Цена крови

Не успела она закончить свою фразу, как его рука сжала ей горло.
– Я же велел тебе не открывать рот! – прорычал он. – А теперь немедленно возвращайся в свою комнату, мне больше нечего тебе сказать.
Он оттолкнул ее от себя, и она, обиженно поджав губы, покинула залу.
Ее отец открыл ей далеко не все, но при этом все же сказал достаточно.
Он сделал немыслимое – пообещал ее руку какому-то мерзкому военачальнику датского войска, грубому варвару с немалым количеством золота, который хочет купить жену благородного происхождения и богатую недвижимость в Англии. «Интересно, – подумала она, – какую же цену отец потребовал за столь завидную невесту, как я?» Но, несмотря на его договоренности, все это бесполезно, потому что за датчанина она не выйдет. На ее глазах эти люди изнасиловали и убили ее старую няню, и отцу прекрасно известно, как она ненавидит и боится их. А если он попытается выдать ее замуж за одного из этих негодяев насильно, она убьет его собственными руками.
Но до этого не дойдет. Посланник короля должен быть еще здесь, поскольку ему нужно поесть и отдохнуть, пока подготовят свежего коня. Если бы только ей удалось добраться до него, она сама покончила бы с этой своей свадьбой.
Она послала служанку, которая, несомненно, была ушами и глазами ее отца, в кладовую с остатками медовухи. Оставшись одна в своей комнате, она подошла к сундуку, где хранились ее ценности, открыла его и достала оттуда горсть монет. Он решила, что этого должно хватить, чтобы оплатить услуги королевского гонца и купить молчание отцовских конюхов, которые могут оказаться поблизости.
Боясь, как бы она уже не опоздала, Эльгива торопливо направилась в конюшни.
Там она с облегчением увидела, что королевский гонец был еще здесь и проверял подпругу подготовленного для него мерина, пока юный конюх держал того под уздцы и успокаивал голосом. Рядом больше никого не было.
Она подошла к мальчику, придерживавшему лошадь, и, шепнув ему: «Ты меня не видел», – сунула ему в руку монету. «Понял?» Когда он ухмыльнулся и кивнул, она добавила: «Получишь еще, если проследишь, чтобы, пока я здесь, в конюшню никто не вошел».
Он стремглав бросился к воротам и принялся следить за входом, тогда как она повернулась к гонцу. Мужчина даже не взглянул на нее, явно торопясь с отъездом. Она подошла к нему сбоку и тихо сказала:
– Я дочь лорда Эльфхельма. И я хочу, чтобы ты передал королю послание от меня.
– Да, леди, – сказал он, не отрывая глаз от ремней.
Он продолжал заниматься седельными подпругами, и ей пришлось взять его за руку, чтобы заставить обратить на себя внимание; наконец, видимо, удовлетворенный готовностью сбруи, он повернулся к ней лицом.
– О чем, собственно, речь?
Она заколебалась. А что, если ему нельзя доверять? Что, если он просто тут же отправится в залу к ее отцу и перескажет их разговор слово в слово?
Она изучающе разглядывала его лицо. Он был молод, в нем еще угадывались следы неуклюжести подростка; аккуратно причесан, гладкая кожа лица. Теперь, когда он посмотрел на нее, в глазах его вспыхнул интерес и даже, как ей показалось, восхищение. Конечно же, он посочувствует девушке, которую отдают замуж по велению жестокого отца. И даже если он и предаст ее, любое наказание, которому может подвергнуть ее отец, все равно будет лучше замужества за датчанином.
– Ты должен сказать ему, – сказала она, глядя на него честным взглядом и стараясь, чтобы в глазах заблестели слезы, – что мой отец отдает меня замуж против моей воли за датского лорда и что я умоляю короля помочь мне, поскольку лишь он в состоянии помешать этому союзу. Скажи ему также, что мои братья пользуются полным доверием отца, а король не должен им доверять. – Она взяла юношу за руку и вложила в его ладонь четыре сияющих серебряных пенни. – Ты сможешь сделать это для меня?
Когда он взглянул на деньги в своей руке, глаза его испуганно округлились. Вероятно, она предложила ему слишком много, но сейчас это было не важно. Если он сделает то, о чем она его попросила, они станут прекрасным вложением.
 
