Это лишь игра - 2 (СИ)
— Ну… может, я к тебе сейчас заеду? Мы как раз с Игорем недалеко от вашего дома…
— Нет, я не дома.
— А где ты? У Антона?
— Д-да, — вру я, сгорая от стыда.
Герман определенно всё слышал, потому что едва заметно усмехнулся.
— Хорошо, тогда завтра созвонимся, — она кладет трубку.
Я бросаю виноватый взгляд на Германа.
— Прости, что я не сказала ей правду. Она бы не поняла… начала бы опять… а я сейчас не хочу слушать нотации. Ты, наверное, думаешь, я соврала из-за…
— Перестань, Леночка, — мягко обрывает меня он. — Ничего такого я не думаю. От меня ты никогда не услышишь осуждения. Не захотела и не сказала. Скажешь, когда захочешь.
— Спасибо, — лепечу я растерянно. — Я тогда пойду в душ, да?
Я не столько рвусь в душ, сколько хочу скрыться от смущения. Хотя и избавиться от мокрой футболки тоже не мешало бы. Но как же нехорошо… Оттого что Герман меня не осуждает, мне еще противнее от своего малодушия. Завтра же Олесе Владимировне расскажу про нас, вот так, решаю я. И немного себя прощаю.
Но из душа все равно выходить не спешу. Правда уже по другой причине. Я волнуюсь. Уже почти ночь. Скоро будем ложиться спать и тогда… Что будет тогда? Как мы ляжем? Вместе или порознь? Если совсем-совсем честно, то я не хочу порознь, а вместе — боюсь. Не Германа, конечно. А того, что может случиться… боюсь неизвестного… боюсь, что сделаю что-то не так, что не понравлюсь, разочарую… ну и немного боюсь боли…
Я жутко нервничаю и тру себя мочалкой так, что раскрасневшаяся кожа, кажется, уже скрипит от чистоты.
Может, и зря я так распереживалась? Герман не поцеловал меня сегодня ни разу, даже попыток не делал. Однако это тоже неожиданно удручает.
Герман все-таки не выдерживает. Стучит в дверь ванной:
— Лена, с тобой все в порядке?
— Да, — подаю я голос. — Я скоро…
Но сама торчу в душе еще как минимум четверть часа. Укутавшись в махровый халат, наконец выхожу. Тихонько спускаюсь вниз. На кухне уже выключен свет, а Герман переместился в гостиную. Стоит у окна с задумчивым видом и даже не сразу замечает, что я пришла.
Я, чуть-чуть робея, опускаюсь на диван. Он огромный, угловой. Наверное, человек пятнадцать на него можно усадить свободно.
Герман, словно очнувшись, оборачивается. Улыбается мне слегка, но я вижу — его все еще что-то гложет. И мне тоже становится как-то тревожно. Хочется, чтобы он опять был такой, как там, на кухне, спокойный и расслабленный, чтобы смотрел с нежностью, а не вот так…
— Что-то случилось? — спрашиваю его.
Он отвечает не сразу, будто колеблется.
— Наверное, мне стоит кое-что тебе рассказать, — вздохнув, говорит наконец.
— Плохое? — напрягаюсь я. — Очень?
— Боюсь, ты сразу отсюда сбежишь…
— Про меня? — поднимаюсь я с дивана, подхожу к нему и останавливаюсь напротив. — Про тебя?
— Про меня, про кого же еще… — устало усмехнувшись, отвечает он.
— Ты все-таки женишься? На Вике? — спрашиваю я дрогнувшим голосом, глядя на него снизу вверх во все глаза, а у самой внутри всё тотчас мертвеет. Только нижняя губа предательски дрожит.
Хоть бы нет! Что угодно, только не это… Пожалуйста! Я же этого не вынесу…
— Что? — взметнув брови, переспрашивает Герман. Затем, хмыкнув, качает головой: — Нет! Конечно, нет.
— Вот после такой новости я бы точно сбежала отсюда куда глаза глядят, — выдохнув с облегчением, говорю я. Мне немножко неловко за свою внезапную панику, и я пытаюсь перевести всё в шутку. — Хорошо, что не придется. Я хочу быть с тобой.
Я замолкаю. Боже, что я сейчас сказала! Я же имела в виду просто быть вместе, в этом доме, общаться, сидеть тут, а не…
Герман собирался что-то сказать, но, сглотнув, не произносит ни слова. Лицо его меняется прямо на глазах. Немигающий взгляд тяжелеет. А у меня под этим взглядом стремительно, скачками разгоняется сердце до бешеного ритма, а затылок, плечи, спину осыпает мурашками. И в то же время я не могу даже сдвинуться с места.
