Последнее дело Холмса
– Вижу… Не знаю, откуда она. Может быть, тоже при падении или раньше.
Мы переглянулись в нерешительности. Мгновение были слышны только свист ветра и шум прибоя. Мадам Ауслендер по-прежнему сидела неподвижно, как судья, не отрывая глаз от тела самоубийцы. Я удивился ее спокойствию, но потом вспомнил про Освенцим и удивляться перестал.
– Ее спутница не должна видеть труп, – вдруг произнесла она.
Мы все согласно закивали. Это тоже было очевидно.
– Надо бы перенести ее в отель, – предложил Малерба. – И там привести в порядок… Ну, то есть в божеский вид.
– Тело нельзя трогать до прихода властей, – возразил доктор.
– Из-за шторма власти ваши могут появиться лишь через несколько дней. Нельзя же, чтобы она валялась на полу.
– Можно прикрыть ее чем-нибудь.
– Я свяжусь по радио с Корфу, – сказала мадам Ауслендер. – С полицией. Они знают, как поступать в таких случаях.
– Не приплывут они в такую погоду, – сказал Карабин.
– Нет, конечно. Но я обязана сообщить о несчастье.
Я разглядывал лицо покойницы, искаженное предсмертной мукой, которую сохранили окоченевшие мускулы и ткани. Полуоткрытый рот открывал резцы, слегка окрашенные чем-то лиловым.
– А это что такое? – спросил я.
– Не знаю, – ответил доктор. – Вероятно, что-то съела.
– Пирожные с черной малиной, – сказала мадам Ауслендер.
Белокурые волосы на лбу слиплись от запекшейся крови; кровоподтек на виске тянулся почти до левого глаза. Льняное бежевое платье, застегивающееся спереди на пуговицы, было испачкано внизу: как будто, умирая, женщина обмаралась. Она была босая – туфли на высоком каблуке стояли у двери. Наверняка шла по песку босиком, а их несла в руках.
– Зачем она это сделала, а? – спросил Фокса.
Малерба, не вынимая сигару изо рта, саркастически хмыкнул:
– Женщины – они такие. Черта с два их поймешь.
– Надо бы расспросить ее подругу, а? Она может что-нибудь знать.
Карабин пожал плечами:
– Это дело полиции.
Испанец, будто не слыша, взглянул на хозяйку:
– Ну нельзя же сидеть сложа руки.
Я уже давно рассматривал труп, а время от времени поднимал глаза к балкам и обводил взглядом павильон. По какой-то более или менее извращенной причине мне было здесь комфортно, хотя, вероятно, это слово неуместно. Я будто вернулся в какую-то хорошо знакомую обстановку. Я чуть ли не искал на полу метку, за которую не должен заходить, и мне чудилось, что в полутьме режиссер, оператор и вся их команда ждут, когда я начну свой монолог. Сейчас, Ватсон, время не разговаривать, а наблюдать. Сюжет вырисовывается [13], Ватсон.
– А что известно о ней и о ее спутнице? – спросил я, возвращаясь к реальности.
Я просто спросил, но все примолкли и воззрились на меня, как если бы вдруг прозвучал голос власть имущего.
– Вселились четыре дня назад, – ответила, продолжая сидеть, мадам Ауслендер. – Туристки как туристки. Веспер Дандас, судя по всему, состоятельна. А это, – она перевела взгляд на мертвую женщину, – ее подруга. Компаньонка, как это называлось прежде. Мир наш не таков, чтобы женщины путешествовали в одиночку.
– А еще что?
– Почти ничего. Обе были несловоохотливы. Я знаю лишь их паспортные данные, которые записывала, когда заполняла карточки регистрации. – Она по-прежнему не сводила глаз с покойницы. – Эдит Мендер, сорока трех лет, проживает в Кромере, графство Норфолк.
– А вторая?
– Тридцать девять лет. Проживает в Лондоне, путешествует уже некоторое время. Не так давно овдовела и получила какие-то деньги в наследство.
– Много? – заинтересовался Малерба.
– Насколько я понимаю, достаточно.
– Что еще вы можете рассказать? – вмешался я.
– Больше ничего. Я же говорю – они были очень необщительны. Здравствуйте, до свиданья, и все. Обе типичнейшие англичанки.
Я крайне внимательно продолжал разглядывать тело. Наклонился, всматриваясь в песок на ступнях, потом ощупал порванную веревку на шее.
