Слово Императора (СИ)

После них один из пяти тыбарских ханов с сопровождением выглядел особенно ярко. Они вообще любили яркие цвета, пёстрые узоры и изобилие украшений, и после однородной серости чифалей от них здорово рябило в глазах. Делегация была большая и пышная, и, как это обычно бывает, состоящая почти исключительно из мужчин. Женщин было всего две, и отличить от мужчин их было легко по полностью закрытым лицам. Как они под такими плотными вуалями что-то видели, всегда оставалось для меня загадкой. Судя по всему, эти две были либо жёнами, либо наложницами хана, с которыми мужчина не пожелал расставаться за пределами собственного дворца. Точнее, не столько с ними, сколько с удовольствиями, которые они доставляли своему мужу и господину. К счастью, всех гостей оборотни принимали по собственным традициям, иначе, учитывая тыбарский этикет, всё это могло здорово затянуться.
С гостями, разумеется, разговаривал муж. Моим долгом было стоять рядом с ним, улыбаться и выверенно кланяться. Если чифали особой разницы между мужчинами и женщинами не делали, для них главным были личные качества и способности, то при появлении тыбарцев мне по-хорошему стоило вообще отойти за спину мужчины, скромно опустить глаза и изобразить статую.
Потом гостей распределили по вагонам, и поезд тронулся. Поскольку визит был торжественно-праздничный, а не деловой, до вечера высоким гостям предлагалось отдыхать с дороги. Конечно, обычно все подобным правом пренебрегали и предпочитали потратить время с пользой, — когда ещё возникнет возможность пообщаться сразу со всеми соседями! — но в дороге никто ни о чём разговаривать не собирался. Кофе, бокал вина, лёгкие закуски, чтобы скоротать время — и пол часа на то, чтобы полюбоваться видами и окончательно спланировать собственные действия.
Руамар тоже был сосредоточенно-задумчив, знакомился с содержимым какой-то не подписанной папки, так что весь путь мы проделали в тишине.
Зато потом наступил мой собственный маленький праздник: Ланцелот участвовать в переговорах не спешил, и, отправив свою жену отдыхать в специально отведённую для того комнату, заявился ко мне в гости.
— Сашка! Дай я тебя наконец-то обниму! — сообщил он, сгребая меня в медвежьи объятья.
— Смотри, помнёшь, муж не одобрит, — весело фыркнула я. — Садись и рассказывай, как твои дела?
— А что сразу я? — ухмыльнулся он, с размаху плюхаясь в кресло. — Лучше ты, про тебя такие интересные слухи ходят, мы с Алексом от любопытства все извелись. Но вообще народ дружно гордится; говорят, грозный владыка Руша ест у тебя с рук. Да и то, что я наблюдаю, тоже настораживает; по-моему, это первый раз, когда я вижу тебя в платье. Как он тебя на это уговорил?
— Грозный владыка Руша не имеет привычки кого-то уговаривать, он обычно ставит перед фактом, — продолжала улыбаться я, присаживаясь в соседнее кресло и жадно разглядывая родное лицо. Оказывается, соскучилась я гораздо сильнее, чем думала до сих пор.
А Ланцелот — он был таким же, как и раньше. Даже странно и немного страшновато; у меня столько всего случилось, изменилось, а кузен — прежний. Рыжие кудри, бесшабашная улыбка, небрежно завязанный шейный платок, китель нараспашку, грязные сапоги. С последними у него была проблема, сколько я его знала: почему-то обувь у двоюродного братца оставалась чистой ровно до тех пор, как он обувал её на ноги. И почему-то только обувь.
Рано осиротевший, — его отец глупо погиб на охоте, когда сыну было всего пять лет, а безумно любившая мужа мать не смогла вынести расставание и покончила с собой через несколько месяцев после гибели возлюбленного, — Ланц был для нас с Алексом ещё одним братом. Моложе нас на десять лет, с характером сорванца-шалопая и привычкой говорить вперёд мыслей, он, тем не менее, был хорошим парнем, незлым и благородным.
— И он ещё жив? — рассмеялся он.
