Шатун. Шаг в неизвестность
– Люди, ваше высокопревосходительство, на всякие подлости способны, несмотря на мундир и титулы, – все так же спокойно отозвался Ростовцев. – Вы вон, небось, про папашу моего сразу вспомнили, едва фамилию услышав, а про то, что я в контрразведке служу, и не знали. А ведь в службу эту кого попало не возьмут.
– Да уж, – смутился полковник, опуская голову.
– Ты, Павел Лукич, запомни. Я этому мальчику жизнью своей обязан и карьерой, – неожиданно высказался князь Тарханов. – И прежде, чем чего лишнего сказать решишь, подумай.
– Да я уж понял, – кивнул Вяземский. – Сообразил, когда ты его сыном назвал. Не тот ты человек, Петр Иванович, чтобы кого попало так называть.
– Ну, мужчины, разобрались? – неожиданно уточнила княгиня. – Ну и слава богу, – подвела она итог, едва заметно усмехаясь. – Я тебе, Павел Лукич, больше скажу. Лизанька наша за друга его, графа Рязанова выходит. А Руслан со стороны жениха дружкой будет. Вот и думай.
– М-да, похоже, я и вправду перед вами, господин штабс-капитан, повиниться должен, – помолчав, очень серьезно произнес Вяземский. – Уж простите, но я про вас и вправду бог знает чего подумал, когда фамилию услышал. Уж больно много всякого плохого про папашу вашего в столице рассказывали.
– Понимаю и не сержусь, – с достоинством кивнул Ростовцев. – Мне, признаться, и самому все эти слухи весьма неприятны. Но что поделать? Фамилию-то не сменишь. Раз уж родился Ростовцевым, так и жить с тем придется.
Собравшиеся замолчали. Атмосфера в столовой вдруг сделалась тягостной, словно кто-то принес неприятное известие. Катерина, покосившись на смутившуюся княгиню, отложила вилку и, повернувшись к офицеру, негромко спросила:
– Руслан Владимирович, а что это у вас за револьвер такой. Вроде как незнакомая мне конструкция.
– Сразу видно дочь боевого офицера, – едва заметно улыбнулся Ростовцев. – Это револьвер моей собственной конструкции. Отличается от других тем, что имеет способ заряжания единым патроном, а не раздельным, как капсюльное оружие.
– Единый патрон? Как патроны для винтовки господина Бердана? – быстро уточнила Катерина, отмечая про себя, как атмосфера в комнате начинает разряжаться.
– Именно, – кивнул князь. – Любите стрелять, сударыня?
– И стрелять, и верхом скакать, и охотиться, – вступил полковник в разговор. – Не девка, а башибузук вырос.
– Ну, может, это и неплохо, – усмехнулся Ростовцев. – В этих местах казачки всегда такое умели. И ничего, живут. Главное, чтобы женщина свое главное предназначение не забывала. А остальное мелочи. А в наших местах так и вовсе достоинство.
– И каково же, по-вашему, предназначение женщины? – ощетинилась Катерина, ожидая высказываний о недопустимости подобного поведения.
– Да как Всевышним изначально назначено, так и есть, – развел Ростовцев руками. – Детей рожать, за домом следить, хозяйство держать. А что охоту да верховую езду любите, так это даже и хорошо. Расстояния у нас тут долгие. Иной раз куда доехать, так только верхом. А без оружия лучше и не бывать. Всякое случается.
– Выходит, у вас такое поведение девицы из хорошей семьи презрения не вызывает? – прямо спросила Катерина, с вызовом глядя ему в глаза.
– Нет, – спокойно выдержав ее взгляд, ответил князь. – Я, сударыня, человек широких взглядов и могу принять многое. Но также имеются вещи, которых я никогда не приму. Но об этом не с вами и не здесь, – закруглил он разговор.
– Значит так, молодежь, – заявил Тарханов, закусив очередную рюмку соленым огурчиком. – Вот после десерта ступайте в малую гостиную и обсуждайте свои взгляды сколько влезет. А нас, стариков, от подобных разговоров избавьте.
– Руслан, а вы когда обратно ехать собираетесь? – сменила тему Лизавета.
– Как служба решит, – усмехнулся князь. – Но письмо от вас Михаилу я обязательно заберу. К слову, я вам от него тоже послание привез, – добавил он, заставив княжну мило зардеться.
– Потом все. Потом, – повторил Тарханов, сурово сдвигая брови. – А вы, девушки, извольте не вмешиваться с разговор старших.
