Язычники (ЛП)

Болезненный крик Фелисити разрывает грязный подвал, и каждый тихий всхлип и стон убивает меня. Считайте меня гребаной идиоткой, но как я могу затаить обиду на эту женщину, когда она в данный момент рожает ребенка Романа, того, кого он так отчаянно хотел, о ком он скорбит каждый чертов день?
Я крепко сжимаю прутья решетки, костяшки моих пальцев белеют, а колени дрожат от сильнейшего беспокойства.
— Ну же, девочка, — выдыхаю я, не уверенная, обращаюсь ли я к Фелисити или мысленно подбадриваю себя. — У тебя все получится.
— ТЫ КОГДА-НИБУДЬ ВЫТАЛКИВАЛА ГРЕБАНЫЙ АРБУЗ ИЗ СВОЕГО ВЛАГАЛИЩА? — рычит она. — НЕТ. Я так не думаю. У меня, блядь, ничего не получается. Я не могу этого сделать. Еще слишком рано. Он еще не готов. Срок едва достиг восьми месяцев.
Черт.
Моя хватка на металлическом пруте усиливается, и я дергаю его, отчаянно нуждаясь добраться до нее, как-то помочь или устроить ее поудобнее. В какое дерьмовое шоу меня втянули? У меня болит голова от удара Джованни, но сейчас это наименьшая из моих проблем. Я ни хрена не смыслю в родах, но я почти уверена, что если мама вся напряжена и паникует, это не может означать ничего хорошего для милого малыша, пытающегося выкарабкаться у нее между ног.
— Тебе нужно расслабиться, — говорю я ей, стараясь быть как можно более успокаивающей, но ужас в моем тоне слышится громко и ясно. — Делай медленные глубокие вдохи, как это делают в фильмах.
— Расслабиться? — визжит она. — Расслабиться? Как, черт возьми, ты ожидаешь, что я расслаблюсь? Я рожаю гребаного ребенка в… ААААААААААА. — Ее крики быстро переходят в тяжелые, болезненные рыдания, которые застревают у нее в горле. Схватка проходит, и она поднимает залитое слезами лицо, в глубине ее глаз — опустошение и ужас. — Какой в этом смысл? Я сейчас умру, — плачет она. — Он убьет меня в ту же секунду, как появится этот ребенок.
Я качаю головой, снова дергая за решетку.
— Нет, — выдыхаю я. — Он не сделает этого. Ты выберешься отсюда. Мы все выберемся.
Ариана усмехается из своей камеры на другом конце комнаты.
— Что за гребаная чушь. Мы все здесь умрем, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше.
— Заткнись нахуй, ревнивая шлюха, — выплевываю я, посылая в ее сторону ядовитый взгляд только для того, чтобы увидеть, как она откинулась назад в своей камере. Она полностью разочаровалась в жизни. — Для протокола: Роман считает тебя отбросом, ничем иным, как шлюхой, которую можно передавать по кругу его братьям, а определенно не той, кого стоит держать рядом. Подумай об этом, он миллион раз выбирался из этого замка за последние десять лет, и ни разу он не пришел, чтобы спасти твою сучью задницу. Но ты права, ты умрешь здесь, внизу, но умрешь в одиночестве.
Поворачиваясь обратно к Фелисити, я нахожу ее в полном беспорядке.
— Не сдавайся. Сделай это для своего ребенка, — говорю я ей, желая, чтобы она держала себя в руках. — Просто подумай о том, как ты держишь его на руках в самый первый раз. Видишь его маленькое личико, слышишь эти тихие крики. Ты сможешь это сделать. Я знаю, что сможешь.
Фелисити тяжело сглатывает и снова выпрямляется, это движение заставляет ее застонать от боли.
— Черт, — говорит она, задыхаясь, ее панический взгляд возвращается к моему. — Я думаю, пора.
Мои глаза расширяются от ужаса.
— Черт, ты уверена?
Она кивает, ее голова дергается от беспорядочных движений.
— Что? … что мне делать?
Я качаю головой, не имея ни малейшего гребаного понятия.
— Я… Я не знаю, — паникую я. — Ты чувствуешь его головку?
Я тяжело сглатываю, наблюдая, как она снова устраивается поудобнее, освобождая место для движения, когда опускает руку себе между ног.
— О, черт, — кричит она, всхлипывая от страха, когда ее глаза возвращаются к моим. — Я чувствую ее.
— Тогда, я думаю, пришло время тужиться.
Раздраженный стон Арианы разносится по подземелью, и я снова пытаюсь трясти прутья, ничего так не желая, как вырвать их прямо из бетона и швырнуть в нее в стиле пещерного человека. Возможно, один из них мог бы влететь прямо в ее большой рот и заткнуть ее навсегда.