— Ещё бы; я с таким бугаём не справлюсь никогда, — фыркнула я в ответ. — Но, в целом, можно сказать, мы нашли общий язык. Я рада, что так получилось, и что мужа мне в последний момент подменили. С Руамаром значительно интересней, чем могло быть с его бестолковым братцем. Ланц, боги с моим мужем, ответь мне на вопрос: как твоя прекрасная принцесса отреагировала на поцелуи? Я просто всё время, что тут живу, пытаюсь представить себе выражение её лица и состояние в момент проявления этого культурного отличия.
— Издеваешься, да? — ухмыльнулся кузен. — Я про это различие только через две недели после свадьбы узнал! Зато понял, почему она на меня как на психа смотрела всё это время и разговаривала как с больным ребёнком. Но ничего, мы, как ты выразилась, в итоге всё-таки нашли общий язык. Только этот её нюх представляет проблему. Тут и налево не сходишь!
— Ланц, не позорь фамилию! Тебе ещё отец втык сделает, если ты ему сорвёшь мирный договор своими гулянками, — поморщившись, проворчала я.
— Вот и ты туда же, как замуж вышла — сразу такая занудная и правильная стала, — фыркнул он. — Сидит тут, в платье… Ты случайно вышивать ещё не начала?
— Нет, меня решили в другом качестве использовать, — я улыбнулась. — Его Величество решил, что из меня получится неплохой министр финансов, так что я готовлюсь.
— Экономика, финансы… — недовольно протянул кузен, наморщив нос. — Я же говорю, зануда! Но хоть не пост главной златошвейки, уже не так страшно. Да ладно, не молчи ты на меня так сурово; ох уж мне эта женская солидарность! Хорошая у меня жена, во всех отношениях. Зачем мне при такой ещё любовница, тем более через месяц после свадьбы? Лишняя головная боль. Но само отсутствие возможности, конечно, нервирует. Нет, Улька, она тихая, и в случае чего слова не скажет; но иногда как глянет — и хочется пасть на колени с клятвенными заверениями «больше никогда». В общем, сложная это штука — семейная жизнь. И вообще, можно подумать, твой кошак другого мнения!
— Ну, в голову я к нему не заглядывала, но… в общем, я ему вполне доверяю и в этом вопросе тоже, — усмехнулась я и поймала себя на довольно странном ощущении.
Возможность измены мужа прежде, когда мы только обсуждали этот вопрос в дирижабле, воспринималась спокойно и нервировала только с политической точки зрения. В том смысле, что если он найдёт возможным выказать мне такое пренебрежение, остальные могут попытаться последовать его примеру и смешать меня с грязью. А сейчас мысль о супружеской неверности вызвала отнюдь не опасение, а откровенную злость и желание в случае чего оторвать кое-кому хвост и что-нибудь ещё столь же ненужное. И почему-то боязно было признаваться даже самой себе, симптомом какого заболевания является эта ревность. Хотя, казалось бы, чего юлить, если всё очевидно? Причём, кажется, очевидным это стало не сейчас, а уже довольно давно, просто я умудрялась сбегать от щекотливого вопроса. Что поспешила сделать и сейчас, сменив тему на более нейтральную.
Собственно, именно за болтовнёй мы и коротали время до вечера. Мне хоть и следовало развлекать прибывших высокородных дам, но это было желательно, а не обязательно, и я решила немного побыть плохой хозяйкой. Хотя, справедливости ради стоило отметить, быть хорошей хозяйкой я до сих пор никогда не пробовала.
Со слов Ланца выходило, что рушка вполне прижилась в Орсе. Наши дамы, конечно, попытались попробовать её на зуб, но, похоже, после сурового брата какие-то интриганки-беззубые были самой Рулане на один укус. Да и отношения с мужем у неё вполне сложились; как бы ни острил Ланц, а складывалось ощущение, что он уже полностью в коготках своей миниатюрной жёнушки и, похоже, вполне доволен этим фактом. Видимо, владыческая наследственность в ней тоже была сильна, только проявлялась исключительно по-женски.
Так мы и просидели до вечера, делясь новостями, ностальгируя и просто трепля языками. Незаменимая Уру, уже вернувшаяся к своим обязанностям, по моей просьбе распорядилась насчёт обеда, чая и прочих радостей жизни. Правда, от вина я, сославшись на банальное нежелание и необходимость кристально ясной головы, отказалась. Имея дело с оборотническим чутьём, стоило сохранять бдительность: вряд ли мой отказ от спиртного будет выглядеть достоверно, если при этом от меня будет тянуть последствиями посиделок с Ланцем.