Забытые смертью

Сколько он так просумерничал и сам не знал. Когда включил свет, увидел на столе узелок и увядший букет ромашек.
В узелке оказалась картошка с салом, огурцы и буханка теплого домашнего хлеба. Рядом — бидон с парным молоком…
Данилка взвыл на весь дом от досады на самого себя. Пока он искал Наташку у реки, она успела побывать у него дома. И, не дождавшись, ушла…
Ромашки еще пахли ее руками. Данила поставил их в банку с водой. Сел ужинать. Настроение его поднялось.
«Конечно, она. Кто ж еще обо мне вспомнит? Кто оставит цветы? Кроме нее — некому. Катька? Да! Та накормит! До конца жизни не отплюешься! Родной желудок рад будешь выдрать. И только Наташка, как и в обед, вот уж заботчица, даже сало порезала», — восторгался Данила.
На следующий день решил купить Наташке духи. В подарок. Из денег, которые заработал в зоне. Но в сельмаге, кроме мужских одеколонов, ничего не было. Данила оглядел витрины. Запылившиеся конфеты-подушечки, дешевая карамель, старое печенье, на которые в деревне никто не оглядывался. Тут все умели делать свое. Раздосадованный Шик пришел на работу, когда старики, сделав раствор, сами начали кладку.
Когда узнал, почему припоздал, долго смеялись. Особо Иннокентий, сказавший свое:
— Наши бабы деколонами не балованные. Зачем они люду? Зряшная трата денег и не боле того. От баб и девок чистотой должно пахнуть. Вот и вся морока. Нашел чем голову засорять! Да и к чему? Молодая покуда подарки получать. Что она? Девка, да и все тут. — Но, глянув в глаза Данилы, осекся. И предложил: — Когда времечко выберешь, приходи ко мне. В гости. Но без подарков. Мы — деревенские, казенку не уважаем. Оно хочь хлеб иль картоха — свое. А захотим душу согреть, самогонка тоже сыщется. Ты заходи, не сиди сычом в избе. Не сторонись нас. — Он едва успевал подавать кирпичи.
Данила от этого приглашения и вовсе расцвел. Руки мелькали. Он снял рубашку, майку, чтобы не мешали, и теперь старики вдвоем запыхались.
— Данила! Полегше. Уж пена клочьями с нас бегит. А ты все гонишь. Погоди. Переведи дух! — взмолился Иннокентий.
Катька, залюбовавшись Данилой, о кирпиче забыла: сидит, слюни развесила. Ведь вот какой ее любовник! Пусть бывший! Зато с самого детства!
Данила работал на улыбке. Легко, красиво. Словно играючи.
— Эх-х, мне б такого сына, — кряхтел Иннокентий.
— У вас же есть Толик!
— Он же, идол, тракторист! Весь в железках провонялся. Сколько хотел к делу нашему его приноровить, ничего не получилось. А ведь избу хотел расширить. Да что теперь смогу? В одни руки — ни сил, ни жизни не хватит.
— Давайте я помогу, — тут же предложил Данилка.
— Э-э, да что ты, милый! Чем платить стану? — отмахнулся старик.
— А мне денег не надо. Лишь бы картошка да хлеб в обед были.
— Шутишь? — не поверилось старику.
— Зачем шутить? Всерьез!
У Иннокентия из рук кирпичи посылались.
— Истинно не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, — говорил старик, подбирая кирпичи и суетливо семеня к Даниле.
— Так когда мне к вам приходить? — спросил Шик.
— Да вот с элеватором управимся — и, коль не, брешешь, милости просим.
— А чего ждать? Элеватор до вечера. А дом — до ночи.
Когда пришла Наташка, Иннокентий, чуть не приплясывая от радости, поделился, что Данила вызвался помочь расширить дом, а может, и трех-стен удастся пристроить. От денег отказался. Вот ведь какого человека Бог послал…
Наташка поблагодарила парня взглядом. И Данила вечером, не заходя домой, пошел к ней, той, которая отняла покой, вселилась в душу. И перевернула все в ней. Из дерзкого, нахального бабника сделала робкого мальчишку.
В тот вечер Данила все подготовил к предстоящей работе. Инструмент и материалы всей семьей перенесли, куда он указал. Сам Данила вместе с Толиком копали траншеи под фундамент. Успели справиться к глубокой ночи.
Данила шел домой, шатаясь от усталости и счастья.
