Сыновья

Хозяин приехал на двух подводах, оставил их в деревне, а сам на лодке переправился на правый берег Лены. Два дня пешком он добирался до прииска, делая по двадцать вёрст в день. Ночь переспал на охотничьей заимке и в добром здравии появился в артели.
Александр Киприянович, увидев опрятным прииск, обрадовался:
– Молодцы, ребята! Будто и не работали здесь пять месяцев. Никаких следов не осталось от вашего мытья. Даже песок разбросали.
– Что мы, Александр Киприянович, впервые на прииске? На будущий год, глядишь, снова соберёмся этой же артелью. Хорошо на ухоженный участок возвратиться! – ответил старшина.
Сотников весело смотрел на Андрея.
– Прийти-то придём, а что намыли за сезон, дорогой старшина?
– Сорок фунтов, Александр Киприянович! На весах взвешивали каждую дольку, – ответил старшина.
– А ну-ка, дай шнуровую книгу! Хочу посмотреть, кто сколько намыл, – попросил хозяин.
– Да я уж к золоту положил в мешок и завязал потуже, – сказал Андрей. – Тогда обождите чуток. Мешок развяжу.
Александр Киприянович проверял еженедельную сдачу золота каждым старателем.
– Так! Хорошо мыли в мае, в июне. В июле – лучше всего, а в августе пошёл спад.
– В августе дожди мешали, да усталость подкатилась. А в июле гнус одолел, но работали крепко.
– Так! – хозяин водил пальцем по страницам шнуровой книги. – Ага, вот итоги! Все намыли почти одинаково кроме Елагина. Это тот – непокладистый?
– Да, ему что-то не пофартило нынче. Вроде старался как все, – пояснил старшина.
Сотников заговорщески прошептал:
– Может, зря его брали в артель? Морда у него варнацкая. Ему только на большой дороге старателей чистить. Думаю, такой силач, как он, не мог намыть меньше других. Чую, он сеянку припрятал. Надо его на берегу потрясти. Или в броднях, или в поясе есть тайнички. Обычно туда каметики прячут, – предположил Александр Киприянович.
– Сеянку он носил в кисете на груди, – подсказал старшина.
К берегу реки пробирались гуськом. Шли с одной ночёвкой и пятью короткими привалами для еды. После дождей земля в тайге подсохла, чуть окрепла, и путники не так уставали, как бывало по вязкой дороге, хотя на плечах у каждого было не менее двух пудов клади. Выбрели прямо к лодке, поскольку Сотников, идя на прииск, делал на деревьях только ему заметные затеей.
– Наконец-то добрались! – выдохнул старшина, ставя на песчаную косу мешок. Его примеру последовали артельщики.
– Перекур! – объявил Александр Киприянович. Набили папиросные гильзы, закурили. Александр Киприянович, раскуривая трубку, думал о золоте, которое, как ему казалось, припрятал Никандр Елагин. Ему, вложившему в прииск немалые деньги, не хотелось терять ни крупицы намытого добра.
– Ну что, робя! Сезон прошёл благополучно. Живы, здоровы. Немало золота везём. Только Никандр Елагин намыл меньше всех, но зато себе припрятал, – сказал Сотников, обойдя взглядом сидящих на берегу, и остановился на широкоплечем бородаче. – А ведь я предупреждал, у меня на золото нюх особый. А ну-ка, Никандр, доставай свой кисет. Сейчас проверим.
И хозяин направился к вскочившему Никандру Елагину. Тот выхватил из-за пояса топор и закричал:
– Не подходи! Зарублю!
И взмахнул топором перед самым носом Сотникова. Александр Киприянович онемел. Артельщики бросились к нагалищам с ружьями. А Никандр Елагин мигом столкнул лодку на воду и приналёг на вёсла.
Купец схватил ружьё, прицелился, но на руке повис старшина Андрей.
– Не стреляйте, Александр Киприянович, в лодке проушины станут. И она затонет. Да и в острог недолго.
Тогда Сотников бросил ружьё, стянул бродни, разделся и кинулся вплавь за лодкой. Никандр Елагин оказался никудышным гребцом. Лодка рыскала в разные стороны. Её сносило течение к правому берегу. Артельщики метались у воды и с тревогой следили за никому не нужной погоней.
– У-у-у! Что делает жадность, мужики! – сказал старшина. – Вы видели с какими озверелыми глазами хозяин кинулся в воду! Если он его достанет, то считай, Никандру – каюк! А он плавать не умеет!
 
