"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)

Как артиллеристу удалось найти Веру Михайловну в Харбине, сказать трудно, но, на ее счастье, его интересовало не столько возмездие, сколько деньги. Артиллерист быстро подружился с педагогом и вместе с ним ликвидировал салон Веры Михайловны — они забрали ценности и скрылись.
Вера Михайловна решила начать все сначала, попыталась повыгоднее выдать дочь замуж, но ее затея после нескольких попыток провалилась: мужчины, на которых распространялись надежды Веры Михайловны, почему-то предпочитали других невест. В конце концов Вера Михайловна была вынуждена устроиться хореографом-репетитором в кабаре «Лотос», а дочь ее Катя встала за стойку бара в том же заведении.
То утро началось для Веры Михайловны крайне неудачно. Катерина опять не пришла ночевать, в доме не оказалось хлеба, и позавтракать пришлось кое-как. А кроме того, она спешила на репетицию и села в трамвай, в котором ей помяли платье и отдавили ноги. Пришлось сойти за две долгие остановки до «Лотоса». Всю остальную дорогу она перебирала в уме, кто бы мог быть виноват в ее несчастье.
«Проклятый мандарин! — распаляла себя Вера Михайловна, имея в виду хозяина кабаре. — Кормит еле-еле, а репетируем чуть ли не с рассвета... Набрал дур, никто танцевать не умеет...»
— Что за жизнь! — хрипло воскликнула она, едва успев переступить порог кабаре. — Трамвай в этом проклятом городе один, народу тьма, отдавили ноги. Как теперь репетировать?.. Что вы сидите? — набросилась она на уныло сидевшего у рояля музыканта. — Дожидаетесь, пока проспится этот хам?
Прыгающей походкой она быстро прошла через зал, взлетела на сцену, приподняла крышку инструмента. Безжизненное тело Лукина плавно соскользнуло с полированной поверхности и грохнулось на пол.
— Разыгрывайтесь, — обернулась Вера Михайловна к Алексею, — нечего сидеть!
Алексей с готовностью кивнул и сыграл мудреный пассаж.
Охая и ругаясь, Лукин с трудом поднялся. Он был небольшого роста, с помятым, опухшим лицом, в потертом пальто.
— Как долетели? — саркастически улыбаясь, спросила Вера Михайловна.
Лукин не ответил. Он уселся на краю сцены, покачал головой, потом просипел:
— Видела бы это мама...
Вера Михайловна засмеялась. Она была рада любой возможности одержать хоть какую-нибудь, хоть совсем маленькую победу над язвительным Лукиным. Эти небольшие радости давали надежду, что силы еще не иссякли, что жизнь как-нибудь да сложится.
Лукин сказал:
— Я имел в виду вашу маму.
— А при чем здесь моя мама?
Лукин смерил Веру Михайловну тяжелым взглядом:
— А при том, старая ты шлюха, что она бы в гробу перевернулась, узнай, что ты и твоя дочь с китайским полицейским по очереди спите...
Вера Михайловна оцепенела на мгновение, а затем, подобно пароходному гудку, все больше набирая силу, заревела и кинулась на Лукина.
Алексей бросился ей наперерез:
— Умоляю, что вы делаете?! Перестаньте!.. Умоляю вас!..
— Мерзавец! — теперь уже визжала Вера Михайловна, вырываясь из рук Алексея.
На крик с разных сторон зала сходились служащие кабаре, в углу толпились готовящиеся к репетиции танцовщицы, но никто не вмешивался, наоборот, все с любопытством наблюдали за происходящим.
— Подлец! Ничтожество! Как ты смеешь? — надрывалась Вера Михайловна. — Я жена офицера!
— Китайскому пехотному полку ты жена! — смеялся Лукин, пытаясь обнаружить под роялем свои ботинки.
— Прекратите! — Алексей умоляюще смотрел по сторонам, но на помощь ему никто не шел.
Вера Михайловна билась в истерике, и музыкант с трудом удерживал ее.
На сцену вышла высокая, довольно полная молодая женщина, остановилась, подбоченясь:
— Что ты орешь, мама?
— Ты!.. Ты!.. — завопила Вера Михайловна. — Потаскуха! Из-за тебя все, подлая!
Шпазма, давно уже наблюдавший за скандалом, спокойно пересек зал, поднял с пола оставленное уборщицей ведро и выплеснул грязную воду на рыдающую Веру Михайловну.
