Изумрудный шторм
– Лжете!
– Корсиканцу нужны эти летательные аппараты, и он с легкостью мог пожертвовать чьей-то семьей, лишь бы их заполучить. Да он пожертвовал бы миллионом семей, лишь бы победить Англию! А потому у вас остался один-единственный шанс, Гейдж. Вернуться в Фор-де-Франс и сдаться на милость Франции. Наполеон может простить, но он никогда ничего не забывает.
– Наполеон должен меня простить? За то, что предал мою семью?
– Именно так поступают великие люди, чтобы остаться великими. А люди маленькие зачастую принимают их расчеты за благосклонность. Единственное, на что мы можем и смеем надеяться. Нет, меня просто изумляет, что вы сохранили такую наивность после всех передряг и предательств, через которые вам довелось пройти!
Что правда, то правда. Я по натуре своей человек добрый и простодушный и всегда хотел видеть в людях только самое хорошее. За исключением тех моментов, когда мне приходилось стрелять в них или закалывать кинжалом. Наверное, это мой главный недостаток. И сейчас мысль моя, подобно волнам в бурю, металась в поисках верного решения. Получается, что Мартель работал на того же первого консула, который намеренно и с дальним прицелом вовлек меня в переговоры по продаже Луизианы? Считал мою персону одноразовым расходным материалом? Конечно, Наполеону легко так рассуждать – еще бы, ведь он чувствует себя неуязвимым в огромных и роскошных дворцах!
– Я вам не верю, – заявил я, но тон меня выдал.
– Считаете, что безработный полицейский мог вот так, запросто заказать бомбовый кеч? Ламбо согласился передать это судно по приказу Наполеона, не по моему приказу.
– А почему Бонапарт не захотел нанять меня в открытую?
– Потому, что вы все время твердили, что собираетесь в отставку.
Я растерялся. Волны перехлестывали через борт, и по палубе текла морская вода, смешивалась с кровью убитых и раненых. Какой у меня был выбор? Сдаться правительству Мартеля или бежать прочь, в открытое море, навстречу урагану, с командой, где многие ранены и в любой момент готовы перерезать друг другу глотки?
– Я всего-то и хотел, что удалиться на покой, – глухо произнес я.
– Можете удалиться на покой, только когда вам разрешат свыше.
– Ну, а вы, Мартель? Раненый, промокший до костей, в пяти тысячах милях от дома?
– Я полицейский. Солдат. Такова моя судьба.
Я задумчиво огляделся по сторонам. Астиза стояла у штурвала, за спиной у капитана, и корабль продолжал двигаться вперед, то взлетая на гигантские валы, то соскальзывая вниз, в пропасть между ними. Бриан смотрел испуганным взглядом, но держал штурвал мертвой хваткой. В глазах Мартеля читались жалость, насмешка, упрек, гордость и боль одновременно – словно он демонстрировал свое моральное превосходство. Мне надо было поставить его на место.
– Возможно, все, что вы тут наговорили – правда, – сказал я. – Проверить это можно будет лишь с помощью Дессалина – вот пусть он и закончит этот допрос.
Тут Леон побледнел, как мел.
– Но, мсье, это чудовищно…
– У него свои понятия о справедливости, выработанные долгими годами рабства. – С этими словами я подтащил истекающего кровью подонка к люку, под которым находился трюм и хранилище. – А вы обладаете даром красноречия. Уверен, вам удастся переубедить его.
– Если вы отдадите меня Дессалину, то станете предателем своей страны!
– Не вам рассуждать о предательстве.
– Я вас предупредил, Гейдж. И никуда я не поеду! Скорее покончу с собой!
– Не осмелитесь – слишком уж много злодейств совершили! – Я грубо стащил своего врага вниз по трапу, а затем нашел кандалы, в которые должны были заковать нас, и надел их на него, после чего проделал то же самое с его подручными, и забрал с собой связку ключей. Фактически я оставлял Мартеля медленно умирать от потери крови – и в последний момент все же передумал и перебинтовал ему раны, с тем чтобы он дожил до пыток и своего судного часа.
Я, знаете ли, тоже могу быть безжалостным.
В небольшой каморке я нашел Гарри. Малыш лежал, сжавшись в комочек, – он был напуган сильнейшей качкой. Я подполз к сыну и крепко обнял его.
