Нас просто не было (книга вторая)

Как бы мне хотелось сказать, что все это бред зарвавшегося кретина, специально ломающего наш мир, но не могла издать ни звука.
Во всех этой ситуация была только одна кретинка, ломающая все вокруг. И это я.
Я хотела бы врать, выкручиваться до последнего, отставая свою невиновность и убеждая в этом Зорина, но не могла. Смотрела в спокойные зеленые глаза и понимала, что не могу врать. Я уже столько врала ему, что в ложь как паутина опутала нас со всех сторон, задушила, закрыла все вокруг, спрятала в сером мрачном коконе. Я, как толстая угрюмая паучиха, плела эту паутину, не понимая, что ради ерунды жертвую действительно важным.
Артем бесстрастно наблюдал за метаниями, отражающимися на моем лице. Чуть изогнув бровь, смотрел, как кусаю губы, чуть ли не до крови, как сжимаю кулаки до такой степени, что костяшки белеют от напряжения.
– Не играй больше. Не надо, – тихо сказал он, – просто ответь правду.
Словно нож в сердце приходит понимание того, что он и так всю эту правду знает, просто дает мне шанс признаться во всем самой, произнести вслух то, что я творила.
– Тём, – чуть слышно, на выдохе издаю то ли стон, то ли шепот.
– Просто скажи, Градов врал?
– Артем, пожалуйста, – умоляю его, хотя сама не понимаю о чем.
– Врал?
Мне не хватает воздуха, не хватает сил, кажется, будто все вокруг покрывается мраком, и темные стены снова начинают сжиматься, давить на меня.
Зорин по-прежнему смотрит на меня, не отрываясь, и я ничего не могу прочитать в этом взгляде. Полный блок. От меня. Впервые за все время нашего знакомства. Если он любил, то не скрывал, если смеялся, то искренне, если злился, то искры в стороны летели. И мне стало страшно оттого, что и ненавидеть он будет так же, от души, без компромиссов. И равнодушие его будет искренним, без наигранности.
– Я… Мне… Он....
– Кристин, еще раз спрошу, и, пожалуйста, ответь, хоть на этот раз, откинув свои порывы. Градов врал?
Я шла ко дну, глядя ему в глаза. Наконец, чуть слышно, едва шевеля губами, выдавила из себя измученное:
– Нет.
Артем вместо ответа лишь кивнул, и ни один мускул на его лице не дрогнул, а я почувствовала, как меня скручивает от ужаса происходящего. Не удержавшись, прижала руку к губам, вцепившись зубами в кожу. Боялась, что не выдержу этого равнодушного взгляда, что начну скулить, выть от тоски, от невозможности что-то исправить, от запоздалого раскаяния.
Почему??? Почему я не рассказала ему все сама, когда была возможность??? Как могла все довести до такого абсурда??? Ведь знала, что уже все всерьез, что люблю его больше жизни, что привязалась так, что если отдирать, то только на живую, с мясом! Почему я не сделала ничего, чтобы предотвратить такой финал, вместо этого трусливо спрятав голову в песок??? Три миллиона почему и ни одного ответа, а напротив сидит он, спокойный до невозможности.
И только чуть подрагивающие руки выдают то, что ему нелегко.
Лучше бы орал, закатил скандал, устроил мне разнос, такой чтоб сам ад показался мне ласковым  курортом. Пусть бы тряс как тупую куклу, отвесил оплеуху. Что угодно, но только не так. Умоляю.
– Ну, прости меня, пожалуйста, – не удержавшись, бросилась к нему, лбом уткнулась в плечо,  руками обвила шею, прижимая к себе так крепко, насколько могла, чувствуя, что еще немного и сойду с ума от боли.
Артем, так и продолжал сидеть, не шевелясь, не делая попыток ни оттолкнуть меня, ни обнять. Никакой реакции, застыл, словно каменное изваяние. И только сумасшедший стук сердца, бешеный пульс, который я чувствовала каждой клеточкой своей кожи, выдавал его состояние.
– Тём, пожалуйста. Не молчи, я не могу так, задыхаюсь. Господи, пожалуйста, Артем!
– Крис, не надо, – сдавленно попросил он, – давай обойдемся без этого. Просто поговорим.
