За тридцать тирских шекелей
Вот и сейчас он, как загипнотизированный, смотрел в глаза фарфорового китайца, как будто они играли в гляделки – кто кого пересмотрит. И глаза эти не казались нарисованными – живые человеческие глаза, раскосые, с набрякшими веками… Да и улыбка не нарисованная, а настоящая – губы расходятся, и даже желтые, прокуренные зубы видны… Только теперь китайский мудрец весь в каких-то шрамах – будто его разбили вдребезги, а потом склеили!
Текли минуты. Понятые подписали протокол и ушли. Эксперт зачехлил фотоаппарат, сложил инструменты в свой чемоданчик и тоже направился к двери.
– Я закончил, – объявил следователь. – Александр Иванович, вы задержитесь?
– Нет, я тоже закончил, – пришел в себя Лобов. – Можем уходить!
– Что с вами было, Александр Иванович? – поинтересовался терпеливо ожидающий стажер.
– А что? – удивился капитан. – Ничего не было!
– Вы десять минут статуэтку рассматривали… Как окаменели!
– Гм… Я трещинки на ней изучал. Не заметил, как время пробежало…
– А-а-а, – недоверчиво протянул Виталий, но развивать тему не стал.
Они последними из опергруппы покинули квартиру Николаевых. Хозяин с хозяйкой, уже не обращая внимания на посторонних, сели пить чай на кухне, дочка проводила милиционеров до двери и вежливо попрощалась.
– До свидания, Катя! – разулыбался стажер, а уже на улице спросил:
– Александр Иванович, как думаете, бандиты Кате действительно ничего не сделали? Или потерпевшие правду скрыли, чтобы избежать огласки?
Лобов покачал головой.
– Да нет, похоже, девчонке повезло. А почему ты заинтересовался?
Стажер помолчал.
– Хорошая девушка, жалко было бы…
Опер одарил парня проницательным взглядом. Похож на отличника из хорошей семьи: аккуратно одет – брючки отглаженные, пиджак, галстук, воспитанный – спасибо, пожалуйста, можно вас попросить… Худощавый, в глазах горящее желание познавать окружающий мир, только не настоящий, а тот, который существует в воображении – идеальный, правильный и справедливый. К настоящему, неправильному, он, пожалуй, не приспособится!
– Когда-то давно, я только аттестовался, выехали мы на убийство в заброшенной даче, – начал Лобов. – А судмедэкспертша взяла с собой дочку, Мариночку, такая белокурая красотка, похожая на фарфоровую куклу, на этих балерин в шкафу… Следователь не возражал: место пустынное, понятых не найдешь, а так – она и гражданский водитель, как раз вопрос и закроем…
Стажер Глумов внимательно слушал: он уже знал, что наставник не болтает языком зря и каждая его история несет какую-то смысловую нагрузку и имеет воспитательный смысл.
– Осмотрели, разъехались, я понятым повестки выписал, чтобы допросить в спокойной обстановке: что видели да как… А Марину после допроса в кино пригласил…
Виталий встрепенулся.
– А она что?
На губах Лобова появилась снисходительная улыбка.
– Она сказала: раз вы вызвали меня по повестке, как я могу отказываться? Короче, через полгода мы поженились! Правда, через год развелись…
– Почему?
– Не фарфоровой она оказалась. Целлулоидной. Вот представь себе: взял ты в руки ту балерину в кружевной юбке, а она легкая, тусклая, пластмассовая… А ты чуда ждал!
– Гм… А кем она работала?
– У мамаши в морге, санитаркой. Трупы из шланга мыла.
– Да… – Глумов помолчал. – А зачем вы это рассказали?
– Сам знаешь зачем! Ты ведь Кате свидание назначил?
– Ну… Как вы догадались?
– Баранки гну! Вообще-то это не приветствуется. Хотя при нашей собачьей работе где невест искать? Мы ведь, в основном, с фигурантами дел общаемся: свидетели, потерпевшие, эксперты, секретарши прокуратуры и суда, врачи да медсестры… В одном котле варимся – ссоримся, миримся, сдруживаемся, раздруживаемся, женимся, разводимся… Просто я тебе конкретный жизненный случай привел, из собственной биографии. А ты делай выводы!
– Ну, какой тут вывод… Если жена трупы моет, а потом приходит и обед готовит… Это как-то не очень аппетиту способствует!
