Беспредел (сборник)
– Я ей голову откручу, Болт, отвечаю, – задыхаясь, пробормотал Шматов, громко закашлялся и сплюнул.
Абакумова она не услышала. Зато были слышны шаги, приближающиеся к укрытию Марины.
– Выходи, сказал! – гавкнул Болдин прямо у нее над головой и врезал ногой по спинке кровати.
Марина подавилась криком и дернулась вперед, опять едва не ткнувшись лицом в вонючий труп. Кровать сдвинулась, и прежде, чем Марина поняла, что обнаружена, Болт схватил ее за щиколотки и рванул на себя. Куртка Марины задралась вместе со свитером, а острые камни впились в живот. Она вскрикнула и задрыгала ногами, пытаясь стряхнуть пальцы. Болт дернул еще раз и еще, но достать Марину мешал ее рюкзак.
– Шмат, помогай! – крикнул Болдин, все сильнее цепляясь за щиколотки Марины.
Ноги Шматова остановились справа от нее. Марина взвизгнула от очередного рывка: шершавый пол сдирал кожу с тазовых костей, а пальцы Болдина рвали сухожилия. Сжав кусок кирпича покрепче, она яростно ударила Шмата в голень. Тот взвыл и запрыгал на здоровой ноге, выплевывая ругательства.
– Ах ты, крыса!
Длинные руки нырнули под кровать и схватили за джинсы. Марина почувствовала холодные пальцы на коже под поясом и забилась еще сильнее, перекатываясь набок. Она лягалась изо всех сил, но Болт упрямо продолжал тащить. Отпустил лишь на секунду, но только чтобы снова вцепиться в ноги. Под руку подвернулось что-то пушистое. Марина сжала это «что-то» в руке, перед тем как выехать из-под кровати на исцарапанной спине.
Она уставилась на Болдина снизу вверх: румяное лицо Болта расцвело злорадным восторгом. Не веря в то, что делает это, Марина выбросила руку из-за головы, швырнув в него смрадный комок шерсти.
Личинки веером разлетелись в стороны, орошая Шматова, Болдина и саму Марину. Кошка шлепнула Болта по животу, оставив на куртке мокрое пятно. Чувствуя шевеление в волосах, Марина поползла назад, завороженно глядя, как оба прыгают и дергаются, стряхивая с себя червей и вопя. Болт в приступе отвращения растоптал кошачий труп и заматерился громче прежнего, вытирая слизь с подошвы о бетон.
Марина вскочила на ноги и тут же угодила в крепкое кольцо чьих-то рук. Видимо, пока Болт возился с ней под кроватью, Абакумов вовсе не отдыхал на лестнице, а обошел их и все это время выжидал у нее за спиной.
Марина дернулась, ударив затылком в его подбородок, и услышала шипение. Продолжая сдавливать ей ребра одной рукой, другой Кум схватил за волосы и потянул, подставляя открытую шею и лицо приближавшемуся Болдину. Сердце начало отбивать чечетку.
– Я заставлю тебя сожрать это говно, Климова! Тварь психованная! – Болт уже не просто орал, он визжал, сотрясая фальцетом каменные стены. Кум усмехнулся, окутав ее никотиновым смрадом. Не имея возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть, Марина зажмурилась, мечтая потерять сознание и пропустить все самое ужасное.
– Люди спят, а вы орете, – глухо прохрипел незнакомый голос.
Марина почувствовала, что хватка на волосах ослабла, и открыла глаза. Груда тряпья на кровати зашевелилась, являя миру всклокоченную немытую голову, мелко усеянную то ли крошками, то ли гнидами. С худого, будто бы состоящего из одних скул, лица на них уставились мутные, словно в формальдегиде, глаза с белесыми зрачками. Взгляд плавал, ни на ком толком не задерживаясь. Из тряпья показались сначала длинные желтые ногти, а затем уже выползла и тощая бледная рука, покрытая черными пятнами.
Ворча что-то неразборчивое, женщина вылупилась наконец из задеревеневших от сырости и грязи тряпок и сползла на пол.
– Э, дичь, – разомкнул челюсти Болт, отодвигаясь подальше. – Закопайся обратно по-рыхлому.
Он ткнул пальцем в сторону ее лежбища, но уверенности в голосе уже не чувствовалось.
