Цена крови
Когда ее отец находился в своей главной резиденции, зала была заполнена почти исключительно народом именно такого толка, и он не стал бы заставлять ее долго находиться среди них. С тех пор как она вернулась сюда после свадьбы своей кузины, он практически держал ее в клетке, пряча подальше от молодых мужчин, чтобы они не бросали на нее жадных взглядов.
В такой рьяной заботе о ее целомудрии отец, похоже, забыл, что когда-то в надежде получить более значительное влияние на Этельреда он почти год закрывал глаза на то, что она была любовницей короля. Несомненно, он – как и она сама – рассчитывал, что король откажется от своей нормандской невесты и обручится с ней. Однако Эмма и епископы убедили короля, что отделаться от жены будет не так легко, и, к ярости ее отца и ее собственному разочарованию, пыл короля по отношению к ней поутих и она за этот флирт не получила ничего, кроме нескольких золотых побрякушек.
С тех пор Этельред делил свое ложе с целым рядом других фавориток, не таких знатных, как она, тогда как саму Эльгиву держали, словно птичку в клетке, под пристальным взглядом королевы. А сейчас стало и того хуже, потому что здесь она проводила свои дни и ночи под строгим присмотром отца, который связывал ее по рукам и ногам.
Пробираясь через толпу в зале, она искала глазами отца и обнаружила его стоящим в узком луче света, пробивавшемся в помещение через одно из высоких застекленных окон. Как и его непростой нрав, выражение его лица было холодным, опасным, зловещим и непроницаемым. Вид его внушал страх – его грубое лицо было покрыто глубокими морщинами, словно высеченное из камня, который затем покрылся трещинами и раскололся. В его черных волосах – более жестких, чем у нее, но таких же густых и курчавых – пробивались белые нити, а в некогда совершенно черной бороде появились прожилки проседи. Благородными манерами он не отличался и мог встретить ее как пощечиной, так и поцелуем, хотя медовуху должен был принять от нее охотно.
Она взяла у служанки наполненную до краев чашу и, смело подойдя к отцу, протянула ему.
– Доброго вам дня, милорд, – сказала она, искоса бросая любопытный взгляд на пергамент с королевской печатью, который он держал в руке.
Ее отец принял чашу, сделал несколько больших глотков, остановив на ней свой неподвижный взгляд, и ничего не сказал.
Она ждала, про себя проклиная его за эту маленькую демонстрацию своей власти над нею. Он знал, чего она хочет, и получал удовольствие, заставляя ее ждать, сгорать от нетерпения.
Он снова пригубил чашу, вытер рот тыльной стороной ладони и помахал пергаментом у нее перед носом.
– Полагаю, дочь моя, – сказал он, – что ты хотела бы узнать о новостях, о которых пишет мне король, так? – Он нагнулся к ней и насмешливо ухмыльнулся. – Поверьте мне, леди, для вас это не имеет никакого значения. – Он допил остаток медовухи и протянул чашу служанке, чтобы та налила еще.
Эльгива поморщилась: она принесла медовуху, чтобы развязать ему язык, а не для того, чтобы его разум помутился. С ее отцом трудно иметь дело, когда он трезв. А когда он пьян – это просто невозможно.
– И все же это новости, – сказала она, старательно следя за тоном своего голоса, несмотря на то что его измывательства всегда разжигали в ней злость. – И я бы с удовольствием их послушала. – Она улыбнулась ему, но в ответ он, как всегда, лишь сердито нахмурился.
– Умер второй сын короля, – сказал он, небрежно швырнув свиток на пол.
Она уставилась на него неподвижным взглядом: ей очень хотелось, чтобы категоричное заявление ее отца оказалось неправдой, хотя слова его до сих пор эхом отзывались в ее ушах. Она думала о том, чтобы обручиться с этелингом – с Этельстаном или Экбертом, – поскольку ей было предсказано, что однажды она станет королевой. Но как это можно осуществить, если не через союз с королем или одним из его сыновей? Однако король, прилипший к своей бледнолицей жене и своему наполовину нормандскому отпрыску, был уже вне ее досягаемости. А теперь, если отец не врет, и вариант с Экбертом у нее тоже отобрали.