– Пожалуйста, ничего не трогайте! – воскликнул Карабин.
Пропустив его протест мимо ушей, я изучал вблизи петлю. Поднял голову к обрывку веревки, свисавшей с потолочной балки, а потом снова обратился к хозяйке:
– А вам не показалось, что между ними были какие-то проблемы романтического характера? Или, может, тут замешан кто-то третий?
Вопрос был, прямо скажем, неудобный, но я постарался задать его как нельзя более естественным тоном. И был уверен, что все уже думали об этом, хоть никто не решился спросить открыто. Только Малерба снова издал свой неприятный смешок:
– Мне бы в жизни не выразиться так деликатно.
– Да нет, пожалуй, насколько я могу судить, – сказала мадам Ауслендер. – Они снимали номер с двумя кроватями.
– И каждая спала на своей? – настаивал я.
Огорошенная бестактностью вопроса, хозяйка помедлила с ответом.
– Разумеется, – наконец сказала она. – Эвангелия каждое утро застилает кровати, когда проветривает и убирает номер. Я бы сказала… – И осеклась, словно засомневавшись, надо ли продолжать.
Я вежливо подождал и наконец подбодрил ее:
– Что сказали бы?
– То самое. Я восемь лет управляю отелем и, слава богу, научилась разбираться в постояльцах. Не знаю, понимаете ли вы, о чем я.
– Понимаем, понимаем, – сказал Малерба.
– Так вот, возьму на себя смелость утверждать, что эти две дамы не состояли в интимных отношениях. Они вели себя иначе. Понимаете, мистер Бэзил?
– Да.
– Что вы углядели во всем этом? – спросил Фокса, не спускавший с меня глаз.
Я выпрямился, сунул левую руку в карман пиджака («Только герцог Виндзорский кладет руку в карман так же элегантно, как Хоппи Бэзил», – говаривала Глория Свенсон) и поджал губы в точности так, как на съемочной площадке, играя Шерлока Холмса.
– Вижу череду событий, но не их совокупность.
Приятное ощущение, посетившее меня какую-то минуту назад, теперь улетучилось, точно режиссер вдруг воскликнул: «Стоп! Снято!» И отношение мое ко всему этому показалось мне нелепым. Даже претенциозным. Мне ли не знать, что большая часть умозаключений и выводов, сделанных Шерлоком Холмсом – как и Эркюлем Пуаро или кем-то вроде, – не выдержат логического анализа. Они добились успеха лишь потому, что их создатели это им позволили.
– Не улавливаю смысла, – добавил я.
И виновато оглядел присутствующих. Мне было немного стыдно, и я решил больше не раскрывать рот.
– А с ней что делать? – спросил Малерба.
– Лучше всего оставить ее здесь, – повторил доктор. – Но только придать ей более приличную позу.
Фокса не согласился:
– В этом случае придется переместить тело. А полиция захочет точно узнать, в каком виде его обнаружили.
Дельное предложение выдвинула мадам Ауслендер:
– У меня есть «поляроид» – знаете, такая камера, которая делает мгновенные снимки. – Она нехотя поднялась на ноги, оправляя платье. – Могу принести.
– Прекрасная мысль. – Фокса показал туда, где громоздились кипы журналов. – Вот их бы убрать, а на их место положить тело. И накрыть чем-нибудь.
– Завтра начнется разложение, – заметил Карабин. – И соответствующий запах.
Мы снова переглянулись в растерянности. Доктор продолжал:
– Впрочем, здесь не очень жарко. Так или иначе, ничего лучшего у нас все равно нет.
– Я распоряжусь принести льда, – сказала хозяйка. – Пригодится?
– Да, разумеется.
Я хранил молчание. Слышно было, как протяжно воет ветер, проносясь между павильоном и пляжем.
– Сколько может продлиться шторм? – спросил Фокса.
– В это время года штормы редки, но если уж случаются, то от трех до пяти дней. – Она показала на покойницу. – Все же надо бы чем-нибудь накрыть ее, как считаете?
Я подошел к стеллажу, где лежали сложенные полотенца, взял одно и накрыл тело от макушки до колен.
– Бедняжка… – сказал Карабин. – Что могло толкнуть ее на это?
– Не что, а кто, – едко заметил Малерба. – Без причины в петлю не полезешь.