М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
рища имели весьма дурной характер в том отношении,
что игра велась не на наличные деньги, а на долговые
155
записки, уплата по которым считалась долгом чести,
и действительно, много юнкеров дорого поплатилось
за свою неопытность: случалось, что карточные долго
вые расчеты тянулись между юнкерами и по производ
стве их в офицеры. Для примера позволю себе сказать,
что Бибиков, тот самый юнкер, хорошо приготовлен
ный дома в науках, который ничему не учился в школе
и вышел первым по выпуску, проиграл одному юнкеру
десять тысяч рублей — сумму значительную по тому
времени. Нужно заметить при этом, что распроигрался
он так сильно не в самом эскадроне, а в школьном
лазарете, который был в верхнем этаже и имел одну
лестницу с эскадроном. Лазарет этот большей частью
был пустой, а если и случались в нем больные, то свой
ство известной болезни не мешало собираться в нем
юнкерам для ужинов и игры в карты. Доктор школы
Гасовский известен был за хорошего медика, но был
интересан и имел свои выгоды мирволить юнкерам.
Старший фельдшер школы Ушаков любил выпить,
и юнкера, зная его слабость, жили с ним дружно. Млад
ший фельдшер Кукушкин, который впоследствии сде
лался старшим, был замечательный плут. Расторопный,
ловкий и хитрый, он отводил заднюю комнату лазарета
для юнкеров, устраивал вечера с ужинами и карточной
игрой, следил за тем, чтобы юнкера не попались, и наду
вал их сколько мог. Не раз юнкера давали ему пота
совку, поплачивались за это деньгами и снова дру
жились. Понятно при этом, что юнкера избрали лазарет
местом своих сборищ, где и велась крупная игра. <...>
Я сказал уже перед сим несколько слов о курении,
но желал бы возвратиться к этому предмету, потому
что он составлял лучшее наслаждение юнкеров. Замечу,
что папиросок тогда не существовало, сигар юнкера
не курили, оставалась, значит, одна только трубка,
которая, в сущности, была в большом употреблении
во всех слоях общества. Мы щеголяли чубуками, кото
рые были из превосходного черешневого дерева, такой
длины, чтобы чубук мог уместиться в рукаве, а трубка
была в размере на троих, чтобы каждому пришлось
затянуться три раза. Затяжка делалась таким образом,
что куривший, не переводя дыхания, втягивал в себя
табачный дым, сколько доставало у него духу. Это оту
манивало обыкновенно самые крепкие натуры, чего,
в сущности, и желали. Юнкера составляли для курения
особые артели и по очереди несли обязанность хра-
156
нения трубок. Наша артель состояла из Шигорина кон
ной гвардии, Новикова тоже конной гвардии, Чернова
конно-пионера и, наконец, меня. Мое дело состояло
в том, чтобы стоять, когда закурят трубку, на часах
в дверях между двух кирасирских камер, смотреть
на дежурную комнату, а когда покажется начальник,
предупредить куривших словами «Николай Никола
евич». Лозунг этот был нами выбран потому, что вместе
с нами поступил юнкер Пантелеев, которого звали этим
именем и который до того был тих и робок, что никому
и в голову не могла прийти мысль, чтобы он решился
курить. Курение производилось большей частью в печке
кирасирской камеры, более других прикрытой от де
журного офицера. Когда вся артель выполнит свое
дело, я докуривал остальное, выколачивал трубку и от
носил ее в левом рукаве в свой шкапчик, где и закуты
вал в шинель, пропитавшуюся от того вместе с шкап-
чиком едким запахом табачного сока. Сколько я помню,
я долго исполнял должность хозяйки 2, пока сам
не вступил в права деятельного члена артели, приучив
шись и привыкнув курить до такой степени, что, долго
спустя по выходе из школы, я не курил другого табаку,
кроме известного под именем «двухрублевого Жукова».
Знакомство нас, новичков, с обычаями и порядками
юнкеров продолжалось недолго, и госпитальное препро
вождение времени было первым, о котором мы узнали,
чего, в сущности, и скрыть было невозможно. Затем
познакомились мы с другой лазейкой, чрезвычайно
удобной во многих о т н о ш е н и я х , — с людскими комна
тами офицерских квартир, отделенными широким кори
дором от господских помещений. Они находились
в отдельном доме, выходящем на Вознесенский про
спект. Оттуда посылали мы за вином, обыкновенно
за портвейном, который любили за то, что был крепок
и скоро отуманивал голову. В этих же притонах у юнке
ров была статская одежда, в которой они уходили
из школы, потихоньку, разумеется. И здесь нельзя
не сказать, до какой степени все сходило юнкерам
безнаказанно. Эта статская одежда состояла из парти
кулярной только шинели и такой же фуражки; вся же
прочая одежда была та, которую юнкера носили в шко
ле; даже шпор, которые никак не сходились со статской
одеждой, юнкера не снимали. Особенно любили юнкера
надевать на себя лакейскую форменную одежду и поль
зовались ею очень часто, потому что в ней можно было
157
возвращаться в школу через главные ворота у Синего
моста.
Познакомившись с этими притонами, мы, новички,
мало-помалу стали проникать во все таинства разгуль
ной жизни, о которой многие из нас, и я первый в том
числе, до поступления в школу и понятия не имели.
Начну с тех любимых юнкерами мест, которые они осо
бенно часто посещали. Обычными местами сходок юн
керов по воскресеньям были Фельет на Большой Мор
ской, Гане на Невском, между двумя Морскими, и кон
дитерская Беранже у Синего моста. Эта кондитерская
Беранже была самым любимым местом юнкеров по во
скресеньям и по будням; она была в то время лучшей
кондитерской в городе, но главное ее достоинство со
стояло в том, что в ней отведена была отдельная ком
ната для юнкеров, за которыми ухаживали, а главное,
верили им в долг. Сообщение с ней велось в школе
во всякое время дня; сторожа непрерывно летали туда
за мороженым и пирожками. В те дни, когда юнкеров
водили в баню, этому Беранже была большая работа:
из его кондитерской, бывшей наискось от бани, носи
лись и передавались в окно подвального этажа, где
помещалась баня, кроме съестного, ликеры и другие
напитки. Что творилось в этой бане, считаю излишним
припоминать, скажу только, что мытья тут не было,
а из бани зачастую летали пустые бутылки на прос
пект. <...>
...Несмотря на возраст юнкеров (в школу могли
поступать только лица, имевшие не менее семнадцати
лет), между ними преобладали школьные, детские про
казы, вроде того, например, чтобы подделать другому
юнкеру кровать, причем вся камера выжидала той
минуты, когда тот ляжет на нее и вместе с досками
и тюфяком провалится на землю, или, когда улягутся
юнкера спать, протянуть к двери веревку и закричать
в соседней камере: «Господа, из нашего окна виден
пожар». Потеха была, когда все кинутся смотреть
пожар и образуют в дверях кучку. Эта школьная штука
удалась нам один раз уже через меру хорошо. В кучке
очутился дежурный офицер уланского полка Дризен,
выбежавший из своей комнаты тоже посмотреть на по
жар. Рассердился он сначала, да скоро обошелся. <...>
Как ни странным покажется, но справедливость
требует сказать, что, несмотря на такое преобладание
между юнкерами школьного ребяческого духа, у них
158
был развит в сильной степени point d'honneur * офицер
ских кружков; Мы отделяли шалость, школьничество,
шутку от предметов серьезных, когда затрагивалась
