М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
висто, прочитал мне те стихи, которые, как ты знаешь,
* Честь обязывает ( фр.) .
**Поэзия разрешается от бремени ( фр.) .
***Прощай, Мишель ( фр.) .
****Но ведь он просто бешеный ( фр.) .
223
начинаются словами: «А вы, надменные потомки!» —
и в которых так много силы.
— Я отчасти знаю эти с т и х и , — сказал С и н и ц ы н , —
но не имею верной копии с них. Пожалуйста, Юрьев,
ты, который так мастерски читаешь всякие стихи, про
чти нам эти, «с чувством, с толком, с расстановкой»,
главное «с расстановкой», а мы с Владимиром Петро
вичем их спишем под твой диктант.
— И з в о л ь , — отозвался Ю р ь е в , — вот они.
Мы тотчас вооружились листами бумаги и перьями,
а Юрьев декламировал, повторяя каждый стих:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!.. и т. д.
Когда мы с Синицыным записали последний стих,
то оба с неподдельным и искренним чувством выра
жали наш восторг к этим звучным и сильным стихам.
Юрьев продолжал:
— Я тотчас списал с этих стихов, не выходя из
комнаты Лермонтова, пять или шесть копий, которые
немедленно развез к некоторым друзьям. Эти друзья
частью сами, частью при помощи писцов, написали еще
изрядное количество копий, и дня через два или три
почти весь Петербург читал и знал «дополнение к сти
хам Лермонтова на смерть Пушкина». Когда старушка
бабушка узнала об этих стихах, то старалась всеми
силами, нельзя ли как-нибудь, словно фальшивые ассиг
нации, исхитить их из обращения в публике; но это
было решительно невозможно: они распространялись
с быстротою, и вскоре их читала уже вся Москва, где
старики и старухи, преимущественно на Тверской, объ
явили их чисто революционерными и опасными. Прочел
их и граф Бенкендорф, но отнесся к ним как к поэтиче
ской вспышке, сказав Дубельту: «Самое лучшее на по
добные легкомысленные выходки не обращать никакого
внимания, тогда слава их скоро померкнет, ежели же
мы примемся за преследование и запрещение их, то хо
рошего ничего не выйдет, и мы только раздуем пламя
страстей». Стихи эти читал даже великий князь Михаил
Павлович и только сказал, смеясь: «Эх, как же он
расходился! Кто подумает, что он сам не принадлежит
к высшим дворянским родам?» Даже до нас доходили
слухи, что великий князь при встрече с Бенкендорфом
224
шепнул ему, что желательно, чтоб этот «вздор», как он
выразился, не обеспокоил внимания государя импера
тора. Одним словом, стихи эти, переписываемые и за
учиваемые всеми повсюду, в высших сферах считались
ребяческою вспышкою, а в публике хотя негромко, но
признавались за произведение гениальное. Государь об
них ничего не знал, потому что граф Бенкендорф
не придавал стихам значения, пока дней пять или шесть
назад был раут у графа Ф<икельмона>, где был и граф
Бенкендорф в числе гостей. Вдруг к нему подходит из
вестная петербургская болтунья и, как ее зовут, la lèpre
de la société *, Х<итрово> 12, разносительница новостей,
а еще более клевет и пасквилей по всему городу, и, по
дойдя к графу, эта несносная вестовщица вдруг гово
рит: «А вы, верно, читали, граф, новые стихи на всех
нас и в которых la crème de la noblesse ** отделаны на
чем свет стоит?» — «О каких стихах вы говорите, суда
рыня?» — спрашивает граф. «Да о тех, что написал
гусар Лермонтов и которые начинаются стихами: «А вы,
надменные потомки!» — то есть, ясно, мы все, toute l'aristocratie russe» ***. Бенкендорф ловко дал тотчас другое
направление разговору и столько же ловко постарался
уклониться от своей собеседницы, которую, как извест
но, после всех ее проделок, особенно после ее попро-
шайничеств, нигде не принимают, кроме дома ее сестры,
графини Ф<икельмон> 13, которая сама, бедняжка,
в отчаянии от такого кровного родства. Однако после
этого разговора на рауте граф Бенкендорф на другой
же день, перед отправлением своим с докладом к госу
дарю императору, сказал Дубельту: «Ну, Леонтий Ва
сильевич, что будет, то будет, а после того, что Х<итро-
во> знает о стихах этого мальчика Лермонтова, мне
не остается ничего больше, как только сейчас же доло
жить об них государю». Когда граф явился к государю
и начал говорить об этих стихах в самом успокоитель
ном тоне, государь показал ему экземпляр их, сейчас
им полученный по городской почте, с гнусною над
писью: «Воззвание к революции» 14. Многие того
мнения, что это работа de la lèpre de la société, которая,
не довольная уклончивостью графа на рауте, чем свет
послала копию на высочайшее имя в Зимний дворец,
* язва общества ( фр.) .
**сливки дворянства ( фр.) .
***вся русская аристократия ( фр.) .
8 Лермонтов в восп. совр.
225
причем, конечно, в отделении городской почты в Глав
ном почтамте поверенный дал вымышленный адрес,
и концы в воду, но, естественно, не для жандармерии,
которая имеет свое чутье. Как бы то ни было, государь
был разгневан, принял дело серьезнее, чем представлял
граф, и велел великому князю Михаилу Павловичу
немедленно послать в Царское Село начальника штаба
гвардии Петра Федоровича Веймарна для произведения
обыска в квартире корнета Лермонтова. Веймарн нашел
прежде всего, что квартира Лермонтова уже много дней
не топлена, потому что сам хозяин ее проживает
постоянно в Петербурге у бабушки. Начальник штаба
делал обыск и опечатывал все, что нашел у Лермонтова
из бумаг, не снимая шубы. Между тем дали знать
Мише, он поскакал в Царское и повез туда с полною
откровенностью весь свой портфель, в котором, впро
чем, всего больше было, конечно, барковщины; но,
однако, прискакавший из Царского фельдъегерь от
начальника штаба сопровождал полкового адъютанта
и жандармского офицера, которые приложили печати
свои к бюро, к столам, к комодам в нашем апартаменте.
Бабушка была в отчаянии; она непременно думала, что
ее Мишеля арестуют, что в крепость усадят; однако
все обошлось даже без ареста, только велено было ему
от начальника штаба жить в Царском, занимаясь впредь
до повеления прилежно царской службой, а не «сума
сбродными стихами» 15. Вслед за этим сделано по гвар
дии строжайшее распоряжение о том, чтобы офицеры
всех загородных полков отнюдь не смели отлучаться
из мест их квартирования иначе как с разрешения
полкового командира, который дает письменный
отпуск, и отпуск этот офицер должен предъявлять
в ордонанс-гаузе и в гвардейском штабе. Просто исто
рия! Мне это также не по шерсти, ей-богу. И все это
из-за стихов Майошки. Однако несколько дней спустя
последовал приказ: «Л.-гв. Гус. полка корнет Лермон
тов переводится прапорщиком в Нижегородский дра
гунский полк». Сначала было приказано выехать ему
из Петербурга через сорок восемь часов, то есть
в столько времени, во сколько может быть изготовлена
новая форма, да опять спасибо бабушке: перепросила,
и, кажется, наш Майошка проведет с нами и пасху.
Теперь ведь вербная неделя, ждать не долго.
— Бедный, жаль мне е г о , — сказал С и н и ц ы н , —
а со всем тем хотелось бы видеть его в новой форме:
226