Наташка весь вечер, до самой темноты, была рядом. Он постоянно видел и слышал ее. А когда сели ужинать всей семьей, Наташка выбрала место рядом с Данилой.
 
У него кусок в горле застревал, когда по нечаянности они касались друг друга плечами или локтями.
«Теперь я буду видеть ее каждый день. И не минуты обеда, а все вечера. До ночи. И не надо мне ходить тенью вокруг ее дома. Желанным гостем буду, помощником», — заснул Данила, улыбаясь.
Вечером следующего дня вместе с Иннокентием он сделал опалубку, залил фундамент под будущие стены. И чтобы не терять время на ожидание, когда фундамент будет готов, почистил кирпич, просеял цемент.
Толик с Наташей привезли песок. Данила позвал девушку помочь просеять его. Наташка тут же подошла.
Данила и сам не знал, о чем он говорил с нею. Только уж очень быстро кончился песок. А уж так легко работалось…
«Так бы вот всю жизнь. И не устал бы», — поймал себя на мысли о семье Данила и покраснел. Ведь она спросит его о прошлом. И что он ей расскажет?
Когда Данила стал класть стену дома, кирпичи ему подавал Иннокентий. Наташа с Толиком готовили раствор.
Ряд за рядом ложились кирпичи. Росла стена. Данила щадил старика. Понимал: тяжело ему после работы. И, завидев друга Анатолия, предложил помочь с раствором. А Наташку позвал подавать кирпичи.
— Пусть отец отдохнет, — пожалел Иннокентия. И решил показать класс…
Наташка крутилась на одной ноге, но едва успевала за Данилой. А тот будто в раж вошел. Не оглядывался. Кирпич к кирпичу клал, будто рисовал.
Наташку заносить начало. Она устала до изнеможения, но крепилась. У ребят на ладонях мозоли вспухли. Едва успевают замешивать раствор. А Данила смеялся:
— Ну что, работнички? Выдохлись? Кто говорил, городские против вас слабаки? Кто хвалился, будто только в деревне вкалывать умеют? Давайте докажите! — начинал он новый ряд.
Когда Наташе взялась помогать подруга, Данила сбросил рубаху. И закрутились девчонки, вдвоем не успевали, сбивались с ног. Иннокентий, глядя на всех, довольно улыбался. Его одного пощадил Данилка, уважил старика.
Работу оставили, когда на дворе совсем темно стало. Толик с другом ушли сразу на сеновал, спать до утра. От ужина отказались.
Подруга Наташки, еле волоча ноги, домой поплелась.
— Пошли на речку умываться. Ну зачем под умывальником мучиться? — позвал Данила Наташку. И, взяв ее за руку, побежал к реке.
Там, стянув с себя одежду, нырнул в теплую воду, позвал:
— Наташа, иди сюда!
— Темно. Я боюсь в темноте купаться. Да и плаваю плохо, — послышалось с берега.
— Не бойся, я с тобой, — подал руку.
Наташка вошла в реку осторожно, ощупью.
И вдруг оступилась на камне, упала. Данила быстро подхватил ее на руки, поцеловал осторожно. Долго не хотел отпускать с рук. И вынес на берег, держа бережно, но крепко.
Когда они вернулись в избу, ужин уже стоял на столе. Иннокентий вытащил из-под стола бутылку самогонки.
— Давай обмоем начало! — предложил Даниле и спросил: — Как думаешь, за сколько управимся? Сложимся к зиме?
— Через неделю обживать будете.
— Неужель каждый день приходить станешь? — изумился старик.
— Конечно, — пообещал уверенно Данила.
Через неделю он и впрямь выложил стены. Иннокентий не мог нарадоваться. Вот ведь и мечтать закинул, а глянь — сделано…
Данила уверенно чувствовал себя в доме старика. Он перестал быть чужим. Здесь каждому его приходу радовались искренне.
И он работал. Но так, словно строил для себя.
Когда закончил кладку, старик долго ходил вокруг дома, расширившегося сразу вдвое.
— Теперь штукатурить надо стены. Но не сразу. Надо дождаться, пока осадку дадут, высохнут, — говорил Данила и добавил: — Недели через три, думаю, можно будет начать.
Наташка глаза опустила. И спросила тихо:
— А приходить к нам будете?
— Если не помешаю, конечно, приду. Кстати и осадку проверять буду, — предложил Данилка.
— Нешто дозволенья испрашиваешь? Да запросто приходи! Как к себе, — ответил старик.