Цена крови
Он оставил своего коня конюху и через несколько мгновений уже входил в залу, где нашел брата, который ждал его, весь пропыленный и даже не снявший плащ после долгого пути. Эдмунд сидел за столом с чашей эля в руке и с угрожающим выражением на лице, отчего все присутствующие в зале – рабы, вооруженная стража и даже близкие компаньоны – предпочитали держаться от него на безопасном расстоянии.
Этельстан знал, что Эдмунд может быть грозным даже в благоприятные дни. Он всегда был крупным, но сейчас, в свои семнадцать, по росту уже превзошел всех братьев. Этельстан и припомнить не мог, когда ему удавалось побороть Эдмунда. В последний раз это было много лет назад.
Исходя уже только из его внешнего вида, люди старались не связываться с Эдмундом.
«Мрачный и молчаливый, – называла его бабушка, вдовствующая королева. – Такие всегда самые опасные. Когда он заговорит, всем будет лучше прислушаться».
В этот момент Эдмунд сидел, уставившись в свою чашу с элем, словно читал там судьбы мира и только что узнал, что их ждет конец света.
– Ты выглядишь просто ужасно, – сказал Этельстан, усаживаясь напротив брата. И в этом не было ничего удивительного, если учесть, какие новости он принес королю. – Насколько плохо все прошло?
Эдмунд сделал долгий глоток из чаши, затем поставил ее на стол и впился в нее угрюмым взглядом.
– Он хотел знать все подробности, каждую деталь, – тяжело произнес он, – так что за рассказом мне пришлось пережить это еще раз. – Он перевел дыхание и провел рукой по своим густым каштановым волосам, которые отличали его от саксонских братьев. – Думаю, его нельзя упрекать за то, что он хотел убедиться, что для Экберта было сделано все возможное. – Он осушил свою чашу и оттолкнул ее от себя. – Когда я отвечал на его вопросы, через некоторое время появилась она. Вслушивалась в каждое слово. Делала вид, что горюет по Экберту. Как будто кто-то может поверить, что она станет скорбеть о смерти человека, который мог стать между ее сыном и королевским троном. – Он бросил сердитый взгляд на Этельстана. – Я оговорился. Ты можешь поверить в это, – поправился он.
– Оставь это, Эдмунд, – устало ответил тот.
Эмма стала для них больной темой. Для Эдмунда она была не живой женщиной из плоти и крови, а лишь орудием в руках ее амбициозного брата, нормандского герцога Ричарда, и, следовательно, – угрозой для всех сыновей короля от первого брака. А значит, и для Этельстана. Но он гнал от себя мысли об Эмме: он и так вспоминал о ней слишком часто.
– Был ли король удовлетворен тем, что мы сделали, чтобы спасти Экберта? – А действительно ли они сделали все от них зависящее, чтобы спасти брата? Этот вопрос преследовал его, как навязчивая зубная боль, и он никак не мог от него отделаться.
– Ты хотел сказать, не винит ли король в смерти Экберта тебя?
Пронизывающий взгляд Эдмунда впился в его глаза, и Этельстан был вынужден признаться себе, что на самом деле имел в виду именно это. Как старший из этелингов он всегда брал на свои плечи ответственность за благополучие братьев – по крайней мере, когда они были вместе. И на него падала бóльшая часть вины, когда отец считал, что они совершили какой-то проступок.
Впрочем, он ничего этого вслух не сказал, а Эдмунд только покачал головой.
– В болезни и смерти Экберта нет твоей вины, Этельстан, и король знает об этом. Когда уже ты сам позволишь себе поверить в это?
– Я продолжаю задавать себе вопрос, не было ли еще чего-то такого, что я…
– Ответ на этот вопрос – «нет», – твердо сказал Эдмунд. – Его лечили, его исповедовали, благословили, и он отправился к Господу на Небеса. Теперь и ты должен отпустить его. – Эдмунд наклонился к нему через стол, пристально глядя на брата своими темными глазами. – Его уже не вернешь.
Этельстан потер лоб кончиками пальцев. Эдмунд был прав. Он не в силах вернуть умершего Экберта, не может изменить его вирд. И все же после смерти Экберта он до сих пор не мог избавиться от слов, все еще звучавших в его голове, слов, которые он давно хотел забыть.
Суровая судьба ждет сыновей Этельреда – всех, кроме одного.
