ошибаетесь, мадам, – возразил я, – Я действительно приехал сюда для восстановления сил.
- Твоя правда, скрипач, но до этого все было ложью...- она поднесла ко рту длинный мундштук, и, затянувшись, выпустила в ночной воздух белые клубы благоухающего травами дыма. – Ты из тех, кто окружен со всех сторон кровью и бежит к огню, дабы он выпарил ее и очистил тебя. Ты был заново рожден, странник, но печать огненная на твоем лице навсегда останется напоминанием тебе о совершенных ошибках. Однако, к великому твоему горю, ты не из тех, кто учится на них с первого раза...- она пронзительно смотрела на меня сквозь клубы своего дыма, – Я говорю это тебе как предупреждение, червонный. Пойди сюда, скажу тебе много неузнанного тобой...
Я медлил, не зная – последовать совету не то сумасшедшей, не то всевидящей цыганки, или остаться на месте.
- Иди, приятель. Это пуридаи [6], она никогда не ошибается, – слегка подтолкнув меня локтем в бок, прошипел Бьерн.
Я наконец приблизился и опустился на траву напротив нее. Внезапно старуха загалдела, разгоняя всех собравшихся возле нее девиц:
- А ну, прочь отсюда, чертовки! Не за чем вам чужое знать! Прочь! Прочь! – юные цыганки разлетелись в разные стороны, как стая синиц. Все, словно по команде, начали заниматься тем же, чем занимались до моего появления в лагере. Меня поразила эта беспрекословная покорность. Должно быть, старуха-прорицательница и впрямь пользовалась немалым авторитетом среди всех остальных членов табора.
- Иди ближе, – поманив рукой, нетерпеливо проворчала она, – Что ты шарахаешься, как черт от ладана... – я подвинулся еще ближе, так, что наши колени почти соприкоснулись. – Дай руку, странник, взгляну на твою судьбу. – я подал руку и пуридаи, переложив мундштук в другой угол рта, обхватила ее грубыми старческими перстами, расправляя мою кисть и пальцы.
- Хм...вот оно как...- изучая ладонь, пробормотала она. – Ты и впрямь живой мертвец. Для того, от кого получил нож в сердце.
Вот тут я встревожился не на шутку. Старуха действительно все видела. Стало быть, она была колдунья.
- ...Жить ты будешь долго, тайный слуга Иисуса и Марии, и познаешь еще много потерь. Но бойся тех, для кого свобода – дороже любого злата на свете. Они пронзят тебя не столько любовью и радостью, сколько горем и болью. И потеря этих жестоких учителей будет страшнее, чем трепет от их присутствия рядом...- прошептала она, взглянув на меня из-под серебряных кустистых бровей, – Бойся своих желаний, ибо они – самые искусные воры твоей души и сердца. Твоя судьба подчинена музыке – надрывной и печальной. Она будет преследовать тебя до конца твоих дней, ибо без нее не было бы тебе жизни.
- Что это значит? – спросил я. В голове у меня царил сумбур, и слова предсказания пытались сложиться в понятную картину, но безуспешно. Возможно, жар костра и дурманящий дым затуманивали мое сознание, однако, я не мог поручиться, что дело в этом.
Внезапно, за шатрами раздалось отчаянное ржание.
- «Табун! Табун пришел!» – цыгане повскакивали со своих мест и побежали туда же. Несколько мужчин уже вели под узцы трех лошадей разных мастей.
- «Эй! А Бенгха?!» – крикнул Джанго, который тоже стоял среди встречающих.
- «После!» – раздался звонкий крик, – «Через час верну!»
Спустя минуту до меня дошло, что человек на вороном мустанге – тот самый парень, который пытался украсть лошадь Сарона. Вдруг, конь взвился на дыбы и я испугался, что всадник сорвется, но мои волнения оказались напрасными: он удержался и, развернувшись, умчался куда-то в сторону рощи.
- Сумасшедший мальчишка...- проворчала старуха, пристально посмотрев в сторону шатров, – Пока голову свою пустую не разобьет, не поймет, что такое осторожность. – и продолжила: – Я не скажу тебе этого, странник. Я не могу знать, и не имею права. На все воля божья.
- Благодарю вас, – сказал я, убирая ладонь. – Скажите, вы не знаете, что сейчас происходит с тем, кто всадил мне нож в сердце?
- Он во мраке отчаяния, – ответила она, и, заметив в моих глазах беспокойство, покачала головой: – Нет, ни в коем случае. Ты не должен искать его. Иначе умрете вы оба. Те, от кого вы скрываетесь, ищут вас. Ты не скоро сможешь вернуться на родину.
- Но, ведь он же... Что с ним? Скажите!
- Он в плену, – ответила она. – Но не ваших общих врагов. Твой убийца в плену его собственного, кровного врага.
- Что мне делать, пуридаи? – прошептал я, – Я так хочу спасти его, защитить его. Как же я смогу сделать это, оставаясь на месте и сидя, сложа руки?
- Это и есть одно из испытаний, золотой мой, – промолвила старуха, попыхивая трубкой, – ...которые преподносит сама Судьба. Только находясь порознь вы сможете спасти друг друга. Как бы подло ни звучало, но ты должен забыть о нем на время и расслабиться. Отдайся течению вод реки Времени и вскоре она тебя вынесет в мирный океан. Верь мне, заложник собственной жизни. Уйми свое безумное сердце, и, если сможешь, отбросив сомнения, наполни его медом радостей своего нового существования. Любимое тобой дитя выберется из мрака и найдет свое счастье. Лучше будет, если ты забудешь о нем, но уж если сердце не послушается, однажды ты должен будешь ему напомнить о себе. Иначе потеряешь его навсегда…
Эти слова не давали мне покоя всю последующую ночь. Томимый видениями, я ворочался с боку на бок и не мог заснуть далее состояния беспокойной дремоты. В сознании проносились отрывочные фразы, образы костра, медведя – встающего на задние лапы, взлетающие в ночной воздух сверкающие искры, кружение разноцветных юбок, звуки бубна... Мне даже казалось, что я чувствую аромат табака из трубки старой цыганки.
Боясь впасть в безумие, я, очнувшись в очередной раз, поднялся с кровати. Взял со стула плащ-альмавиву и курительную трубку со столика, спустился на первый этаж, решив выйти на свежий воздух.
Над землей расстилался утренний туман, пудря светло-серым облаком холодную террасу вкупе с и без того бледным рассветом.
На одно мгновение мне даже показалось, что я нахожусь в Англии, где имел счастье побывать несколько раз. Туман окутывал все: деревья, колыхающийся ковыль и близлежащие поселения.
Выпуская дым в холодный осенний воздух, я думал о тебе – Лоране, который тогда был неизвестно где и о судьбе которого мне не было ничего известно, кроме мрачных туманных намеков; о том, стоит ли следовать совету цыганки.
- «Ты должен будешь ему напомнить о себе. Иначе потеряешь его навсегда…»
Я не знал даже приблизительного срока, когда мне можно будет вернуться в Париж, чтобы начать свои поиски. Лишь увидеть тебя живым и здоровым, заключить в свои объятия – целостного и теплого. Большего я не мог желать.