— Хватит! — Он показал на окна, облепленные мальчишками. — Пожалейте харбинцев, они к этому не приучены!
Скандал прекратился необыкновенно быстро. Зал опустел. И только Вера Михайловна еще тихо всхлипывала, вытирая мокрое лицо и руки углом скатерти.
 
Илья Алексеевич тяжко вздохнул, негромко крикнул Анфису, чтобы подтерла лужу. Анфиса не отозвалась, он махнул рукой и побрел на кухню. Поваренок привычно подал ему стакан холодного молока на маленьком серебряном подносе, и Илья Алексеевич по скрипучей лестнице пошел наверх к хозяину, господину Фану Ючуню.
Это было его унылой ежеутренней обязанностью — будить хозяина, подавать молоко, докладывать о событиях минувшей ночи. Кроме того, у Ильи Алексеевича были и тайные обязанности.
Еще до поступления на службу в кабаре «Лотос» он вступил в «Новую Российскую партию», во главе которой стоял некий господин Разумовский. Илья Алексеевич мало разбирался в том, чем эта «новая» партия отличается от «старой» и существовала ли какая-нибудь «старая» вообще, но он испытывал страх и некоторую зависть, глядя, как дюжие молодцы, принадлежащие к «новой» партии, в одинаковых черных рубашках нестройными рядами вышагивали по улицам. К его огорчению, рубашку ему не выдали, а вместо желанного чувства безопасности возник еще больший страх: Шпазме, в ту пору уже директору-распорядителю «Лотоса», приказано было явиться к господину Разумовскому. Тот говорил с ним недолго. Илье Алексеевичу приказали следить за его новым хозяином, господином Фаном Ючунем, просматривать его корреспонденцию и обо всем интересном и странном докладывать.
Интересного было мало, сплошные странности. И никакой корреспонденции. Собственно, корреспонденция была, но только деловая — счета за поставки, договоры, деловые письма, прошения и многочисленные доносы служащих кабаре друг на друга.
Прежде чем постучать в дверь, Илья Алексеевич заглянул в замочную скважину. Хозяин не спал. Он лежал на кровати, закинув руки за голову, явно о чем-то размышляя.
Илья Алексеевич постучал. Хозяин повернулся на бок, натянул на голову одеяло и громко захрапел.
Илья Алексеевич тяжело поднялся от замочной скважины и, перед тем как вновь постучать, подумал: «И зачем господину Разумовскому этот идиот? Чего за ним следить? Мелет чушь, делает глупости, юродивый какой-то... Вот ведь не спит, а зачем притворяется?» Однако, вспомнив, что за работу платят, а работы, собственно, почти никакой — подглядеть и доложить, Илья Алексеевич решил больше не занимать свою и без того уже лысеющую голову ненужными мыслями и постучал еще раз.
За дверью опять никто не отозвался. Илья Алексеевич осторожно нажал на ручку, и дверь медленно подалась.
— Господин Фан, — негромко позвал Илья Алексеевич. — Господин Фан...
Хозяин перестал храпеть.
— Можете подниматься, зеленщик прибыл...
Фан пробормотал что-то невнятное, сел на кровати, зевнул.
— Кто шумел? — спросил он.
— Да, собственно... как всегда...
— Обломки? — засмеялся Фан.
Он быстро встал с постели, взял с подноса стакан, сделал глоток, почмокал, потом вылил молоко Шпазме в карман пиджака и засунул туда же стакан.
— Это молоко, — спокойно сказал Фай, — не от породистой коровы. Значит, оно не для благородного человека.
Шпазма страдальчески возвел глаза к потолку и тяжело вздохнул.
Фан как ни в чем не бывало сделал два резких приседания, подошел к зеркалу, посмотрел, потом скрылся в ванной.
— Новости? — спросил он из-за двери.
— Да, собственно... опять ночью...
В ванной послышался шум воды, и вскоре на пороге появился Фан. Он был в легком халате, плотно облегающем его крепкий торс.
Шпазма стоял все в той же позе, растерянно улыбался, стараясь незаметно отлепить от ноги залитую молоком штанину.
— Так вот, ночью, господин Фан... — продолжал он доклад.
— Ладно. Это потом. Все потом...
Они вышли на площадку лестницы, ведущей от кабинета в зал кабаре. Фан запер дверь, ключ повесил на пояс.
— Веселый Фан приветствует вас, люди! — громко сказал он и побежал по ступенькам вниз, быстро перебирая ногами, обутыми в легкие соломенные тапочки.