М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
тели» если и появлялись в шумной толпе, то разве только
для того, чтобы в случае надобности обуздывать
слишком уже неудобные проявления молодечества.
В такой-то момент император, встреченный в сенях
только старым сторожем, пройдя через большую акто
вую залу, вдруг предстал в коридоре среди бушевавшей
толпы ребятишек. Можно представить себе, какое впе
чатление произвела эта вольница на самодержца, при
выкшего к чинному, натянутому строю петербургских
военно-учебных заведений. С своей же стороны толпа
не обратила никакого внимания на появление величе
ственной фигуры императора, который прошел вдоль
всего коридора среди бушующей массы, никем не узнан
ный, и наконец вошел в наш класс, где многие из
учеников уже сидели на своих местах в ожидании
начала урока. Тут произошла весьма комическая сцена:
единственный из всех воспитанников пансиона, видав
ший государя в Царском С е л е , — Булгаков — узнал его
и, встав с места, громко приветствовал: «Здравия желаю
вашему величеству!» Все другие крайне изумились такой
выходке товарища; сидевшие рядом с ним даже выра
зили вслух негодование на такое неуместное при
ветствие вошедшему «генералу»... Озадаченный, разгне
ванный государь, не сказав ни слова, прошел далее
в шестой класс и только здесь наткнулся на одного
из надзирателей, которому грозно приказал немедленно
собрать всех воспитанников в актовый зал. Тут наконец
прибежали, запыхавшись, и директор и инспектор,
перепуганные, бледные, дрожащие. Как встретил их
государь, мы не были уже свидетелями; нас всех гурьбой
82
погнали в актовый зал, где с трудом, кое-как установили
по классам. Император, возвратившись в зал, излил
весь свой гнев и на начальство наше, и на нас с такою
грозною энергией, какой нам никогда и не снилось.
Пригрозив нам, он вышел и уехал, и мы все, изумлен
ные, с опущенными головами, разошлись по своим
классам. Еще больше нас опустило головы наше бедное
начальство.
На другой же день уже заговорили об ожидающей
нас участи; пророчили упразднение нашего пансиона.
И действительно, вскоре после того последовало реше
ние преобразовать его в «Дворянский институт», с низ
ведением на уровень гимназии 7.
В. С. МЕЖЕВИЧ
ИЗ СТАТЬИ О СТИХОТВОРЕНИЯХ
ЛЕРМОНТОВА
С именем Лермонтова соединяются самые сладкие
воспоминания моей юношеской жизни. Лет десять
с лишком тому назад, помню я, хаживал, бывало, в Мо
сковский университет (я был в то время студентом)
молодой человек с смуглым, выразительным лицом,
с маленькими, но необыкновенно быстрыми, живыми
глазами: это был Лермонтов. Некоторые из студентов
видели в нем доброго, милого товарища; я с ним не
сходился и не был знаком, хотя знал его более, нежели
другие. Лермонтов воспитывался в Московском универ
ситетском пансионе и посещал университетские лекции
как вольноприходящий слушатель. Между воспитан
никами Университетского пансиона было у меня
несколько добрых приятелей: из числа их упомяну
о покойном С. М. Строеве. В то время (в 1828, 1829
и 1830 годах) в Москве была заметна особенная жизнь
и деятельность литературная. Покойный М. Г. Павлов,
инспектор Благородного университетского пансиона,
издавал «Атеней»; С. Е. Раич, преподаватель русской
словесности, издавал «Галатею»; пример наставников,
искренне любивших науку и литературу, действовал
на воспитанников — что очень естественно; по врож
денной детям и юношам склонности подражать взрос
лым воспитанники Благородного пансиона также
издавали журналы,разумеется, для своего круга и руко
писные; я помню, что в 1830 году в Университетском
пансионе существовали четыреиздания: «Арион»,
«Улей», «Пчелка» и «Маяк». Из них одну книжку
«Ариона», издававшегося покойным С. М. Строевым
и подаренного мне в знак дружбы, берегу я по сие
84
время как драгоценное воспоминание юности. Из этих-
то детских журналов,благородных забав в часы
отдохновения, узнал я в первый раз имя Лермонтова,
которое случалось мне встречать под стихотворениями,
запечатленными живым поэтическим чувством и неред
ко зрелостию мысли не по летам. И вот что заставляло
меня смотреть с особенным любопытством и уваже
нием на Лермонтова, и потому более, что до того вре
мени мне не случалось видеть ни одного русского поэта,
кроме почтенного профессора, моего наставника,
А. Ф. Мерзлякова.
Не могу вспомнить теперь первых опытов Лермон
това, но кажется, что ему принадлежат читанные мною
отрывки из поэмы Томаса Мура «Лалла-Рук» и пере
воды некоторых мелодий того же поэта (из них я очень
помню одну, под названием «Выстрел») 1.
Прошло несколько лет с того времени; имя Лермон
това не исчезло из моей памяти, хотя я нигде не встре
чал его печатно; наконец, если не ошибаюсь, в «Биб
лиотеке для чтения» увидел я его в первый раз 2 и, не
будучи знаком с поэтом, обрадовался ему, как старому
другу. После того в «Литературных прибавлениях
к Русскому инвалиду» появилось его стихотворение
(без имени): «Песня про царя Иоанна Васильевича,
молодого опричника и удалого купца Калашникова» 3.
Не знаю, какое впечатление произвело стихотворение
это в Петербурге, но в Москве оно возбудило общее
участие, и хотя имени автора под этим стихотворением
подписано не было, однако ж оно скоро сделалось
известно всем любителям литературы.
E. A. СУШКОВА
ИЗ «ЗАПИСОК»
1830 г.
В Москве я свела знакомство, а вскоре и дружбу
с Сашенькой Верещагиной 1. Мы жили рядом на Молча
новке и почти с первой встречи сделались неразлучны:
на водах, на гулянье, в театре, на вечерах, везде и всегда
вместе. Александр Алексеев ухаживал за нею, а брат
его Николай за мною 2, и мы шутя называли друг друга
«bella soeur» *.
Меня охотно к ней отпускали, но не для моего удо
вольствия, а по расчету: ее хотели выдать замуж за од
ного из моих дядей — вдовца с тремя почти взрослыми
детьми, и всякий раз, отпуская меня к ней, приказывали
и просили расхваливать дядю и намекать ей о его
любви 3.
Он для своих лет был еще хорош собою, любезен
по-своему, то есть шутник (чего я никогда не терпела
ни в ком) и всячески старался пленить Сашеньку,
слывшую богатой невестой; но обе мы трунили над
стариком, как говорится, водили его за нос, обе мы да
вали ему несбыточные надежды на успех, она из кокет
ства, а я из опасения, чтоб меня не разлучили с ней,
и мы сообща все проволочки, все сомнения, все замед
ления сваливали на бессловесную старушку, мать ее.
У Сашеньки встречала я в это время ее двоюрод
ного брата, неуклюжего, косолапого мальчика лет шест
надцати или семнадцати, с красными, но умными,
выразительными глазами, со вздернутым носом и язви
тельно-насмешливой улыбкой 4. Он учился в Универси
тетском пансионе, но ученые его занятия не мешали ему
* свояченицы ( фр.) .
86
быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье
и на вечерах; все его называли просто Мишель, и я так
же, как и все, не заботясь нимало о его фамилии.