 
Видя всепоглощающий страх и панику в глазах Фелисити, я быстро понимаю, что она ни за что на свете не справится с этим сама, и этот ребенок будет тем, кто пострадает от последствий. Кроме того, если бы Роман узнал, что я просто стояла здесь и смотрела на крушение поезда, в то время как Фелисити и его ребенок были в беде, он бы убил меня сам, и на этот раз он не будет валять дурака.
Все мое тело сотрясается, и во мне вспыхивает потребность оказаться там, но я, блядь, в ловушке, а Фелисити смотрит на меня своими большими голубыми глазами, умоляя унять боль. — ЭЙ, — кричу я, понятия не имея, какого черта я делаю. — ПОМОГИТЕ. НАМ НУЖНА ПОМОЩЬ ЗДЕСЬ, ВНИЗУ.
Ариана вскакивает на ноги, ее руки хватаются за решетку. — Какого хрена, по- твоему, ты делаешь? — она шипит, ее глаза расширились от страха, она едва может держаться на ногах. — Не приводи их сюда. Ты с ума сошла?
— Есть идеи получше? — Я набрасываюсь на нее в ответ.
Ариана усмехается, и мне хочется разорвать ей глотку. — Сука сама загнала себя в эту ситуацию, она сама может выпутаться.
— Блядь, — бормочу я себе под нос. — Клянусь Богом, если я когда-нибудь выберусь отсюда, я трахну тебя самым ужасным образом и мне это чертовски понравится.
— Оооо, — дразнится она. — Ты провела три секунды с этими братьями и вдруг думаешь, что стала крутой. Давай, испытай меня. Ты ни за что не выберешься из этой камеры. Мы обречены гнить, и это все твоя гребаная вина.
Я усмехаюсь. — Это ты здесь изменница, а не я, — напоминаю я ей, не отрывая взгляда от винтовой лестницы, желая, чтобы она открылась. — ЭЙ, — снова кричу я. — ТАЩИ СЮДА СВОЙ ГРЕБАНЫЙ КРЕВЕТОЧНЫЙ ЧЛЕН, ЧТОБЫ Я МОГЛА ВЫБИТЬ ВСЕ ДЕРЬМО ИЗ ТВОЕЙ ТУПОЙ ЗАДНИЦЫ, ТЫ, БОЛЬШАЯ ДЕРЬМОВАЯ, ВОНЮЧАЯ ВАФЛЯ, ЛЕНИВЫЙ ЖИРНЫЙ УБЛЮДОК.
Крик Фелисити разносится по подвалу, эхом проносясь по комнате и заставляя меня вздрогнуть, когда Ариана смеется. — Ты, блядь, сама напрашиваешься, тупая сука.
Старая деревянная дверь наверху лестницы с грохотом открывается, и я с ухмылкой оглядываюсь на Ариану. — Смотри и наблюдай, как это делается, — говорю я ей. — Но, чтобы внести ясность, я ухожу отсюда и забираю ее с собой, но ты, ты будешь гнить здесь, пока от тебя не останется ничего, кроме кучи костей, которые обглодают крысы.
Охранник, который вытащил меня из багажника Джованни, уже стоит на верхней ступеньке лестницы. Его жесткий взгляд устремлен на меня, пока он спускается, явно зная, что череда оскорблений исходила не от кого-то другого. Старая ржавая лестница сотрясается под его весом, и как раз в тот момент, когда он спускается вниз и настигает меня, убийственный крик Фелисити проносится по подвалу.
Охранник резко разворачивается и ему предоставляется место в первом ряду на шоу ужасов, где инопланетный младенец просовывает головку сквозь плоть матери. Кровь хлещет отовсюду, и он отступает на шаг, не справляясь с ситуацией, но эта небольшая заминка — все, что мне нужно.
Протягивая руку сквозь решетку, я хватаюсь сзади за его рубашку и использую его инерцию против него, дергая его обратно к себе изо всех сил, что у меня есть. Он падает на спину и с громким стуком ударяется головой о металлические прутья, и я широко раскрытыми глазами наблюдаю, как он с тяжелым стуком падает на землю.
— Черт, — выдыхаю я, глядя на него сверху вниз. Я не ожидала, что это сработает, но, черт возьми, он недолго пробудет без сознания.
Не теряя ни секунды, я опускаюсь на колени и протягиваю руку между прутьями, ощупывая его липкое тело, пока мои пальцы не обхватывают ключи. Облегчение захлестывает меня, и я мечусь по своей камере, мои руки дрожат, когда я поспешно пытаюсь отпереть ее.
Дверь с грохотом отодвигается, и я съеживаюсь, моля Бога, чтобы другой мудак наверху решил, что звук издал его коллега, вошедший сюда, чтобы преподать мне урок.