– Гарри, это папа! Как ты, все хорошо?
Ребенок плакал.
– А где мамочка? – всхлипнул он.
– Охраняет наш корабль. – Я протянул руку, собираясь погладить его по щеке, но мальчик резко отпрянул. Им владел страх, и сердце у меня сжалось. – Сейчас я отведу тебя к ней. Побудешь в капитанской каюте. – Я подхватил его на руки. – Все хорошо, все уже почти закончилось, сынок.
– Хочу домой!
– В каюте очень уютно, прямо как дома.
И я отнес мальчика наверх, к Астизе.
– Я прослежу за Брианом, – сквозь ветер прокричал я ей. – А ты ступай вместе с Гарри в капитанскую каюту, побудете там! – Я протянул жене одну из моделей летательного аппарата, отнятую у Мартеля. – Он предавал нас с самого начала, но явился сюда именно за этим.
Астиза взглянула на модель.
– Это то, что ацтеки видели, а вовсе не то, что они изобрели сами, – сказала она. – Фигурки слишком примитивны для этого. Просто индейцам удалось скопировать нечто необычное.
– Согласен. Но в любом случае, я должен показать это Фултону. И постарайся согреть Гарри.
Моя жена направилась к каюте на корме.
Я же обернулся к капитану Бриану – похоже, того куда больше пугал шторм, нежели мой пистоль.
– Сможете и дальше держаться заданного курса? – спросил я у него.
– Все равно слишком поздно для маневров, мачты могут сломаться, – ответил тот. – Так что идем по ветру. Да вы возьмите штурвал, попробуйте сами!
Я поразился тому, насколько тяжело было удерживать штурвал. И испугался – что, если его крепление не выдержит и лопнет? Весь корабль сотрясала дрожь, а нам надо было убрать еще несколько парусов. Управлять этим неповоротливым бомбовым кетчем было равносильно тому, что водить на поводке пьяную корову.
– Без мортиры было бы куда как проще, мсье, – заметил капитан.
Я взглянул на орудие. Кеч так и мотало из стороны в сторону, точно животное, к шее которого прикрепили наковальню, и я кивнул.
– Согласен. Надо ее убрать.
– Но при такой погоде это невозможно, – продолжил Бриан. – Если мы попробуем сбросить ее за борт, то стоит только сдвинуть орудие с места – и оно станет неуправляемым. Снесет планшир, а вместе с ним и половину корпуса. Так что уж лучше зайти в порт.
– Нам надо выбрать любую из бухт, которая нам по пути и находится на острове, не принадлежащем французам.
– Тут уже не до выбора, мсье.
– Но и снова попасть в плен – для нас это тоже не выход. Джубаль, ты поможешь свернуть парус, а я сбегаю и принесу карту. Надо как-то выбираться из этой ситуации. – Произнес я это нарочито уверенным тоном, помня о предупреждении Астизы.
– Сейчас позову своих людей, пусть помогут матросам, – откликнулся мой чернокожий друг.
– И помолятся Агве, деве Марии, Нептуну или Бенджамину Франклину, – добавил я.
Джубаль усмехнулся и кивнул.
– Это все, на что мы можем надеяться. Я еще никогда так не уставал, Итан. Даже на сахарных плантациях. И ты тоже не забудь помолиться. Эзули.
Глава 42
Управляемый корабль всегда находит нужный баланс между направлением ветра и сопротивлением воды, а направляют его движениями штурвала. Но если все паруса подняты и он плохо сбалансирован, это опасно – судно может выйти из-под контроля. Следуя указаниям капитана Бриана, мы привязали к штурвалу веревку, чтобы его было легче держать, а затем спустили все оставшиеся паруса и плыли теперь под ветром с оголенными мачтами, но соблюдая крайнюю осторожность. Буря набирала бешеную ярость и силу циклона, волны и ветер гнали нас все дальше, к северу. В ночи час за часом я видел одну и ту же картину – грязно-серую пену, когда огромные волны разбивались о носовую часть нашего судна. Кругом все кипело и бурлило, как в адском котле, и казалось, что чем-то обиженные боги обрушили на нас всю свою ярость и злобу. Несмотря на то что находились мы на южных широтах, я продрог до костей и отупел от усталости. Астиза вышла из капитанской каюты и принесла мне ром и колбасу, чтобы я мог подкрепиться.