Слепая зона (СИ)

— Да нет, просто всегда хотел здесь побывать.
Почему-то очень легко представить моего бывшего в рестике в субботу вечером. Одного, если бы я не смогла приехать, например. Пилящего сторис.
Платона — ни фига. И мне это невероятно нравится.
— Ты бы чинил Сильвию в яме, — произношу обличительно.
— Ну или так, — пожимает он плечами. — Под настроение.
— И пах тосолом. — Играю бровями.
Он с сомнением прищуривается, становясь невероятно сексуальным.
— Ты так говоришь, будто считаешь, что это хорошо. В чем подвох, женщина?
— Очень хорошо, — выдыхаю я. — Помнишь?..
Платон опускает глаза на секунду. Сердце ускоряется.
Он облизывает губы.
— Иди сюда, твою, блин, мать, — выдает снова мимо романтики. — Сама не догадается. — Тянет ко мне свои ручища.
А заполучив, прижимает к груди и целует. Развязывает поясок платья. То падает к ногам, оставляя меня в чулках и лифе. Стринги пришлось выбросить из-за нашего со Смолиным порочного секрета на двоих. Они пропитались понятно чем.
Когда я думаю о том, что снова хочу почувствовать его в себе, Платон разворачивает меня к окну. Впечатываюсь ладонями.
— Здесь до слез красиво! — выпаливаю.
— Ага, — раздается сзади.
Через вдох становится все равно.
Все равно на город, огни и весь мир. Нас снова сносит любовью.
  
Глава 41
 
Платон
Мы напиваемся в хлам.
— Что нам бог сегодня посла-ал? — весело кричит мой румяный штурман. Стопку поднимает повыше.
Ржач дикий, как в последний раз в жизни. Бармен угорает тоже.
Пиздец она прикольная.
Штурман Элина пьяно качает головой. Далеко сегодня не уедем, но мы и не собираемся. Наклоняюсь, и она орет в ухо:
— Бог послал нам текилу! Ура-а! Платон, ура-а!
Хохот громкий. Во все горло. Хлопок ладони по столу — от эмоций, кайфа.
Горечь на языке, потом в горле. Тепло по пищеводу. Хорошо.
Удары стопок о барную стойку. Поцелуй сразу, вместо закуски. Глубокий, влажный. Я поглощаю ее, целую как перед концом света, дышу, впитываю.
Иди сюда. Обхватываю затылок, стягиваю волосы.
Смеется. Глаза колдовские то и дело сверкают, ловлю взгляд постоянно.
Под хиты Скриптонита закидываемся. Шот, второй, третий.
Небо падает, софиты слепят.
Эля поднимает руки, спрыгивает с барного стула и кружится. Оглядываю с ног до головы. Снова и снова — голодно, быстро. Облизываю взглядом, хочу. В штанах тесно, будто не трахались только что.
Я качаю головой, усмехаюсь и прошу бармена повторить.
Элина двигается по-особенному плавно, движения вроде бы простые, но в каждом есть что-то зовущее. Жгуче-сексуальное, темное. Цыганские корни? Магия? Пялюсь на нее и от самого себя офигеваю — как, блядь, я мог сразу не разглядеть, какая она чувственная? Это же очевидно.
Шоры на глазах были?
Смотрю на нее, и все вокруг перестает существовать. Слепит. Я хочу ее наживую без остановки, еще и еще. Дурею от возбуждения. Захлебываюсь похотью, жаждой. От осознания, насколько Эля обалденная, топит острой ревностью.
Штурман манит к себе.
Сердце колотится на ускоренке. Пытаюсь найти научное объяснение тому, что ощущаю, и почему так сильно. Я, мать вашу, хоть и бухой, но все же ученый! Между делом оцениваю биохимию, выбросы гормонов в кровь и все прочее — я помню о программе, заложенной в ДНК, которая требует искать партнера и размножаться с ним. Программа врожденная, она-то и дает вкупе с гормональной поддержкой яркое чувство, названное любовью.
Но не получается. Не сходится. Не складывается.
Когда занимаюсь с Элиной сексом, я натуральным образом с ума схожу. Машина ослепила, сбила на хрен, из салона при столкновении вылетел.
Я когда в ней — клянусь, будто бога вижу.
Не могу от этого отказаться. Обрубить свои чувства во имя дружбы, семьи, карьеры — равносильно предательству.
Я смотрю, как Элина глазки строит, и понимаю: мне конец.
Знаю, о чем говорю. Мне двадцать шесть, и я влюблялся сотни раз, буквально в каждую, с кем спал, понемногу, но обязательно. Программы ДНК прекрасно при этом контролировал.
 