– Папенька! – возмутилась Лизавета.
– Давно уже папенька, – сварливо отозвался Тарханов. – Даст бог, скоро уж дедом стану.
При этих словах старые приятели переглянулись и дружно, с некоторой грустью усмехнулись.
* * *Письмо от князя Тарханова Руслан получил сразу после Крещения. Его очень удивило, что обратился князь не к Рязанову, как к начальнику отдела, а именно к нему. По всему выходило, тут было что-то личное, о чем князю нужно было поговорить именно с ним. Показав письмо приятелю, Шатун ожидал от Михаила каких-то дополнений, но граф и сам оказался в полнейшем недоумении. Взяв с собой пятерку казаков в сопровождение, Руслан следующим же утром выехал в Краснодар. Просьбы поспешить в письме не было, но парень решил не откладывать дело в долгий ящик. Князь не так часто обращался к нему лично с какой-либо просьбой, поэтому Шатун решил, что должен быть готов ко всему. В том числе и к возможным боевым действиям. Так что оружия и он, и казаки взяли столько, что можно было взвод вооружить. Ну и патронов соответственно.
В общем, через сутки его команда осадила коней у знакомых ворот, и привратник, увидев знакомую фигуру, без единого слова бросился их открывать. Мажордом, очевидно, предупрежденный князем, с каменной физиономией вызвал слуг и, приказав им обеспечить казаков всем потребным, лично повел Руслана в выделенные ему комнаты. К слову, именно в этих апартаментах он проживал в прошлые свои приезды. У парня сложилось впечатление, что князь просто приказал оставить эти комнаты за ним. Зачем? Сложный вопрос, но влезать так далеко в личное Шатун бы не решился. Так что, приняв все, как оно есть, парень быстро разделся и, пройдя в туалетную комнату, принялся приводить себя в порядок. Смыв с себя пот и дорожную грязь, он переоделся в чистое и, едва выйдя в коридор, был встречен лично мажордомом. Убедившись, что гость готов к встрече с хозяином, мажордом попросил парня следовать за ним и не спеша направился на хозяйскую половину дома.
К большому удивлению Руслана, в доме, кроме него, были и еще гости. Встретивший его с радостной улыбкой Петр Иванович представил парню пожилого мужчину как своего старого сослуживца, приехавшего сюда для лечения, и, пригласив к столу, принялся расспрашивать о текущих делах. Больше всего князя интересовало состояние здоровья Руслана. Сообразив, что гости не в курсе всех местных дел, Шатун принялся отвечать, ведя почти светскую беседу. Но уже через несколько минут полковник Вяземский весьма презрительно отозвался о его так называемом папаше, и парень понял, что нужно что-то менять, и быстро, иначе беседа может перерасти в скандал, который ему был совершенно не нужен. Судя по высказываниям, человеком полковник был довольно резким и в выражениях стесняться не привык. Высказывал то, что думает, без оглядки на последствия. Чуть подумав, Руслан решил лишить его самого весомого аргумента в этом странном споре и сам прошелся по покойному родителю, заставив всех смущенно замолчать. Прием был неожиданный, в местном обществе не принятый, но, как говорится, самокритика вещь удобная. После нее другому сказать нечего. В столовой повисло напряженное молчание, заставившее собравшихся чувствовать себя неловко. Положение спасла дочь полковника.
Девушку Руслан приметил сразу, но держался с ней, как и положено, вежливо, но на расстоянии. Как оказалось, девушка неплохо разбиралась в оружии и сумела заметить, что его револьвер отличается от привычных ей капсюльных. К удивлению Шатуна, девчонка оказалась не промах и любила совсем не девичьи развлечения. Охоту, верховую езду и оружие. Обсудив с ней некоторые аспекты жизни, Руслан пришел к выводу, что девушка по натуре бунтарка и вести обычный образ жизни ей неимоверно скучно. К тому же еще и папашино воспитание сказывается. Похоже, полковник, не имея сына, обучил дочку всему, что умел сам. В итоге получилось то, что получилось. Дождавшись десерта, Руслан вручил Лизавете письмо от Михаила и, оставив девушек под присмотром княгини, отправился с мужчинами в курительную комнату. Сидя в сторонке, он с интересом присматривался к Вяземскому, пытаясь понять, на кого похожа Катерина. От отца ей достались только глаза. Все остальное явно к этой семье отношения не имело. Заметив его взгляд, полковник удивленно выгнул бровь и, покосившись на приятеля, угрюмо спросил: