Я за твоей спиной

– Все, задвигай обратно до щелчка и убирай, – просит он.
– А давно это было?
– Давно, больше десяти лет назад. Мы только школу закончили.
– И он до сих пор помнит? – Пайпер задумчиво сворачивает бумагу и засовывает все назад. – Вы и правда хорошие друзья.
– Братья, – кивает Гэри, – даже если ссоримся, все равно братья.
Когда они подъезжают к Мирамару, солнце начинает садиться. Это паршиво: искать отца ночью по всему городу, хоть и маленькому, не хочется. К тому же им еще ехать обратно, и машину нужно сдать в том же Росарио.
В городе тихо, спокойно. Они проезжают его полторы улицы с небольшими, но чистенькими домиками, кое-где уже загорается свет. Появляются и гостевые виллы – видно, что курорт. Заметив на улице одинокую женскую фигуру, Пайпер просит остановиться. Она приоткрывает окно и высовывается наружу.
– Буэнас ночес! – доносится ее радостный голос.
Они с женщиной перебрасываются какими-то фразами – Гэри ни слова не понимает, – а потом Пайпер отчетливо, но с испанским акцентом произносит «Гэри Джеймс».
Любопытство заставляет тоже высунуть нос. Женщина – ей лет шестьдесят, не меньше, – тут же узнает это имя и добродушно указывает рукой в сторону севера.
Нутро начинает неприятно ныть: зря Пайпер договаривается, ее ведь и запомнят. И мужик из Росарио, и эта женщина, и даже девушка на ресепшене в Буэнос-Айресе. Это плохо, хотя если тело хорошо спрятать, то пока найдут, их уже сложно будет вычислить. Мало ли в Штатах рыжих девчонок да молчаливых громил. Но прятать тело точно придется.
– На север едем. – Пайпер машет женщине на прощание и падает обратно на сиденье. – Он там давно живет, «кинсе» – это сколько, пятьдесят? Нет, это «синкуэнта». «Кинсе» – это пятнадцать, значит. Пятнадцать лет он здесь.
– Значит, все его знают, – отвечает Гэри самому себе. Как же тело спрятать? – Показывай дорогу.
Домики сменяются полями и редкими площадками для кемпинга. Нормальная дорога тоже резко заканчивается, и «Тойота» недовольно подпрыгивает на кочках, начиная возмущенно рычать.
– Главное – не пропустить поворот, – Пайпер оглядывается по сторонам, – вон там направо. Донья Чорра сказала, дом не пропустим.
– Ты и имя ее узнала.
– И даже свое сказала.
– Пайпер!
– Ну, не прямо свое. Райли Лопес. Она тоже рыжая, и я ее ненавидела в школе.
– Не знал, что ты умеешь.
– Что, ненавидеть? – Она резко поворачивает к нему голову. – Милый, я все умею.
Вдали виднеется покосившийся старый дом, и Гэри видит, что донья Чорра права: пропустить его невозможно. На нем развевается «Юнион Джек» – самая, нахер, британская вещь в мире.
Свернув на обочину, Гэри резко тормозит. Дышать становится тяжелее – это ведь он. Точно он. На этот раз без сомнений, без ошибок, без «если». Это он. До сих пор горд своей страной, даже если на родине его ждет тюрьма.
– Мне остаться здесь? – тихо спрашивает Пайпер.
– Не знаю… – Гэри опускает голову на руль. – Мне нужно отдышаться пару минут.
Она умолкает и легко касается его плеча. Это только добавляет сомнений – вернуться позже? Одному? Подготовиться получше? Но куда тогда девать ствол и как объяснить ей, что сейчас он просто не смог? Потому что слаб, или потому что страшно, или потому что над домом – «Юнион Джек».
Нет, это был слишком долгий путь. Гэри выпрямляется и запрещает себе сомневаться.
– Я пойду сам, – говорит он. – Дай, пожалуйста, пистолет.
– Перчатки, – напоминает Пайпер и лезет в рюкзак. – Давай я буду на улице, рядом.
– Не хочу, чтобы ты видела.
– Понимаю. Я тоже не уверена, что хочу видеть.
Гэри еще раз проверяет магазин и передергивает затвор. Он молча выходит, даже не пытаясь спрятать оружие. Как только отец увидит его, то сразу поймет, кто и зачем пожаловал.
В доме не горит свет, но туда и не приходится заходить. Отец сидит на табурете недалеко от входа, мирно наблюдая за тем, как солнце скрывается за полем. Гэри сразу его узнает, дважды проверять не приходится.
Он совсем старый, плечи сгорбленные, еще и похудел, слишком сильно, болезненно. Услышав шаги, отец поворачивается и смотрит на гостя. Все замечает, даже пистолет в руке. У него под глазами темные круги, лицо осунулось, щеки впали.
 
Отцу чуть больше пятидесяти, но так и не скажешь – выглядит он намного старше. Однако взгляд остался прежним, Гэри его помнит. Жестокий, яростный – мальчишкой он прятался под кровать, стоило ему заметить этот взгляд.
– Здравствуй, сын, – произносит отец. – Нашел меня все-таки.
– Думал, не найду?
– Думал, ты уже в земле гниешь. Или в тюрьме.
Внутри поднимается волна ярости, но Гэри удается удержать себя в руках и не выстрелить прямо сейчас.
– Не угадал.
– Бывает, – пожимает плечами отец. – Когда в последний раз проверял, вы с дружками тачки угоняли. Бабское воспитание, это все оно. Ты зачем пришел? Убивать меня?
– Да, – кивает Гэри.
– Бога, значит, решил обогнать. Ну давай, чего медлишь?
– На тебя смотрю. Скажи, – почему-то становится важным узнать, – как чувствуешь себя в бегах? Страшно тебе жить?
– Не твое дело, как моя жизнь прошла, ты не бог, чтобы судить. А он меня уже наказал, ему оттуда, – отец указывает пальцем в небо, – виднее будет.
– Как он тебя наказал? Домиком недалеко от озера?
– Раком пищевода.
Это бьет сильнее, чем молния. Вот почему он такой худой.
– Я уже почти не могу есть – только пью. Ибо кого любит Господь, того наказывает, и благоволит к тому, как отец к сыну своему.
Гэри смотрит ему в глаза и понимает, что тот не врет. И пусть эта цитата из Библии поднимает самые страшные воспоминания, это ничего не меняет. Отец умирает страшнее и болезненнее, чем во всех пытках, что можно придумать.
– Сколько тебе осталось?
– Господь не говорит таких вещей. Пока не прибрал к себе, значит, время не пришло. Хотя ты вот приехал… может, он послал? Давай уже, хватит яйца мять. Или передумал? Ты всегда был нюней.
И ради этого нужно было ехать сюда? Чтобы найти не отца, а жалкого старика, который вот-вот умрет и без его пули. Столько лет поисков, столько усилий ради этого? Гэри заносит руку с пистолетом, до сих пор не веря, что судьба продолжает играть с ним шутки.
Вот она, мечта – на расстоянии спускового крючка. Не будет драки, борьбы, отец не будет торговаться за свою жизнь. Бери да стреляй, обгоняй его бога, сделай то, что обещал. А удовольствия нет.
На плечо ложится рука Пайпер. Гэри вздрагивает, поворачивает голову – она смотрит на отца пристально, презрительно. Даже не было слышно, как подошла… Почему она здесь?
– Зачем? – с отвращением спрашивает она и переводит взгляд на Гэри. – Зачем тебе об это руки марать? Только удовольствие доставишь. Сам сдохнет.
Пайпер права, и благодаря ее словам у него перед глазами проясняется, ярость, кипевшая секунду назад, остывает. Отец не просто так хамит под дулом пистолета – он сам хочет умереть. Ему больно. Ему страшно. А повеситься духа не хватит.
Нет, эту услугу он ему точно не окажет.
Гэри кивает и опускает руку. Обнимает Пайпер, прижимает к себе. Тепло ее тела словно проникает внутрь и уничтожает яд, который разливается от слов отца.
– Иди на хуй. – Гэри поднимает голову и смотрит ему в глаза. – Жди своего бога и гори в аду.
Он отшвыривает пистолет подальше и ведет Пайпер обратно. В голове становится совсем пусто – и это лучшее чувство на свете. Оба молчат, и только у самой машины Гэри прижимает ее к дверце и целует.
– Я люблю тебя, – шепчет он ей в губы, – ты – лучшее, что со мной происходило.
Она отчаянно отвечает на поцелуй, и в ее движениях Гэри чувствует столько тепла и ласки, сколько не может поместиться в такой маленькой девчонке.
– Я люблю тебя, – говорит она, на секунду отрываясь, – люблю. Люблю.
Издалека раздается звук выстрела.
  
Глава 42