Рок-н-рол под Кремлем 6. Шпионы и все остальные.
– Оставляй, мне оно как-то ни к чему, – сказал Лев Николаевич. – Только одно условие, диггер: когда-нибудь оно может понадобиться мне. И ты тоже можешь понадобиться. В Жаворонках с гранатой ты хорошо выступил. Зачетно. Будешь у меня в резерве…
Леший даже не поморщился. Он сам определял, кто у кого в резерве. Но сказал спокойно и безразлично:
– В резерве так в резерве. Ваши мордовороты мой адрес знают.
Лешего усадили в черный Х6 и отвезли обратно на Сивцев Вражек.
Оставшись один, Лев Николаевич внимательно осмотрел видеокамеру, достал кассету, отогнул подвижную планку, проверил состояние пленки. Затем взял пинцет и извлек откуда-то изнутри крохотный прибор, похожий на обычную радиодеталь на двух металлических ножках. Завернул ее в салфетку, спрятал в потайное отделение бумажника. После этого Лев Николаевич слегка приподнял ладонь и пошевелил пальцем. Из припаркованной рядом с кафе легковушки вышел молодой человек интеллигентного вида.
– Присаживайся, Цифра. – Лев Николаевич указал ему на стул, где только что сидел Леший. – Кто пеленговал диггеров по радиомаяку?
– Паша и Очкастый. Я писал программу, они пеленговали.
– Теперь мне нужна точная карта их перемещений с привязкой по трехмерным координатам. Сможешь сделать?
– Под землей все координаты условны, – сказал Цифра. – Привязываться нужно к реальным объектам. К коммуникациям, например…
– Тогда скажи Паше, пусть отожмет где хочет план коммуникаций Центрального округа. Не хню из Интернета, а что-то посерьезнее.
– Попробуем. – Молодой человек подумал, провел рукой по идеально выбритому подбородку. – Просто мне показалось, что эту тему вы как бы закрыли за бесперспективностью… – Он поспешно добавил: – Возможно, я ошибся.
– А хрен его знает, – неопределенно сказал Лев Николаевич. – Поживем – увидим…
На следующее утро Леший сдвинул в сторону трюмо в прихожей, снял несколько досок ламината – это был его тайный выход в «минус», – и ушел, так сказать, из вышнего мира. Ушел впервые после неудачного спуска в Хранилище. Ушел один, почти на сутки.
Внизу, под городом, землетрясение сказалось сильнее, чем наверху. Он почти сразу обнаружил две трещины в местном коллекторе под Гагаринским переулком и большой пролом – в магистральном, в самом «Бродвее». Монтеры сюда пока еще не добрались. И доберутся, судя по всему, не скоро – трубы целы, лишь из одной еле-еле сочится вода.
За проломом открывалась огромная пустота. Если смотреть со стороны, этот участок коллектора просто висел в пространстве, ограниченном с двух сторон пластами глинистой, с грязными темными подпалинами, почвы. Похоже, разлом был свежим – земля еще не была утрамбована потоками грунтовых вод и легко осыпалась под руками.
Леший закрепил в коллекторе стропы, спустился вниз.
То, что он увидел, походило на волшебный диггерский сон. Как крысиные ходы, в пластах зияли провалы давно похороненных и забытых подвалов, тоннелей и каких-то узких нор, выложенных бурым кирпичом, покрытых древней, рассыпающейся при первом прикосновении известкой. Он кое-как пролез в одну из нор и почти сразу наткнулся на расколотый горшок. Среди черепков валялись покрытые зеленой окисью монеты. Всадник с занесенным мечом… Ощетинившийся перьями орел… По всем признакам – польский полугрош, тысяча шестьсот какой-то там год. Смута, Лжедмитрий, наемники короля Сигизмунда в Москве…
Леший набил монетами два набедренных кармана. Не золото, конечно, ну да на первое время хватит. А потом он обязательно найдет еще. Пусть не деньги. Он согласен на что-нибудь другое – библиотеку Иоанна Грозного, например (шутка, шутка).
Да, и вот еще что: ни Рудину, ни Ринго о своей находке он говорить не стал. Не потому, что жалко. Просто не хотел. За все это время они не сделали ни одной попытки связаться друг с другом, всем хотелось побыстрее забыть последний спуск и все, что с ним связано. Логично. Понятно. Простительно. Эти нити, Леший был уверен, оборваны навсегда.