Пророчество это было произнесено два года назад во время танца вокруг языческого каменного идола, и сделал его человек, о котором говорили, что он имеет дар заглядывать в будущее. Об этих зловещих словах он не поведал никому. Зачем передавать другим то, чего он сам не хотел бы услышать никогда? Даже если бы он поделился предсказанием с Экбертом, это все равно ничего не изменило бы; как не изменило бы и судьбу Эдмунда, если бы он рассказал ему об этом сейчас.
Поэтому он промолчал, а когда снова поднял глаза на брата, то увидел что мысли его заняты еще чем-то: он сидел и нервно постукивал пальцами по краю пустой чаши, прикусив нижнюю губу. Но при этом Эдмунд молчал, и Этельстан решил подтолкнуть его.
– Ты чего-то недоговариваешь мне?
– Нет, я хотел сказать только это. – Эдмунд нахмурился и отвел глаза в сторону, но потом, казалось, все-таки решился рассказать о том, что его тревожило. – Смерть Экберта не удивила короля. Он об этом уже знал. Когда я вошел в залу, он только посмотрел на меня и кивнул, как будто ждал моего появления. И, прежде чем я успел вымолвить хотя бы слово, он уже спросил у меня, который из его сыновей умер. Не заболел, не ранен, а именно умер. Он все знал. Я пытался как-то объяснить это для себя всю обратную дорогу, но так ничего и не понял. Откуда он мог знать?
Вопрос Эдмунда повис в воздухе между ними, и Этельстан задумался, как лучше ответить на него. Не говоря всей правды, поскольку король запретил ему рассказывать об этом.
Сознание короля чувствует беду.
Впервые о тайных муках отца ему рассказал архиепископ Эльфех. А затем он и сам стал свидетелем этого – видел, как король весь сжался и лицо его стало серым от ужаса, словно из-за какой-то невидимой страшной угрозы. Потом, когда его отец пришел в себя, тот сам рассказал ему, что видит знаки и знамения несчастий.
Получается, что он каким-то образом получил предупреждение о смерти своего сына?
Господи! Этельстан не хотел в это верить, как не хотел даже обсуждать это с Эдмундом, поскольку это означало для него подойти вплотную к тому, о чем ему было запрещено рассказывать.
– Уже пятнадцать лет, – сказал он, – на наше королевство обрушивается один удар за другим. Набеги викингов, проигранные сражения, мор, наводнения, голод – неудивительно, что король уже ждет каких-то новых бедствий. А слухи, как тебе известно, разносятся ветром.
Эдмунд бросил на него неуверенный взгляд.
– Ну да, – медленно сказал он. – Слухи. Это может все объяснить. – Затем лицо его стало непроницаемым, и по его выражению уже невозможно было прочесть, что он думает на самом деле.
Пока что Эдмунд отставил данную тему, и Этельстан очень надеялся, что у них с братом больше не будет повода говорить об этом снова.
– Раз уж мы заговорили о всяких байках и выдумках, – продолжал его брат, – тебе следует знать, что, пока я был в Келне, туда приезжал архиепископ Вульфстан. Во время долгой трапезы он много раз наклонялся к уху отца, и могу сказать, что, какие бы новости он ни принес с Севера, королю они явно не по нраву.
В этом не было ничего удивительного. После смерти их матери все связи на Севере, которые отец приобрел благодаря этому браку, были нарушены, и не предпринималось никаких мер к тому, чтобы восстановить их. Северяне в гораздо большей степени были преданы друг другу, чем находящемуся далеко королю, который постоянно игнорировал их.
– Среди жителей Мерсии и Нортумбрии может назревать мятеж, – сказал он, – и, вероятнее всего, к этому приложил свою руку элдормен Эльфхельм. Союз северян с короной сейчас не прочнее, чем цепь, свитая из соломы.
А что его отец мог сделать, чтобы пресечь эти волнения? Учинить еще одно побоище, как на день Святого Брайса три года назад?
– Если бы наш отец взял в жены дочь Эльфхельма вместо Эммы, – проворчал Эдмунд, – на Севере не было бы никаких проблем. Нам нужны союзные связи с Эльфхельмом или с одним из северных лордов, чтобы обеспечить их лояльность к нам, а не к их датским братьям из-за моря. И заключить такой союз нужно было уже давно.