Свои

— Завтра приду, — сказал я ей у калитки и поцеловал — в кино все мужчины, прощаясь, целовали женщин.
Я шел по своей улице и спокойно смотрел на женщин, раньше я обычно оглядывался на каждую молодую, я мысленно раздевал их, пытаясь представить, что у них под платьем. Теперь я это знал. Женщина перестала быть для меня тайной. Я еще не знал, что ошибался. До сегодняшнего дня я так и не понял женщин, они оказались такими разными, непохожими одна на другую, с одними я сходился легко, другие меня не переносили, даже ненавидели, но это будет в другой, взрослой жизни, когда я стану известным и даже знаменитым.
А пока я шел по улице, в мои сандалеты забивался песок, — окраины Красногородска не асфальтировали, летом поднимались клубы пыли после каждой проехавшей машины, а осенью стояла грязь, и, пока не наступала зима, все ходили в калошах или резиновых сапогах.
Навстречу мне шла Марина, она жила в конце улицы. Год назад она приехала из Москвы. У нее умерла мать, ее отец, наш красногородский, женился на другой, Марина не поладила с мачехой и приехала к бабке. Но она всегда могла вернуться в Москву и была независимой и гордой. В школе запрещали мини-юбки, все девчонки должны были ходить в коричневых платьях с белыми фартуками, а мы в серой форме, но Марина так обрезала платье, что казалось, что она одета в один фартук, ей попробовали запретить ходить в таком коротком платье, на что она ответила:
— У меня нет другого платья. Я так ходила в Москве, и никто мне не делал замечаний.
От нее отстали. Может быть, она и нравилась парням, но подступиться к ней не решались. Меня она тоже никак не воспринимала, я не выделялся ни красотой, ни одеждой, ни остроумием. Я, конечно, не урод, но курносый, широколицый, с кривоватыми ногами — то ли я слишком рано пошел на не окрепших еще ногах, то ли мать плохо пеленала. Я почему-то не решался с ней здороваться раньше. А тут решился.
— Здравствуй, Марина.
— Здравствуй, — ответила она.
— Ты меня извини, что не здоровался с тобой раньше.
— А почему не здоровался? — Она улыбнулась.
— Когда я тебя увидел впервые год назад, я так поразился твоей красоте, что растерялся, зажался, а потом уже не мог перебороть себя.
И вдруг я заметил, как покраснела Марина, этого не мог скрыть даже загар.
— А почему сейчас поздоровался — я уже не такая красивая?
— Ты стала еще более красивой, поэтому к тебе мальчишки и боятся подходить. Я поздоровался потому, что, наверное, повзрослел, через год уже школу заканчиваем. Ты куда собираешься поступать?
— В университет. На биофак. А ты?
— Наверное, на актерский. В Институт кинематографии.
Марина несколько секунд рассматривала меня и затем рассмеялась.
— Не понял, — сказал я.
— Как же я не догадалась, — пояснила Марина. — Ты актер, каких еще нет.
— А каких нет? — спросил я.
— Ты как Крючков, Рыбников, только уже интеллигентнее. Тебе обязательно надо попробовать поступить.
— Я попробую — пообещал я.
— Значит, будем встречаться в Москве.
На следующий день, когда мы с ней встретились снова, она улыбнулась мне еще до того, как я с ней поздоровался. Потом мы с ней будем встречаться в Москве, она мне будет помогать, но я не женюсь на ней, потому что она всегда будет воспринимать себя московской и красивой, а меня — чуть кривоногим провинциалом, которому повезло.
  
МОЯ ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
 
Вечером мы с матерью солили на зиму огурцы. В трехлитровые банки закладывали лист смородины, укроп, петрушку, чеснок, заливали огурцы соленой водой с уксусом и закатывали банки жестяными крышками. Я смотрел на мать и думал о Лидке, — конечно, мать старше ее лет на пять, но смотрелась не хуже моей молочницы. За лето она похудела, у нее появилась талия. Сколько я себя помнил, у матери никогда не было романов. Я бы обязательно знал. В маленьком городке роман скрыть невозможно. Конечно, в Красногородске и жены изменяли мужьям, и мужья женам, время от времени возникали скандалы, жены таскали за волосы любовниц своих мужей прилюдно, встретив в магазине или на базаре. Мужья били своих жен за измену, и те с криком бежали по улице, ища спасения у соседей. Мать жила тихо, принимала и выдавала посылки на почте, мы с ней много работали. Весной надо посадить, потом поливать, осенью собирать, к тому же мы набирали клюквы на продажу — за клюкву хорошо платили, держали двух коз, двух подсвинков, кур, уток. На одну ее зарплату прожить было невозможно, и даже учительницы, которые получали в два раза больше матери, держали огороды.
 
— Мать, — начал я, — ведь через год я уеду из Красногородска.
— Многие уезжают, но и многие возвращаются, — спокойно ответила мать.
— Я не вернусь, а ты останешься одна.
— Такая бабья доля, — согласилась мать. — Дети вырастают и уезжают.
— Да я не о том. Ты чего замуж не выходишь?
Мать молча смотрела на меня, наверное раздумывая, продолжать ли разговор на эту тему или оборвать, не твое, мол, это щенячье дело.
— Нам этого разговора все равно не избежать, — напирал я.
— Замуж не выхожу из-за тебя, — ответила мать. — Неизвестно, как сложатся у тебя отношения с чужим мужчиной.
— Тебе ведь с ним жить, а не мне. Я подлажусь. Если есть кто-нибудь, выходи замуж.
— Нет никого.
— Сколько ты посылок за смену выдаешь и принимаешь?
— До полусотни, а что?
— А то. Посылки в основном отправляют и получают мужики. Они же тяжелые. Ты на людном месте работаешь. Посмотри, все бабы, которые с людьми работают, замужем. И продавщицы, и медсестры.
— Поздно мне замуж выходить.
— Почему поздно? Тебе же только тридцать пять. Возьми мужика постарше, лет сорока.
— Те, которым сорок, все женатые. Не буду же я семью разбивать.
— А почему не разбить, если разбивается? У нас в классе у половины отцов нет — развелись и женились на других женщинах. Главное — поставить цель и добиваться ее.
— Какую же ты себе цель поставил?
— Я, наверное, стану генералом.
— Это что-то новенькое. И давно ты решил стать генералом?
— Недавно. Этот вопрос я еще обдумываю, но как только точно определюсь, скажу тебе. А ты решай вопрос с замужеством.
Стать генералом я решил во время разговора с матерью и, чтобы окончательно укрепиться в этой мысли, тут же решил наметить главный разговор с соседом-подполковником.
Вечером подполковник любил посидеть на огороде в самодельном кресле-качалке, посмотреть на речку и выкурить кубинскую сигару. Сигары ему присылал бывший сослуживец.
— Не помешаю? — спросил я подполковника.
— Не помешаешь, — ответил подполковник и достал замаскированную в свекольной ботве бутылку вина и пластмассовый стакан. — Выпьешь?
— Спасибо. Я еще молоко люблю больше, чем вино.
— Это скоро пройдет. — Подполковник налил себе вина. — Будешь любить вино и терпеть не будешь молока.
— У меня к вам есть главный вопрос. Какие у меня есть шансы стать генералом, если я поступлю в военное училище?
— Никаких, — не задумываясь, ответил подполковник.
— Почему?
— Сейчас ты еще не поймешь…
— А если на конкретном примере? Вместе с вами поступили и другие парни. Но один из них стал генералом, а вы только подполковником. Какими же он обладал данными, которых не имели вы?
— Никакими, — ответил подполковник. — Этих самых данных я имел больше, чем он.
— Значит, вы совершали ошибки, которые не совершал он?
— И ошибок я не совершал. — Подполковник прикурил погасшую сигару. — Попробую тебе объяснить на конкретном примере. Есть такой генерал-лейтенант Кривцов, это он мне сигары присылает. Мы вместе с ним поступили в училище, но я был из Красногородска, а он был из Москвы. Мой отец был плотником, а его — генерал-майором.
— Но у вас были равные стартовые возможности. После окончания училища вы оба начинали лейтенантами.
— Не перебивай и слушай, если хочешь понять. Так вот. Имея одинаковые стартовые возможности с Кривцовым, я стал их терять, когда женился. Нет, я не жалею. Я на своей Людмиле женился по любви. Как женятся офицеры? Приближается выпуск, и приближается время женитьбы.