Беспредел (сборник)

– Все нормально вообще? Тебя человеческой едой не кормят? – Бочарова скривилась, держа карандаш кончиками пальцев.
– Извини, – пробормотала Марина, уставившись на отметины своих зубов.
– Ты уже не человек, блядь, ты бобриха нахуй, – фыркнула Наташа, снова поворачиваясь к парте сзади, чтобы возобновить прерванную беседу с подругой.
– Извини, – зачем-то повторила Марина себе под нос.
Это был первый диалог, в который она вступила за день. С утра ходила с опущенной головой, не решаясь поднять глаза и встретиться взглядом с кем-то из вчерашних преследователей. За бессонную ночь она пришла к успокаивающему выводу, что не было никакой женщины, не было никакого «прыжка веры» и пропитанного запахом спирта тела на ледяном полу. Наверняка ее просто вырубило от пережитого стресса, а вся эта история приснилась. Либо хулиганы сделали с ней что-то такое, что мозг предпочел забыть, и теперь Марина с Болдиным квиты. Она где-то читала о таком. Иначе как объяснить, что никто из них еще не зажал ее в коридоре, чтобы обсудить вчерашнее.
Позади громыхнул мальчишечий хохот. Марина подпрыгнула на стуле и тут же закрыла ладонями лицо, представив, как по-идиотски выглядит со стороны. Благо все в классе занимались своими делами.
Осторожно, как и всегда, она посмотрела через плечо. Так, чтобы в случае чего можно было легко притвориться, что разглядывает кого-нибудь в ряду напротив. Среди шумного веселья на задних партах мертвенно белело лицо Болдина. Привычный румянец будто стерли со щек ластиком. Не обращая внимания на хохочущих друзей, он смотрел прямо на Марину. Она резко отвернулась к доске. Спина мгновенно взмокла. Вспыхнула правая щека, словно взгляд Болта оставил там ожог.
Марина сунула в рот большой палец и сжала зубами ноготь.
Серый потолок, суженный лестничными пролетами до небольшого прямоугольника, покачивался перед глазами. Запрокинув голову, Марина стояла на том самом месте, где тело ударилось об пол. Она предпочитала про себя называть женщину просто «тело». Не только потому, что не знала имени, но и потому, что мертвой видела ее дольше, чем живой.
Выпрямив шею, Марина зажмурилась от головокружения. Сырой ветер, гонявший сухие листья по шершавому полу, просунул под куртку ледяные пальцы, напомнив о руках Болта, вцепившихся в пояс джинсов. В темноте под сомкнутыми веками мелькнули, отталкиваясь от края, тощие ноги; распахнулись белесые, будто залитые молоком, глаза. Марина застонала и поторопилась к началу подъема, пока внутри еще теплилась решимость. Помедлила только у последней ступеньки, чтобы окинуть осторожным взглядом помещение, и медленно шагнула вперед, одновременно наступая на горло своему страху.
Тряпки так и валялись на кровати заскорузлой грудой. Марина не особо рассматривала ее в прошлый раз и, конечно, не помнила, в том ли порядке, что и прежде, лежат грязные комки одеял и простыней, или же их с тех пор перекладывали. Она разглядела рукав коричневой дубленки, похожий на гниющий язык, что-то из детской одежды с утятами, почерневший уголок подушки. Все было перекручено, спрессовано, слеплено друг с другом и абсолютно неподвижно.
Она подошла чуть ближе и затаила дыхание, до рези в глазах вглядываясь в дурно пахнущую кучу. Не моргала, ожидая чего угодно. Что холм шевельнется, подсказывая, что внутри кто-то есть, или распахнется тряпичная пасть, обовьет ее рукавом-языком и затянет под преющие тряпки, где Марина будет гнить месяцами, не в силах шевельнуться. Тем не менее Марина кралась вперед крошечными шажками, пока носок ботинка не подтолкнул что-то мягкое. Вздрогнув, она бросила взгляд вниз и отодвинула ногу от крысиного трупа. Кто-то выгрыз крысе брюшко. И судя по останкам, совсем недавно.
Марина сглотнула и снова подняла взгляд на холм из тряпок. Стараясь издавать как можно меньше шума, подошла к обломанной круглой палке, в лучшие времена служившей шваброй, подняла и крепко стиснула в руках. Выставив перед собой острый конец, как копье, снова приблизилась к кровати. Остановившись в паре шагов, Марина потянулась палкой к куче, медленно перемещая свой небольшой вес с пяток на носки: длины копья едва хватало, но она не могла заставить себя сделать еще хотя бы шажок. Пальцы, стиснувшие черенок, горели у кромки до мяса обкусанных ногтей.