Осталось лишь одно, что как-то связывало его с окружающим миром. Пуля. Полина Герасимова. То ли жена, то ли любовница, то ли чертова кукла. Девушка с черными протуберанцами в глазах…
Но это уже другая история…
Интернет в маминой квартире дохлый. Голубое колечко курсора вращается, вращается: «я ду-у-умаю». Пока откроется страница, можно дуба дать. Ну. Ну. Поток беззвучных ругательств (мама в кухне за стенкой). Пальцы выстукивают по столу: тра-та-та-та. Открывайся, блин. Ну. Ну…
«…заочно предъявлены обвинения в нарушении порядка финансирования избирательной кампании, фальсификации избирательных документов, а также в мошенничестве, вымогательстве, уклонении от уплаты налогов. В общей сложности ему грозит до десяти лет заключения. Адвокаты Семена Трепетова заявляют, что он…»
Страничка зависла. Вот взяла бы и разнесла вдребезги.
– Мама! Ну где Интернет?!
Из кухни прилетает невозмутимый голос:
– Откуда я знаю? Я им не пользуюсь.
– Давно надо было кабель подключить!
– Отличная идея. Вот и займись этим.
– А деньги?
– У тебя один любовник – мент, а другой вообще – олигарх. Ты должна купаться в деньгах и в этих, как их… кобелях!
«…скорее всего, находится в Англии, которая за последние 25 лет не удовлетворила ни одного запроса России о выдаче фигурантов уголовных дел, либо в США, с которой у нас нет соглашения об экстрадиции. Люди, близко знавшие Трепетова, считают, что он вполне может скрываться также…»
Голубое колечко вращается.
Где он скрывается? Адрес? Телефон?
Вращается, вращается.
Хоть головой об стену, чесслово!
Смешное имя – Семен. Семен Трепетов. Очки на носу. Когда они целуются, Пуля представляет, что он вампир – могущественный, древний, бр-р-р! – он кусается, ненасытный, властный, и ее естество тоже меняется, ее тень исчезает, она наливается его могуществом, она становится полноправной представительницей могущественной и древней расы, от ее прикосновения камни обращаются в бриллианты, ночь превращается в день, ее взгляд погружает в кому глупых юношей-однокурсников и бывалых диггеров…
Трепетов, Трепетов… Блин, ты где?
«…вполне может скрываться на одном из островов Филиппинского архипелага (Минданао), где ему принадлежит около двух тысяч квадратных километров владений…»
Пуля грохнула клавиатурой об стол и вышла. Куда? Здесь куда ни выйдешь, все равно попадешь на кухню.
– Неужели отлипла от своего экрана? – удивляется мать. – Щас упаду.
Пахнет сигаретным дымом и рассольником. Пуля взяла из материной пачки сигарету, прикурила от плиты.
– По-моему, ты раньше не курила.
– Так меньше воняет.
Мать со вздохом потушила свой окурок.
– Это, конечно, не кубинские сигары…
– Я про твой рассольник.
– Ясно. Это не фуа-гра, не консоме, не сен-юбер из свежей дичи… И что? Ты почти двадцать лет исправно питалась моим рассольником. Но закурила только сейчас.
– Мне хотелось сделать это еще в пять лет.
Пуля у подоконника, спиной к окну. Мать в углу за столом – ее любимое место, отсюда удобнее всего смотреть телевизор, стоящий на холодильнике. Когда Пуле было пять лет, этот стол, и холодильник, и телевизор стояли на тех же местах. И пахло в кухне точно так же. И отца тогда уже не было. Возможно, между последними двумя обстоятельствами имелась связь.
Табуретка со скрипом отодвинулась. Мать тяжело поднялась (Пуля видела ее краем глаза, голову не поворачивала), как-то нерешительно помялась, вздохнула два или три раза. Потом подошла к дочери и обняла ее. Пуля подальше отнесла руку с сигаретой, чтобы не прожечь материн халат.
– Все наладится, доченька. Ты умная, красивая, молодая. Будет трудно, я не спорю. Что ж… Сусальное золото ты в упор не видишь, тебе подавай 999-ю пробу. И я была такая, ничего тут не поделаешь…
Она гладила Пулю по спине. Движения были неловкие, робкие. У них не принято обниматься, плакаться в жилетку и разводить всякие «ми-ми-ми». Глобальная, несгибаемая, всеисцеляющая ирония и адский отжиг! Порой Пуле казалось, что мать в молодости посмотрела какой-то идиотский фильм, вроде «Унесенных ветром», и всю жизнь тупо, тупо и упорно играет его главную героиню. Даже сейчас она участвует в эпизоде «Постаревшая, но все еще офигительно прекрасная Скарлетт открывает объятия своей непутевой дочери; упоительная сцена примирения».