Сейчас всё произойдет… понимаю я и паникую… и хочу этого, и жду… и все равно паникую… Да так, что дрожу всем телом.
Герман придвигается ближе. Я закрываю глаза и вздрагиваю, когда чувствую, как он одной рукой притягивает меня к себе за талию, а вторую запускает в волосы. От каждого его движения по коже проносятся обжигающие разряды.
— А плохое… ты что-то хотел рассказать плохое… — дрожащим полушепотом спрашиваю я, не открывая глаз.
— Передумал, — шепчет Герман и, рвано выдохнув, впивается мне в губы.
47. Герман
Весь вечер меня глушило предстоящим разговором. Я себе примерно представлял, какая у Лены будет реакция, когда скажу ей, кто на самом деле тот подлец, что всё это устроил, кто приложил руку к этой статье, ну и ко всему, получается, остальному.
И это будет конец.
Она не поймет, а даже если и поймет, то не примет этого никогда. Слишком хорошо я ее знаю, чтобы на что-то надеяться. И для моей принципиальной Леночки вообще не оправдание то, что я не знал о том, что она здесь замешана. Для нее абсолютно нет разницы, чью судьбу ломают — свою или чужую. В общем-то я такое даже где-то уважаю, но… это так всё усложняет.
Как ей всё это сказать? Да как тут ни скажи — после этого она не захочет меня знать.
Если бы еще последствия этой статьи не были такими масштабными… Но пресс-служба Леонтьева отработала блестяще. За сутки новость просочилась всюду. Боты настрочили сотни комментариев, чем, конечно, быстро разогрели народ, и без того всегда готовый распять блудницу. Так еще и порновидео с ее подругой растиражировали, что еще больше взвинтило публику. После такого эту подругу, скорее всего, отчислят.
Одно хорошо — имя Лены не упоминалось нигде. Но это тревожило только меня. Для нее эта деталь не имеет никакого значения. Главное — бьют и топчут невиновного.
И за всё это спасибо мне…
Была, конечно, мысль: может, вообще ничего ей не говорить? Смог бы я смотреть, как она страдает, возмущается, негодует, и молчать, держа постоянно в уме: это из-за меня Лене плохо? Даже не молчать, а утешать, лицемерно поддакивать, поддерживать? Да конечно, смог бы. Может, в какие-то моменты чувствовал бы себя сволочью, но зато она была бы со мной. Стала бы моей — за одно это я бы на многое пошел без раздумий.
Только вот если она позже об этом узнает? Неважно как, неважно от кого, от Славика, от Вики, еще как-то — риск есть всегда. И тогда уже эта правда для нее будет не просто шоком, как сейчас, а катастрофой.
Да и начинать отношения со лжи — не лучший вариант. Все равно что сразу их обесценить.
Если подумать отстраненно, без эмоций, то Лена с ее идеалистическими взглядами всегда была не для меня. Слишком чистая, жалостливая, наивная. Слишком правильная. Она, не зная обо мне и половину, рассуждала здесь недавно о морали. А я даже серьезно относиться к таким ее заявлениям не могу. Монашка и черт. Но можно рассуждать сколько угодно здраво: не подходим, разные взгляды, разное всё, но меня тянет к ней, только к ней и так дико, что все внутренности выкручивает. А когда она рядом… да даже просто смотреть на нее — наслаждение. И кажется, что угодно сделал бы, лишь бы она была со мной, была всегда…
Впрочем, теперь-то уже о чем рассуждать? Сейчас она выйдет из душа, и… всё закончится. Я и так оттягивал этот момент весь вечер: пусть сначала Лена успокоится, пусть немного отойдет от стресса, пусть поест… Дальше тянуть уже бессмысленно.
Одно хорошо — Лена не впадает в истерики и позволит потом хотя бы спокойно отвезти себя домой.
Слышу за спиной шорох. Оглядываюсь — Лена стоит в дверях. В моем халате она буквально утопает. Лицо румяное, черные глазищи блестят, влажные пряди лежат по плечам, завиваясь спиралями.
— Что-то случилось? — спрашивает обеспокоенно.
Кто б знал, как это тяжело. Сказать ей сейчас правду — все равно что ударить наотмашь. А мне меньше всего на свете хотелось бы причинить ей боль.