 
Импровизированное копье зависло в сантиметре от скомканных одеял. Вытянутые до предела руки едва не выскакивали из суставов.
Палка мягко клюнула кучу ткани. Грудь вытолкнула застрявший в горле выдох, тут же подхваченный и унесенный ветром. Марина ткнула посильнее, ощутив внезапную смелость. Чуть поворошила задубевшую ткань. Поморщившись, копнула глубже. Палка двигалась туго и в конце концов завязла. Марина шевельнула ею в одну сторону, в другую, но орудие дальше не двигалось.
Марина потянула на себя. А куча – в себя.
Палку с силой выдернули из рук, едва не заставив Марину рухнуть по инерции лицом в вонючие тряпки, и швабра так и осталась торчать из кучи.
– В глаз себе потыкай, – громко пробубнил холм и выплюнул палку девочке под ноги.
Марина вытянулась, словно в позвоночник вогнали сваю. На деревянных ногах попятилась к колонне.
– Т-ты кто? – просипела она.
– Оля, – буднично ответила ветошь.
– Ма… Ма-марина. – Она схватилась за колонну, чтобы не осесть на пол.
– Заика, что ли?
– Н-нет.
– Ладно.
Повисла пауза, настолько долгая, что Марина уже начала сомневаться, состоялся ли этот странный диалог вообще или прозвучал только в ее воображении. Облизнув сухие губы, она отлипла от колонны и робко двинулась обратно к куче.
– Я видела вас вчера. Я была здесь. С ребятами. Троими ребятами. Помните?
Куча молчала. Под ноги снова попался крысиный труп, и Марина просто подвинула его, уже не испытывая ни удивления, ни гадливости.
– Вы, – она выкручивала пальцы, вглядываясь в грязные складки, – вы прыгнули. Упали. Как вы… себя чувствуете?
Куча хрюкнула. Неуместный звук Марину приободрил: женщина слушала. Откликалась. Марина подошла ближе, ища глазами хоть одну щелочку, чтобы увидеть собеседницу.
– Как вы там дышите?
Резкий каркающий звук, приглушенный одеялами, заставил Марину отступить. Кровать содрогнулась от хохота, куча зашевелилась и распалась на вершине. Марина едва не бросилась к лестнице, когда из норы показалась свалявшаяся пакля, знакомая до мурашек. Покрытые пятнами руки расправили пальцы с чудовищными ногтями, раздвигая тряпки. Хохот стал громче, страшнее. Женщина уселась в своем «гнезде» сгорбленным стервятником, демонстрируя костлявую спину. Смех стих, еще несколько секунд полетав по залу.
– Ты зачем вернулась, дурной ребенок? – хрипло спросила она.
– Хотела у-узнать, к-как…
– Ты же не заика.
– Хотела узнать, как вы! – почти крикнула Марина, сама себя напугав.
– Как… я?
Косматая голова медленно провернулась, как у куклы: еще чуть-чуть, и подбородок смог бы коснуться спины. Мутный взгляд пиявкой присосался к Марине. Рот разъехался, словно по швам, почти достав уголками до ушей.
– Вы же прыг… упали вчера, – оправдывалась Марина, чуть не плача.
– А ты до-о-обренькая, – елейно проскрипели порванные губы. Тело повернулось на шарнирной шее, и по-совиному выкрученная голова вернулась на свое место. –  Бомжиху проведать пришла, – прошипела Ольга, сползая со своего лежбища.
Марина пискнула, подхватила с пола все тот же черенок от швабры и попятилась.
Ольга перетекла на пол и выпрямилась. Без мешковатого свитера она была похожа на насекомое.
– Может, еще и завтрак мне школьный отдашь?
Она надвигалась медленно, ощупывая Марину холодным взглядом, покачивая головой, по-змеиному гипнотизируя.
– Не надо, – всхлипнула Марина, продолжая отступать.
Ноги подогнулись, и она плюхнулась на пол, уже не шагая, а отползая к колонне. Упершись в нее спиной, подобрала колени и, вцепившись в палку из последних сил, выставила острый конец перед собой. Ольга нависла над ней, обдавая запахом перегара и гнили.