Сейчас я ощущаю счастье, граничащее с болью. Взаимность Элины делает меня легально обдолбанным.
Она подходит и обнимает за шею. Вдыхаю ее запах, и все, что чувствую, многократно усиливается. Бля-я-ядь. Наклоняюсь, целую.
Она вырывается и кричит на ухо:
— Я тебя обожаю! Бог послал мне тебя! Я об этом молилась! Я буквально об этом молилась, Платон!
А я буквально вижу его сейчас. Иначе зачем еще мы созданы, если не чувствовать это? Если, блядь, не жить ярко? Если не любить так, что сердце в огне рвется. Зачем мы тогда, на хуй, созданы?!
— И я тебя, — отвечаю.
Она стреляет в глаза. Ловлю губы, целую снова. Ее вкус, лайм, текила — смешиваются. Мир падает на бок, опять и опять. Переворачивается. Жажда ее тела растет. Охуенное предвкушение — трахать Элину Одинцову, острую на язык московскую суку. Мою. Номер наш на всю ночь, времени море.
Мы развлекаемся после ужина в клубе, танцуем, целуемся.
Брат пожелал мне похмелья и осознания. Сухого, жесткого похмелья, чтобы случилась переоценка, чтобы накрыло пониманием. Он сказал, что за поступки придется понести ответственность.
Кто проиграет в гонке — вылетает из команды Охотников. Справедливо.
Я впервые в жизни свободен и ощущаю облегчение. Голова кружится.
С Элей мы весь вечер занимаемся любовью, делимся очень личным, разговариваем, ржем до слез, ссоримся и миримся. Раньше я думал, что влюбляюсь легко и с первого взгляда.
Раньше я много думал лишнего.
Элина отлучается в дамскую комнату. Пока жду, выхожу на огромный балкон. Подойдя к бортику, смотрю на город. Сердце колотится, в висках пульсирует.
Это не конец света. Это освобождение. Новые шаги, новая жизнь. Это не потеря семьи — это свобода, и я справлюсь.
Когда Элина возвращается, я снова хочу ее. Она меня чувствует, обнимает, мы целуемся.
Кутаю ее в плед, который на выходе дали.
— Я тебя люблю, — признается она снова. Улыбается, светится радостью.
Она повторяет эти слова без остановки, и меня это совершенно не раздражает. Они как уколы радости.
Смотрю в ее глаза и натуральным образом плавлюсь. От ее счастья, уровня доверия и надежды.
Целуемся. Мир крутится. Впереди свобода и что-то новое.
— Тише-тише-тише, — шепчет Эля и отворачивается. — Платон, тише, разогнался. Мы тут не вдвоем.
Фигуру слева я отметил сразу, но значения не придал. Мало ли кто вышел подышать ночью на балкон. Чувак стоит у бортика, пялится вниз.
— Да пофиг, — отмахиваюсь.
— Мне звонят, погоди. Это брат, может быть важно.
Элина подносит мобильник к уху и отходит на несколько шагов. Секретничает. Что там за брат такой? Интересно будет познакомиться.
— Принесу куртку, — говорю я ей и захожу в клуб.
Появляюсь буквально через пару минут с верхней одеждой. Эля уже закончила разговор и стоит рядом с тем чуваком.
Я подхожу ближе и считываю, наконец, в полумраке слабо освещенного балкона фигуру и черты лица. Узнаю, конечно, сразу же.
Тимофей Агаев оглядывается, качает головой и сообщает Эле с усмешкой:
— А я все гадал, кто из братьев сегодня с тобой. Оказывается, старший. Его очередь?
— Твои шутки не оригинальны, Тим, — выдаю с улыбкой. — Придумай что-то, чего я не слышал хотя бы за последние пару часов.
— Раздолбал Сливу? Эпично было, я запись видел.
Ответить не успеваю, потому что он произносит с какой-то пробирающей горечью:
— Привет, Пла-то-ша.
Руки не протягивает — знает, что не пожму. Поворачивается к краю. Держась за бортик, наклоняется вниз. Я делаю инстинктивное движение вперед, чтобы схватить, но Тим тормозит в более-менее безопасной позиции. Черт. Сердце успело екнуть.
Замираем оба.
Элина смотрит на меня, глаза у нее круглые. Она стучит пальцем по виску. Киваю.