М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
У всех студентов на лицах был написан один страх:
ну, как он в этот день не сделает никакого грубого за
мечания. Страх этот скоро прошел. Через край полная
аудитория была непокойна и издавала глухой, сдавлен
ный гул. Малов сделал какое-то замечание, началось
шарканье.
— Вы выражаете ваши мысли, как лошади, но
г а м и , — заметил Малов, воображавший, вероятно, что
лошади думают галопом и р ы с ь ю , — и буря поднялась;
свист, шарканье, крик: «Вон его, вон его! Pereat!» * Ма-
лов, бледный как полотно, сделал отчаянное усилие
овладеть шумом, и не мог, студенты вскочили на лавки.
Малов тихо сошел с кафедры и, съежившись, стал про
бираться к дверям; аудитория — за ним, его проводили
по университетскому двору на улицу и бросили вслед
за ним его калоши. Последнее обстоятельство было
важно, на улице дело получило совсем иной характер;
но будто есть на свете молодые люди семнадцати —
восемнадцати лет, которые думают об этом.
Университетский совет перепугался и убедил попе
чителя представить дело оконченным и для того винов
ных или так кого-нибудь посадить в карцер. Это было
неглупо. Легко может быть, что в противном случае
государь прислал бы флигель-адъютанта, который для
получения креста сделал бы из этого дела заговор, вос
стание, бунт и предложил бы всех отправить на каторж
ную работу, а государь помиловал бы в солдаты. Видя,
* Да сгинет! ( лат.).
133
что порок наказан и нравственность торжествует, госу
дарь ограничился тем, что высочайше соизволил утвер
дить волю студентов и отставил профессора. Мы
Малова прогнали до университетских ворот, а он его
выгнал за ворота. Vae victis * с Николаем; но на этот
раз не нам пенять на него 1.
Итак, дело закипело. На другой день после обеда
приплелся ко мне сторож из правления, седой старик,
который добросовестно принимал à la lettre **, что сту
денты ему давали деньги на водку, и потому постоянно
поддерживал себя в состоянии более близком к пьяно
му, чем к трезвому. Он в обшлаге шинели принес от
«лехтура» записочку — мне было велено явиться к нему
в семь часов вечера. <...> Ректором был тогда Двигуб-
ский <...> он принял нас чрезвычайно круто и был груб;
я порол страшную дичь и был неучтив. <...> Раздражен
ный Двигубский велел явиться на другое утро в совет,
там в полчаса времени нас допросили, осудили, приго
ворили и послали сентенцию на утверждение князя
Голицына.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в ли
цах представить студентам суд и расправу универси
тетского сената, как вдруг в начале лекции явился
инспектор, русской службы майор и французский танц
мейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке —
меня взять и свести в карцер. Часть студентов пошла
провожать, на дворе тоже толпилась молодежь: видно,
меня не первого вели; когда мы проходили, все махали
фуражками, руками; университетские солдаты двигали
их назад, студенты не шли.
В грязном подвале, служившем карцером, я уже на
шел двух арестантов: Арапетова и Орлова; князя Анд
рея Оболенского и Розенгейма посадили в другую ком
нату, всего было шесть человек, наказанных по малов-
скому делу. Нас было велено содержать на хлебе и воде,
ректор прислал какой-то суп, мы отказались, и хорошо
сделали: как только смерклось и университет опустел,
товарищи принесли нам сыру, дичи, сигар, вина
и ликеру. Солдат сердился, ворчал, брал двугривенные
и носил припасы. После полуночи он пошел далее и
пустил к нам несколько человек гостей. Так проводили
мы время, пируя ночью и ложась спать днем. <...>
* Горе побежденным ( лат.) .
**в буквальном смысле ( фр.) .
134
Учились ли мы при всем этом чему-нибудь, могли ли
научиться? Полагаю, что «да». Преподавание было
скуднее, объем его меньше, чем в сороковых годах. Уни
верситет, впрочем, не должен оканчивать научное вос
питание; его дело — поставить человека à même * про
должать на своих ногах; его дело — возбудить вопросы,
научить спрашивать. Именно это-то и делали такие
профессора, как М. Г. Павлов, а с другой стороны —
и такие, как Каченовский. Но больше лекций и профес
соров развивала студентов аудитория юным столкнове
нием, обменом мыслей, чтений... Московский универси
тет свое дело делал; профессора, способствовавшие
своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского,
И. Тургенева, Кавелина, Пирогова, могут спокойно
играть в бостон и еще спокойнее лежать под землей.
ИЗ СТАТЬИ «РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА:
МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ»
Рядом с Пушкиным стоит другой поэт — его млад
ший современник, потомок одного из виднейших родов
русской аристократии 1. Как и большинство русских
дворян, он с юных лет служил в гвардии. Стихотво
рение, написанное им на смерть Пушкина, повлекло
за собою ссылку на Кавказ: Лермонтов так глубоко
полюбил тот край, что в известном смысле его можно
считать певцом Кавказа.
Жизнь Лермонтова, хотя он обладал полной мате
риальной независимостью — этим редким для поэтов
даром с у д ь б ы , — была тем не менее сплошной цепью
страданий, о чем достаточно красноречиво говорят его
стихотворения. Преданный и открытый в дружбе, непо
колебимый и бесстрашный в ненависти, он не раз дол
жен был испытать горечь разочарования. Слишком
часто отторгали его от друзей истинных, слишком часто
предавали его друзья ложные. Выросший в обществе,
где невозможно было открыто высказать все, что пере
полняло его, он был обречен выносить тягчайшую из
человеческих пыток — молчать при виде несправедли
вости и угнетения. С душою, горевшей любовью
к прекрасному и свободному, он был вынужден жить
в обществе, которое прикрывало свое раболепие и раз-
* дать ему возможность ( фр.) .
135
врат фальшивым блеском показного великолепия. Пер
вая же попытка открыто выразить бурлившее в его
душе яростное возмущение — ода на смерть Пуш
кина — навлекла на него изгнание. Путь активной
борьбы для него был закрыт, единственное, чего у него
не могли отнять, был его поэтический гений, и теперь,
когда душа его переполнялась, он обращался к поэзии,
вызывая к жизни полные мучительной боли звуки, пате
тические мелодии, язвительную сатиру или любовную
песнь. Его произведения — это всегда правдивое выра
жение глубоко пережитого и до конца прочувствован
ного, всегда внутренняя необходимость, порожденная
какой-то особой ситуацией, особым импульсом, что,
как заметил Гете, всегда служило отличительным при
знаком истинной поэзии.
Лермонтов находился под сильнейшим влиянием
гения Пушкина, с чьим именем, как мы уже сказали,
связано начало его литературной известности. Но Лер
монтов никогда не был подражателем Пушкина. В отли
чие от Пушкина Лермонтов никогда не искал мира
с обществом, в котором ему приходилось жить: он смер
тельно враждовал с ним — вплоть до дня своей гибели.
День 14 декабря 1825 г., который завершил собою
период относительно мягкого царствования Алексан
дра, допускавшего некоторые ростки либерализма,
и кровавым террором возвестил становление деспоти
ческого режима Николая, стал переломным днем в жиз