– Я не верю этому, – прошептала она. – На Рождество он был вполне здоров. Что с ним случилось?
– В письме об этом не сказано. – Он пожал плечами. – У короля достаточно сыновей. Так что он не будет особенно переживать по поводу потери одного из них.
– Даже если и так, это все равно означает, что пиршество на дворцовом приеме на Пасху будет угрюмым и гнетущим. – Тем не менее там в любом случае будет Этельстан, которого, вероятно, потребуется утешить ввиду кончины его брата.
– Это также не имеет для тебя большого значения, – ответил ее отец, – поскольку ни ты, ни я не будем присутствовать на пиру в Кукхэме, хотя, похоже, король жаждет нашей компании. Боюсь, нам придется его разочаровать, но вместо себя я пошлю туда твоих братьев.
Этим он вновь удивил ее. Проигнорировать вызов от короля на сбор двора по поводу Пасхи означало, скорее всего, вызвать дополнительные подозрения у и без того крайне подозрительного Этельреда. Зачем же делать это?
– Мои братья вряд ли смогут заменить вас, милорд, – учтиво заметила она, – потому что вы являетесь одним из наиболее выдающихся элдорменов, и их суждения и советы просто несравнимы с вашими. Кроме того, почему бы нам все-таки не посетить такое сборище? Королева уже несколько недель как, должно быть, хватилась меня и захочет, чтобы я вернулась в ее окружение, и…
– Неужели ты так рвешься вернуться к твоим королевским покровителям? – фыркнул он. – Теперь, когда я увел тебя от двора, я не вижу особых причин, чтобы ты туда возвращалась. Ты, Эльгива, собственность моя, а не короля, и в мои планы не входит потерять тебя из-за того, что Этельред решит вновь вернуть тебя в свою постель и выдать замуж за кого-нибудь у меня за спиной.
– Что еще за планы? – требовательным тоном спросила она. Именно этого она и опасалась последние несколько недель – что он держал ее здесь только потому, что хотел каким-то образом использовать в своих целях, нисколько не заботясь о том, хочет она этого или нет.
– Ты узнаешь об этом, когда придет время, – сказал он. – А до тех пор я буду держать тебя под боком, потому что уже понял, что не могу доверить приглядывать за тобой никому.
Она пристально посмотрела на него и натолкнулась на такой же пристальный взгляд: казалось, он был доволен тем, что держал ее в полном неведении, слепой, глухой и беспомощной, как новорожденного котенка.
– Мне известно, милорд, что вы часто имеете дела с северянами, – прошипела она, – и я слыхала, что в этом участвуют даже люди с другого берега Датского моря…
В тот же миг он швырнул на пол свою чашу и схватил ее за руку с силой человека, привыкшего держать меч. Он затолкал ее в угол, где никто из залы не мог видеть или слышать ее.
– Если ты не будешь держать язык за зубами, девочка, я тебе его просто отрежу, – угрожающе прорычал он. – А пока ты здесь, не суй свой маленький любопытный носик в мои дела. Поверь мне, я жду не дождусь, когда смогу передать тебя на руки твоему будущему мужу, чтобы ты стала проблемой не для меня, а для кого-то еще.
– И когда же наступит этот долгожданный день? – сквозь зубы процедила она ему в ответ. – Скоро, я полагаю, поскольку мне уже двадцать, а вы должны использовать меня, пока я не стала слишком старой, чтобы считать меня наградой для любого мужчины!
– Сейчас, когда ты запятнана похотью короля, никакая ты не награда. – Он встряхнул ее, а затем, к ее удивлению, ухмыльнулся. – Но не бойся, дочь моя, – почти весело произнес он, хотя слова его звучали уже неразборчиво, а язык вдруг начал заплетаться. – Твоя помолвка – дело практически решенное. И в конце концов ты еще будешь мне благодарна за это.
Его качнуло на нее, и она поняла, что крепкий напиток наконец подействовал. Теперь он будет уже не так внимательно следить за тем, что говорит.
– И кто же это? – спросила она. – С кем я должна обручиться? Я с радостью выйду за него, пока вы не продали меня какому-нибудь грубому тупице из Дании.