– Я передам ему ваше послание, моя леди, – сказал он, быстро пряча монеты в кошелек у себя на поясе, словно опасаясь, что она может потребовать их обратно.
– А ты ничего не забудешь? – спросила она.
– Я храню это здесь, – сказал он, постучав пальцем себе по лбу. – Король услышит эти слова через три дня, даю вам слово.
Она отступила в сторону, а он кивнул ей и вскочил на лошадь. Держась в тени конюшни, она, затаив дыхание, следила за тем, как он выезжает за ворота поместья. Если стражники на воротах остановят его и начнут расспрашивать, он может невольно выдать ее. Но они лишь помахали всаднику рукой, и Эльгива вздохнула с облегчением. Она сунула в руку конюха еще одну монету и вернулась в свою комнату, довольная тем, что нарушила коварные планы своего отца.
Теперь все было в руках короля. Он, конечно, придет в ярость, когда узнает, что задумал ее отец, – вероятно, наложит штраф или конфискует что-то из имущества только за то, что такая мысль вообще пришла ему в голову.
Наверное, братьев ожидает такая же судьба. По правде говоря, она не была уверена, что ее братья знали о планах отца. Но если она и обвинила их по ошибке, что это меняет? Они из года в год скверно обращались с ней, а теперь у нее появилась возможность отомстить.
Она хотела, чтобы наказаны были они все, и особенно ее отец. Слишком долго он не посвящал ее в свои намерения и планировал будущее своей дочери, совершенно не думая о ее интересах и желаниях. Он обращался с ней как с дурочкой, вместо того чтобы признать, что она могла бы быть намного полезнее для него, если бы он всего лишь ей доверял. Она покажет ему, что у нее тоже есть свои возможности, и заставит его пожалеть о том, что он недооценил ее ум и нежелание повиноваться его воле.
 
Глава 4
 
Март 1006 года
Лондон
Процессия тяжелогруженых повозок двигалась по мосту через Темзу в сторону улицы Ист Сип. Этельстан пришпорил коня, чтобы побыстрее проехать мимо них, морщась от грохота деревянных колес по засыпанной гравием дороге. Уже перевалило за полдень, солнце разогнало туман, который обычно висел над водой, и Лондон, как всегда, был шумным и многолюдным.
«А еще зловонным», – подумал он, когда был вынужден пропустить еще одну повозку, груженную корзинами с рыбой, которая свернула через боковые ворота в одну из крупнейших в городе хаг, после чего он смог проехать на Этелинг-стрете.
Неделю назад, когда по этому же маршруту в собор Святого Павла везли гроб с телом Экберта, на улицах было тихо. В тот день дорога больше напоминала реку, чем сушу, воздух был густым и вязким от опустившегося на город тумана, а мужчины и женщины, выстроившиеся вдоль Этелинг-стрете, чтобы посмотреть на траурную процессию, стояли молча – дань уважения его брату, которая до сих пор трогала его.
Прошло уже десять дней с тех пор, как умер Экберт, и в каждый из этих дней он десятки раз ловил себя на том, что поворачивается, чтобы обратиться к брату, который, сколько он себя помнил, всегда был его ближайшим компаньоном, но всякий раз с опозданием вспоминал, что Экберта больше нет. Он думал о том, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этой пустоте. Разумеется, он и сам пытался это сделать, с головой погружался в свою работу, осуществляя надзор за строительством здания новой деревянной башни на лондонской стороне моста. Это в достаточной степени занимало его мысли и тело, но не помогало заполнить зияющую пустоту в душе, оставшуюся после ухода Экберта.
Он проехал под деревянной аркой на въезде в то, что лондонцы называли Хагой Этелингов; в принципе, название это было подходящим и соответствовало действительности, хотя после смерти Экберта и последовавшего сразу за ней отъезда Эдмунда в Уилтшир он оставался в Лондоне единственным этелингом. Однако теперь это, похоже, было уже не так, заключил он, глядя на стоящих во дворе взмыленных лошадей. Должно быть, Эдмунд вернулся.