Лобов невесело засмеялся.
– Размечтался! Ничего она не готовила! Но мыслишки о ее работе мне в голову приходили, причем в самые неподходящие моменты… Кстати, ты на свидании о службе не забывай: расспроси Катеньку аккуратно – как дело было, всё ли терпилы правильно рассказали? Но так, чтобы она ничего не поняла, а то обидится. Тактику разведопроса знаешь?
– Ну, учили…
– Тогда действуй, стажер! – Лобов протянул руку. – На сегодня свободен, а я еще в Управу заскочу, отчитаюсь!
– До свидания, Александр Иванович!
Виталий Глумов рванулся вперед, как спущенный с поводка молодой пес, иногда даже пускаясь вприпрыжку от избытка сил, свободы и переполняющих его эмоций.
Лобов проводил паренька долгим внимательным взглядом.
«Нет, не приживется он у нас, не приживется! – подумал он. – И “котел” наш ему не подходит, и в бомбоубежище не спускается, даже кривится, когда про это разговор заходит… А может, и правильно: мало ли других профессий!»
* * *Дело шло к вечеру, и работа в Управлении набирала обороты. Ведь, вопреки столь же устойчивому, сколь и неверному мнению обывателей, большинство преступлений совершается не ночью, а с шестнадцати до двадцати трех часов. А «Командирские» Лобова показывали уже семнадцать тридцать.
– Рутков на месте? – спросил капитан у дежурного.
– В бомбоубежище, – буднично ответил тот и кивком указал на уходящую из просторного вестибюля вниз мраморную лестницу.
Когда стажер Глумов впервые услышал такой ответ, он, не задумываясь, пошутил:
– А что, ожидается бомбежка?
Парень, конечно, развитый, остроумный. Только надолго ему остроумия не хватило – только до подвала…
– Понял, – кивнул оперативник и привычно побежал по стертым десятилетиями и подошвами ступеням.
Но с бывшим наставником он встретился уже на втором пролете – впрочем, для порядочного человека бывших наставников не бывает, а Лобов был благодарным учеником и до сих пор считал его своим учителем. Справедливости ради надо отметить, что благодарные ученики встречаются нечасто…
Рутков в штатском костюме медленно поднимался навстречу, отряхивая руки, будто после игры в пляжный волейбол. За прошедшие годы он заметно изменился: погрузнел, поседел, утратил присущую раньше живость и быстроту движений, на лице появилось выражение притерпелости к мерзостям окружающего мира. Выглядел он старше своих сорока четырех лет, но менты, привычные к тому, что служба, как шагреневая кожа, выпивает из них все соки и старит быстрее, чем обычная, гражданская жизнь, считают это делом привычным. Точнее, никто из них об этом не задумывается, а про шагреневую кожу и вообще знают единицы. Но те немногие, которые все-таки читали Бальзака, помнили, что волшебная шагрень в качестве компенсации давала своему владельцу исполнение желаний: сумасшедшие выигрыши в казино, шикарные экипажи, роскошных женщин и другие атрибуты богатой и красивой жизни.
Справедливости ради надо сказать, что и Рутков приобрел кое-что взамен – ранение, большие звездочки на погонах, десятки выговоров, два постановления о прекращении уголовных дел и три – об отказе в возбуждении дела. Эквивалентен ли такой обмен, пусть каждый судит, исходя из своих представлений. Для человека гражданского – это полное надувательство и несомненный проигрыш, а для ментов – очень даже нормально: не посадили, не уволили, подполковника получил – чего еще надо? Можно сказать – подфартило бывшему капитану!
– Ну, что у тебя? – спросил счастливчик Рутков.
– Висяк, реальных зацепок нет.
– Примерно так я и думал, – кивнул наставник.
– А у вас там что? – поинтересовался Лобов, кивнув на подвал, где проходил допрос очередного подозреваемого, при котором, если верить детективным книжкам и фильмам, квалифицированные и высокообразованные сыщики используют широкий арсенал приемов, почерпнутых из учебников криминалистики, логики, уголовного процесса, педагогики и даже философии, что позволяет не только переубедить самого злостного преступника, но и включить в нем психологические процессы раскаяния, переоценки своего поведения, тем самым поставив заблудшую овцу на путь исправления и перевоспитания.