Скрипка для дьявола (СИ)

Но пуридаи была права – мне нельзя было пока возвращаться. Орден наверняка догадывался, что если бы я был в Париже, то непременно попытался бы найти тебя.
«Они следят за тобой, Лоран…»
Поэтому я решил на время оставить размышления на эту тему и просто плыть по течению в надежде, что вскоре мое сознание прояснится и я смогу найти выход из сложившейся ситуации.
Меня по коже продрал мороз и я, осознав, что окончательно замерз, вернулся в дом.
- «Хозяин? Что вы здесь делаете?» – открыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной Марию. – Почему вы спите в кресле, а не в постели?
- А…в кресле…- я огляделся и понял, что она права: я находился в гостиной на первом этаже. На часах было без пяти десять утра.
Затекла спина. Двинувшись, я зажмурился и стиснул зубы: из-за длительного пребывания в неудобном положении рана вновь заболела – где-то глубоко внутри.
Заметив мою гримасу, домоправительница проворчала:
- Если вы и дальше будете так безразлично относиться к своему здоровью, то не скоро вылечитесь.
- Я прекрасно понимаю, Мария! Разве у тебя нет других дел? – резко отрезал я, думая, что боль делает меня чересчур раздражительным.
- Простите, хозяин. Вы не голодны? Мне приготовить что-нибудь?
- Нет, не нужно пока. – уже спокойнее пробормотал я, вставая, проходя к выходу и снимая с вешалки плащ.
- Вы снова уходите?
- Да. Пойду прогуляюсь. Не беспокойся обо мне.
Оказавшись на улице, я направился к найденному мной холму у пастбища, где так спокойно и комфортно было моей душе и мыслям.
К удивлению, я обнаружил, что холм уже занят, причем небезызвестным мне персонажем: на траве, в теплой накидке из коротко стриженной овечьей шерсти на подкладке сидел Бьерн Ганн, и, подложив деревянный планшет, рисовал на листе пасущиеся внизу на равнине табуны лошадей.
- Доброе утро, – поздоровался я, – Не ожидал тебя здесь встретить.
- Что… О, здорово, дружище. Утренний променад? – он вынул изо рта грифель и уставился на меня водянистой голубизной глаз.
- Да. Что-то вроде того. – я сел на траву рядом с ним, и, достав трубку, закурил. В последнее время это стало входить в привычку. От нервов что ли…
- Нет, ты посмотри – этот черт снова сменил положение! Извечная проблема, когда рисуешь несмышленых тварей! – пожаловался Ганн, тыча пальцем в вороного жеребца и яростно стирая нарисованное. – Именно поэтому предпочитаю людей домашней скотине.
- У тебя неплохо выходит, – заметил я. – Как давно занимаешься этим?
- Пятый год уж идет, – отозвался художник, вновь старательно перерисовывая животное, – Но это так, мусор…- он указал на лист. – Настоящее – в мастерской. О боги, да когда же они прекратят переходить с места на место?!
- Когда умрут, – хмыкнул я. Бьерн вел себя, как ребенок. – В конце-концов, если тебе не нравятся чересчур подвижные животные, то почему бы не перейти на портретную живопись?
- Я в основном и пишу людей. Даже нашел собственную модель. Так сказать, музу. Подходит по всем пропорциям. Неповторимые черты.
- И кто она? – я выпустил клуб дыма в ветреное пасмурное пространство.
- А… она?.. Эээ… лучше приходи ко мне и сам увидишь. Сегодня как раз очередное занятие. Заодно посмотришь мои работы, – сказал Бьерн и я согласился.
- Хозяин, когда вы отсутствовали, привезли посылку от месье Сарона…
- Что? – я отвлекся от написания коротенького этюда и обернулся.
- Посылка, сэр. – Мария протянула мне небольшую бордовую коробку и я, вскрыв сургуч печати, поднял крышку.
В коробке лежал белый предмет из матовой жесткой кожи. Я смотрел на него, будучи не в силах оторвать глаз.
- Что это? – спросил я, совершенно ясно понимая, что мой вопрос был более чем глуп.
- Насколько я понимаю – маска, месье… – как-то робко ответил Мария, беспокойно комкая в пальцах подол фартука.
- Зачем она мне?
- Чтобы прикрыть ваши повреждения, сэр. – было видно, что от моего поведения у нее появилось плохое предчувствие.
- Понятно, хорошо. – выдохнул я, беря себя в руки, – Что ж, может быть он и прав и мне не стоит пугать людей. – взяв маску, я приложил ее к лицу, чувствуя, как кожа холодит испещренную красными рубцами правую щеку. – Да будет так.