Женщина повернула косматую голову к Болдину и расплылась в улыбке настолько широкой, что казалось, вот-вот разрежет череп надвое. На синюшных губах треснула задубевшая в корку кожа, разъехалась, показывая желтые крупные зубы. Щели между ними заросли зеленым, как морская капуста, налетом.
Болдин попятился, скривившись. Женщина неровно двинулась к нему, протянув когтистые почерневшие руки.
– Мальчики, – ласковым голосом протянула она со странной интонацией, будто ее горло не было приспособлено к тому, чтобы издавать звуки, – на десять капель… хоть сколько…
– Тетя, уйди, – сказал Болдин, но та продолжала шаркать и бубнить на разные лады, словно перебирая тональности в поисках нужной. – Уйди! Уйди, сказал! Не трогай! – все громче орал Болт, пятясь от нее, как от чумной, словно одно маленькое касание могло его заразить.
– Ну на десять капель…
– Отвали!
– …сколько не жалко…
Болт, матерясь, отступал по дуге, миновал лестничный пролет и оказался в тупике. Упершись спиной в стену, он в последний раз прокричал женщине визгливое «Отойди!» и изо всех сил толкнул.
Марина резко вдохнула, увидев, как заплетающиеся тонкие ноги в дырявых брюках неловко замерли на самом краю бетонной плиты, аккурат над широким промежутком между лестницами. Женщина неуклюже взмахнула руками, выгнувшись сначала назад, потом вперед, и замерла, словно проверяя туловище на устойчивость. Вместе с ней в помещении замерли все, боясь нарушить звенящую тишину, будто даже слабое колыхание воздуха могло сдуть ее с высоты трех этажей.
Внезапно женщина резко выпрямилась, вмиг обретая твердость в ногах. Тусклые глаза сверкнули осмысленностью и каким-то зловещим озорством.
– А сейчас, фраера, цирковые номера! – словно конферансье, крикнула она и солдатиком нырнула вниз.
У Марины в ушах отключились все звуки. Она даже не сразу заметила, что осталась совсем одна. Ее несостоявшиеся мучители только что еще были здесь, и вдруг в один миг их не стало. Лишь удаляющиеся отголоски панического топота по пыльным ступеням напоминали о недавнем присутствии банды.
Марина спускалась по лестнице, держась за стену, на негнущихся ногах, мучительно долго преодолевая, по ощущениям, не три, а тридцать три пролета. То, что тело лежало с закрытыми глазами, принесло немного облегчения. Не было этого пустого посмертного взгляда, из-под пакли пыльных черных волос не расползалась красная лужа. Могло показаться, что женщина спит.
Марина присела рядом, едва не упав из-за дрожи в коленях. Посмотрела на бездвижную грудь под растянутым свитером, пытаясь понять, как же все так получилось. Произошедшее не переваривалось, плавая где-то в животе вязкими липкими комками, подступая к пищеводу.
Трясущимися пальцами она убрала со лба женщины камушек.
Глаза покойницы открылись.
Взгляд остановился на остолбеневшей Марине.
Синие губы разомкнулись.
– Псс. Ну что? Обосрались?
В ответ Марина закатила глаза и завалилась набок.
Она закрыла за собой дверь. На кухне бормотал телевизор. Рыбный душок проникал в коридор. Маринин нос на запах почти не реагировал. Там, в носу, застрял дух сивушных масел и помоев, исходивший от мертвого тела.
Она еще какое-то время топталась в коридоре. Раздеваться не хотелось. Закоченевшая на полу заброшки, Марина никак не могла согреться в натопленной квартире. Как и избавиться от ощущения, что за шиворотом что-то ползает.
– Это ты? – спросил с кухни отец, звякая чем-то стеклянным. – Что так поздно? Стемнело почти.
«Язык еще не заплетается», – подумала Марина. Значит, он сам недавно пришел.
– С подружками, па. – Марина стянула шарф и привалилась к стене, думая, что бывает нечто страшнее, чем очнуться рядом с трупом. К примеру, очнуться и понять, что труп ушел.
– Ты дура совсем?
Марина посмотрела на соседку. Наташа стряхнула с парты мокрые деревянные крошки, поморщившись, вытерла руку о юбку и вырвала у Марины обкусанный карандаш.
