М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
(публикация Э. Г. Герштейн).
9
Каждое его слово — он сам, вся его натура, во всей глубине
и целости своей. Я с ним р о б о к , — меня давят такие целостные,
полные натуры, я перед ними благоговею и смиряюсь в сознании
своего ничтожества».
В этом признании Белинского перед нами как бы воочию
встают две исполинские фигуры — фигура «неистового Виссариона»,
безудержного в проявлении своих чувств, и фигура Лермонтова с его
«озлобленным взглядом на жизнь», наперекор всему верующего
в высокое назначение человека.
Проникнув в заповедную глубину натуры поэта, Белинский
и Герцен «высветили» его творческую индивидуальность, отметили
психологическую близость между Лермонтовым и его любимыми
героями, намекнули читателям на интимный, автобиографический
подтекст его произведений. «...что за огненная душа, что за могучий
дух, что за исполинская натура у этого мцыри! — восклицал Белин
с к и й . — Это любимый идеал нашего поэта, это отражение в поэзии
тени его собственной личности. Во всем, что ни говорит мцыри, веет
его собственным духом, его собственной мощью» 1.
Аналогичные суждения высказал Герцен в немецком журналь
ном варианте своего труда «О развитии революционных идей
в России»: «На немецком языке имеется отличный перевод «Мцыри».
Читайте его, чтобы узнать эту пламенную душу, которая рвется из
своих оков, которая готова стать диким зверем, змеей, чтобы только
быть свободной и жить вдали от людей. Читайте его роман «Герой
нашего времени», который напечатан во французском переводе
в газете «Démocratie pacifique» и который является одним из наиболее
поэтических романов в русской литературе. Изучайте по ним этого
человека — ибо все это не что иное, как его исповедь, его признания,
и какие признания! Какие грызущие душу терзания! Его герой он
сам. И как он с ним поступил? Он посылает его на смерть в Персию,
подобно тому как Онегин погибает в трясине русской жизни. Их судь
ба столь же ужасна, как судьба Пушкина и Лермонтова» 2.
В свою очередь, Белинский в статье о «Герое нашего времени»
создал восторженный апофеоз Печорину — Лермонтову: «Вы пре
даете его анафеме не за пороки, — в вас их больше и в вас они чернее
и позорнее, — но за ту смелую свободу, за ту желчную откровенность,
с которою он говорит о них. < ...>Да, в этом человеке есть сила духа
и могущество воли, которых в вас нет; в самых пороках его про
блескивает что-то великое, как молния в черных тучах, и он пре
красен, полон поэзии даже и в те минуты, когда человеческое чувство
восстанет на него... Ему другое назначение, другой путь, чем вам.
Его страсти — бури, очищающие сферу духа; его заблуждения, как
1 Б е л и н с к и й В. Г. Полн. собр. соч., т. IV. М., 1954, с. 537.
2 Цит по статье: Г и л л е л ь с о н М. Лермонтов в оценке Гер
ц е н а . — Творчество М. Ю. Лермонтова. М., 1964, с. 385.
10
ни страшны они, острые болезни в молодом теле, укрепляющие его
на долгую и здоровую жизнь» 1.
Личность и поэзия Лермонтова мужали в раскаленном горниле
событий, очистительное пламя которого сжигало дотла старые
верования, вековые предрассудки, обветшалые догмы. «Но перед
идолами света // Не гну колени я мои; // Как ты, не знаю в нем
предмета // Ни сильной злобы, ни любви» («Договор»).
Читателю конца XX века трудно понять, какой могучий отклик
вызывали эти строки у наиболее дальновидных современников
Лермонтова, как они непосредственно ассоциировались с отрицанием
«средневековья» во всех сферах человеческого общежития. «Я знал,
что тебе понравится «Договор», — писал В. П. Боткин Белинскому
22 марта 1842 г о д а . — В меня он особенно вошел, потому что в этом
стихотворении жизнь разоблачена от патриархальности, мистики
и авторитетов. Страшная глубина субъективного я, свергшего с себя
все субстанциальные вериги. По моему мнению, Лермонтов нигде
так не выражался весь, во всей своей духовной личности, как в этом
«Договоре». Какое хладнокровное, спокойное презрение всяческой
патриархальности, авторитетных, привычныхусловий, обратившихся
в рутину. Титанические силы были в душе этого человека» 2.
Как мы видим, высокая самооценка поэта подтверждается
вескими свидетельствами наиболее проницательных современников.
Их суждения являются для нас незыблемым эталоном, умственной
вершиной, с которой надлежит обозревать жизнь, личность и твор
чество Лермонтова.
2
Детство, отрочество и юность, вся жизнь поэта, за исключением
его странствий по Кавказу, просто и бесхитростно описаны Акимом
Павловичем Шан-Гиреем, троюродным братом поэта. Мемуариста
порой упрекают за то, что он допустил ряд неточностей. Он запа
мятовал, что Лермонтов родился в Москве, а не в Тарханах; на год
позднее датирует он поступление Лермонтова в Московский универ
ситет; среди произведений, написанных в Москве, называет поэмы
«Боярин Орша» и «Беглец», созданные в Петербурге, и т. д. Не всегда
можно согласиться и с его оценками произведений Лермонтова.
И, тем не менее, нельзя отрицать, что во всей мемуарной литературе
о Лермонтове нет более полного и психологически верного рассказа
о жизни поэта, о его радостях и горестях, о его круге чтения,
о трогательной привязанности к бабушке, о верной и горькой любви
к В. А. Лопухиной, чем воспоминания его младшего друга.
1 Б е л и н с к и й В. Г. Полн. собр. соч., т. IV, с. 235—236.
2 Б о т к и н В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма.
М., 1984, с. 242.
11
Первую часть воспоминаний А. П. Шан-Гирея дополняют рас
сказы тарханских старожилов, собранные П. К. Шугаевым в его
публикации «Из колыбели замечательных людей». Тарханские
впечатления запомнились Лермонтову на всю жизнь. Его одаренность
и повышенная восприимчивость помогли почувствовать, а затем
понять и воплотить в своих произведениях трагические контрасты
окружавшего его мира. В юношеских драмах, в незавершенном
романе «Вадим», в поэме «Сашка» Лермонтов верно изобразил нравы
крепостнической деревни.
Скупо сообщают мемуаристы о семейном конфликте, в который
были вовлечены родители и бабушка поэта. В записях П. К. Шугаева
мы читаем о сложных, драматических взаимоотношениях в семье
Лермонтова. Трудно решить, кто был прав и кто виноват в этой
семейной распре. Вероятно, каждый из ее участников внес свою
посильную «лепту». Для нас важен самый факт непримиримых
столкновений между матерью, отцом и бабушкой Лермонтова: ведь
эта вражда предопределила появление некоторых трагических
мотивов в творчестве Лермонтова. Достаточно вспомнить строки
«Ужасная судьба отца и сына // Жить розно и в разлуке умереть...»,
посвященные смерти отца, чтобы почувствовать, как напряженно
вдумывался поэт в историю отношений своих родителей. В одном
из черновых набросков 1831 года он писал:
Я сын страданья. Мой отец
Не знал покоя по конец.
В слезах угасла мать моя;
От них остался только я,
Ненужный член в пиру людском,
Младая ветвь на пне сухом...
Ранняя смерть матери, разрыв между отцом и бабушкой, рас
сказы о самоубийстве деда на новогоднем балу в Тарханах, — все
это, несомненно, повлияло на характер Лермонтова, а следовательно,
и на его творчество.
За последнее время наши сведения о детских и отроческих