 
Ближе к вечеру я отправился к Ганну, как и было условлено.
Жилище располагалось в двадцати минутах ходьбы от поместья, среди скопища таких же, как и сама обитель художника, небольших домов.
Это было небольшое строение из дерева, с маленькой террасой и покатой крышей, выложенной старой и выщербленной черепицей. Было видно, что этот дом прожил уже изрядный срок и стоит только благодаря качественной постройке.
 Поднявшись по ступенькам, я постучал в дверь с облупившейся краской.
Ответа не было.
Я постучал громче.
- «Можно!» – наконец гаркнули откуда-то из глубины дома. Я толкнул дверь и прошел внутрь, отмечая весьма лаконичный интерьер: шкаф, стол, стулья, разные мелочи на подоконнике вроде каких-то пробок, банок с травой и листьями – должно быть чаем, и жестяных коробочек, о содержимом которых мне оставалось только догадываться. В углу этого полутемного помещения стояла односпальная кровать, которая была мало того что не заправлена, но с бельем, скомканным и закрученным так, словно его хозяин вознамерился скрутить себе суицидальную петлю. Пыль на поверхностях. Похоже, Бьерн презирал порядок, как таковой в принципе.
- «Иди сюда!» – вновь заорал Ганн откуда-то из нутра дома. Я, отвлекшись от изучения обстановки, пошел на голос, и, толкнув дверь, оказался в комнате, освещенной несколькими керосиновыми лампами.
Если в прошлом помещении царила пустота, то это было захламлено до такой степени, что брови у меня невольно поползли вверх. Чего там только не было: и кисти, и какие-то книги, краски, различные растворители, от запаха которых слегка кружилась голова, гвозди, молотки, топор, разбросанные по полу покрывала и бумага, даже доски. У стены стоял холст, который с первого взгляда можно было принять за ковер, скатанный в толстый рулон. Сам хозяин дома стоял перед большим мольбертом и что-то увлеченно изображал на натянутом полотне. Неизменно всклокоченные волосы были перепачканы карминной краской у лба.
- Привет, дружище, – не отрывая глаз от картины, азартно сказал он, – Ты все-таки пришел.
- Да. Я же обещал. – ответил я, переводя взгляд на еще одного человека, находившегося в этой комнате: натурщика, которого Ганн с таким фанатичным энтузиазмом писал маслом.
Мальчишку, сидящего на покрытом покрывалом большом сундуке я узнал сразу и мне захотелось чертыхнуться. Моделью и «музой» Бьерна был пресловутый конокрад.
Встретившись с ним взглядом, я снова впал в ступор, как и в прошлый раз. Да что он так смотрит?! Не сказать, что настороженно, но как-то многозначительно, что рождает в голове массу вопросов, приводя разум в смятение.
- Что это у тебя на лице, приятель? – Ганн наконец оторвался от своего занятия, и, отложив краски и кисть, подошел и пожал мне руку охристо-зеленой от красящего пигмента ладонью.
- Чтоб детей не пугать. – хмыкнул я. Тот понимающе качнул головой и повернулся к натурщику. – Познакомься, Матис – это Себастьян Стоун, мой недавний знакомый. Он здесь отдыхает на природе. Себастьян, это мой источник вдохновения – Матис…эээ… Матис Канзоне. Правда ведь, он очень ладный парень?
- Он прекрасен, Бьерн, – ответил я, глядя на юношу, рот которого скривился в какой-то презрительной усмешке. – Похож на «Лютниста» Караваджо.
В Матисе и впрямь было что-то от Марио Миннити – натурщика итальянского художника. Та же темнокудрая голова, сейчас увенчанная пышным венком из осенних полевых цветов, колосьев и трав, та же смугловатая кожа. Приглядевшись, я отметил, что она совершенно гладкая, словно у средиземноморского жителя. Темные, живые глаза, прямые брови, чуть полноватые губы весьма живописных очертаний. Только черты лица были не так округлы: острые скулы, более впалые щеки, точеный, твердый подбородок, придающий мальчишескому лицу не то упрямый, не то решительный оттенок. Черные штаны, просторная белая рубашка, только уже, на удивление, изысканная – шелковая, а не хлопковая, небрежно перекошенная на груди из-за нескольких расстегнутых пуговиц и сползшая с одного плеча. В длиннопалых руках корзинка с осенним набором: яблоки, виноградные гроздья, полевая растительность и опавшие красные и желто-зеленые листья дуба и клена. Босые ступни.