Крис? Он никогда меня так не называл. Никогда! Я была Крис, там, в волчьей стае, но не здесь, не для Артема. Для него я всегда – Кристина, Тина, Тинка, Тинито, Зараза Упрямая, но только не Крис.
 
Отстранившись, заглянула в его глаза, но по-прежнему ничего в них не увидела. Он не здесь, не со мной, и никогда уже не будет. Смотрю и с предельной ясностью понимаю, что Зорин пришел прощаться, что сейчас он уйдет, и мне его не остановить, не удержать,   не отговорить. Мне останется только подыхать, захлебываясь собственной кровью, осознавая, что в это лишь моя вина. Что это я своими собственными руками сломала все, что у нас было, перечеркнув прошлое, сделав невозможным будущее, растоптав настоящее.
– Поговорим? – словно умалишенная повторила за ним.
– Да. Без утайки, без игр, без вранья. Просто поговорим как два взрослых и не совсем чужих друг другу человека.
"Не совсем чужих" от этой его фразы, почувствовала, как защипало глаза.
Чужие, но не совсем…
Кивнула, отстранившись от него, села на свое прежнее место, обхватив себя руками за плечи. Разговор не клеился, так и продолжали молча смотреть друг на друга, не в силах ничего изменить. Артем заговорил первым:
– Расскажи мне, как… Зачем… пффф, – слова давались ему с трудом, шумно выдохнул, поднял взгляд к потолку, потом тряхнув головой, снова посмотрел на меня, – просто расскажи мне все.
Как я этого боялась, но обманывать или отмалчиваться у меня не было права, слишком сильно была виновата перед ним, и оскорблять еще больше очередным враньем не могла. И я начала говорить, чуть слышно, уставившись стеклянным взглядом на свои руки, потому что смотреть на него не было сил.
Я говорила все то, что давным-давно должна была рассказать, не доводя ситуацию до крайности, не дожидаясь того, когда внешние обстоятельства безжалостно сомнут нас, не давая шанса на исправление. Говорила без утайки, рваными предложениями, потому что на длинные фразы не хватало кислорода. Каждое слово, словно ржавый гвоздь, который я заколачивала в крышку своего собственного гроба.
Артем слушал, не перебивая, и я чувствовала, как обжигает его неотрывный взгляд.
Не знаю, сколько продолжалась моя исповедь на самом деле, но мне она показалась нескончаемой, невыносимой. Под конец говорила чуть слышно, едва шевеля бледными, дрожащими губами.
– Тём, – из горла вырывается сдавленный сип, непохожий на мой голос, – я дура! Прости меня, пожалуйста. Да, вначале была игра, но сейчас все по-другому. Ты же знаешь…
Невольно замолкаю, когда он удивленно выгибает брови:
– Знаю? – невесело хмыкает, и в глубине глаз проскакивает что-то новое, чего никогда прежде не было, и что заставляло дрожать, вибрировать от стремительно разливающегося по венам отчаяния, – нет, Кристин. Я не знаю. Я ни черта не знаю. И, если честно, уже не хочу знать. Мне больше не интересно.
Грудь сжимает тисками. Он уйдет. Прямо сейчас. Осознаю это как никогда ясно, со всей уродливой отчетливостью.
– Артем! – получается громко, жалобно с упреком, – не надо, не говори так.
Снова подрываюсь с места, вскочив на колени перед ним, дрожащими ладонями прикасаюсь к его щекам. Совсем близко, глаза в глаза, так что внутри дрожь, ураган, цунами.
Умоляю взглядом, прошу прошения, пытаюсь донести, что он – это главное, что есть в моей жизни, самое дорогое. В ответ нет никакого отклика. Задумчиво рассматривает меня, спокойно, отрешенно, спрятав все эмоции. Ужас пробирается под кожу. Его молчание разрушает, топит в безысходности, лишает силы воли. Любые мои слова нелепы, неуместны, не нужны. Своим молчанием перекрывает кислород, гасит мельчайшие искры надежды на то, что можно исправить, спасти наши отношения. Медленно обхватывает крепкими пальцами мои запястья и разводит руки в стороны, убирая их от своего лица. В тех местах где прикасается к коже, бегут электрические искры. Вздрагиваю, вырываюсь из его захвата и снова бросаюсь на шею.