Александр Киприянович догнал лодку и хватился за борт. Он в гневе забыл, что у Никандра топор.
– Греби к берегу, пока тебя не утопил, сучий потрох! – закричал Сотников.
Он подтянулся на руках и хотел перекинуть ногу в лодку. В это мгновение Никандр Елагин взмахнул топором и ударил им по руке хозяина. Окровавленная правая кисть отлетела и шмякнулась на дно.
Сотников отпустил вторую руку. Над рекой разнёсся душераздирающий рёв, похожий на медвежий. На артельщиков навалился нечеловеческий страх, и они схватились за ружья. Когда прошло оцепенение, поняли, что это был крик хозяина. По реке за пловцом двигалось кровавое пятно. Никандр, размахивая топором, стоял посреди лодки. Жажда крови совсем распалила его и затмила разум.
Сотников в горячке снова догнал лодку и с такой силой потянул борт на себя, что она легла почти набок. Елагин уже в падении успел отсечь кисть левой руки и вывалился за борт. Лодку понесло течение, а Сотников увидел в нескольких метрах от себя барахтающегося старателя.
– Спасите! – захлёбываясь, орал тот.
Несколько раз взмахнул руками и исчез.
В сознании Сотникова мелькнуло удовлетворение.
– Всё же золото утянуло его на дно!
Уже в полусне Александр Киприянович развернулся к берегу, взмахивая окровавленными культями. До него ещё толком не доходило, что лишился обеих кистей. Берег становился ближе, но с каждым гребком размытей и размытей. Вскоре он перестал различать стоящих на берегу. Туман застилал глаза, руки налились и стали казаться пудовыми гирями. Уже пришло безразличие. Сознание медленно покидало его. Не хватало сил бороться за жизнь.
А по Лене несло перевёрнутую лодку.
  
Часть 2. Внуки
   
Глава 1
 
Когда енисейские губернские власти получили донесение Иркутского полицмейстера о гибели Александра Киприяновича Сотникова, они с облегчением вздохнули и без проволочек дали разрешение на въезд в Туруханский край Елизавете Никифоровне и Иннокентию Киприяновичу, подписанное новым губернатором Александром Николаевичем Гирсом. В декабре 1906 года Сотниковы на почтовых лошадях прибыли в Туруханск и направились для регистрации к отдельному приставу. Он сидел в канцелярии и писал какую-то бумагу. Настольная лампа с матовым стеклом помаргивала, будто не хватало керосина. Пристав отрывался от листа и то вытягивал фитиль, то опускал, чтобы напитать керосином. Нервничал и в душе костерил уборщицу, не заправившую лампу с утра. Услышав стук, он оторвался от бумаги, застегнул верхнюю пуговицу кителя и недовольно сказал:
– Войдите!
Канцелярию заполнили бывшие ссыльные, запорошенные снегом.
– Здравия желаем, господин пристав! – отчеканил Иннокентий Киприянович и снял шапку.
– Здравствуйте, господа Сотниковы! Что за нелёгкая принесла вас в такую пургу? Аль погоды лучше не нашли? – задёргал он правым усом. – Присаживайтесь!
– Пурга – не пурга, а пришлось зайти к вам на огонёк! Теперь всё по закону делаем, ваше высокоблагородие господин отдельный пристав! Возвращение с высылки – дело державное. Пришли отметиться, а то ненароком и домой не пустите, как семь лет назад, – язвительно сказал Иннокентий Киприянович. Сегодня ему хотелось как можно сильнее уколоть пристава за его беззаконие, допущенное с их высылкой.
– А вы, господа Сотниковы, меньше ерничайте! Можно и законы знать, и под них попасть! Это в наше время несложно! Предупреждаю! Если хоть одно донесение поступит на вас, – снова упеку на выселки. Правда, подальше, чем Красноярск.
– Вы не стращайте, господин пристав! За доносы и клевету мы сами найдём управу на ваших осведомителей, таких, как Павлы, Головлёв и Волошников, а вашего Терентьева надо гнать со службы в три шеи за подлость! – ответил Иннокентий Киприянович. – Такие люди и позорят судебную систему России.
Лицо пристава налилось кровью.